- Да, тысяч пудов?
- Не запомнил, - буркнул Игорь.
- Очень плохо, Бандуреев, - сказала Меридиана, и нос ее побелел. - Мало того что вы пропустили две недели, вы и сейчас слушали меня невнимательно, у вас был отсутствующий взгляд. Никакие наши сторонние дела не должны отражаться на учебе, учтите это! Я ставлю вам "два".
Игорь сел. По классу пронесся шепоток удивления. Игорь и сам не помнил, чтобы Меридиана хоть раз поставила ему двойку. И это в первый день после двухнедельного пропуска! Да еще перед самым звонком! "Ничего, встряхнула она меня!" - мелькнула мысль,
- Ответит на тот же вопрос Лукина...
- Я тоже прослушала, - ответила рядом Люба. - Думала про другое и как-то не запомнила про пуды...
- И вам двойка, Лукина, - сказала Меридиана, повернулась и пошла к столу, чтобы поставить им в журнал по двойке.
Игорь сник, но тут же ощутил легкое прикосновение пальцев Любы. А и в самом деле, чего расстроился? Вся четверть впереди. Можно десять раз исправить эту двойку.
- Сегодня среда, - произнесла она, словно прошелестел тот весенний ветер во время ледохода, - между прочим.
Игорь придвинул колено к ноге Любы, и она не отодвинулась.
И так они просидели с ней до конца уроков. А когда разнесся по коридорам последний звонок, вместе вышли из класса. В правой руке Игорь держал тяжелую сумку.
- По окраине пойдем? - спросила Люба.
- Нет, как ходили, - ответил он.
Люба кивнула и двинулась в ближний проход на улицу Мира. Она зорко оглядывалась по сторонам, считая, что ей опять придется защищать друга в случае Митькиного нападения. Она не знала, что Игорь нес в сумке кирпич и теперь никого не боялся.
- Ты чуешь, сегодня черемухой пахнет, - проговорил Игорь, чтобы отвлечь Любу. - Будто весной.
- Это духи. - Люба распахнула пальто. - Понюхай!
Игорь зарыл лицо в ее черный фартук. Ткнулся носом в тугую грудь. У него зарябило в глазах, будто от Митькиного удара.
- Здорово, - пробормотал он, не шевелясь. - Как в кусте черемухи.
- Это мне Матвей Андреевич подарил, - объяснила Люба. - Я его очень люблю. Был он золотой и остается.
- А меня? - выговорил Игорь.
- Тебя? - Люба отступила к забору, туфли ее утонули в ворохе листьев. - Когда доживем до следующего воскресенья.
- Уже половина недели, - Игорь пошел на нее. - И я ведь слово держу, несмотря что трудно иногда.
Люба сжалась, точно решила выскользнуть и бежать. Но Игорь придержал ее у забора. Люба завертела головой, тогда он поймал своим ртом ее губы. Оба они онемели и опустились на листья, сметенные ветром к забору.
- Что это? - спросила Люба, пощупав свои губы.
- Люблю тебя, - ответил Игорь.
Она вскочила и бросилась к просвету на том конце выезда. Игорь последовал за ней. Любины каблучки перестали щелкать по доскам; она остановилась, будто до нее наконец дошло, в чем признался Игорь. Он догнал ее и взял под руку.
- Пойдем тогда по переулкам, - прошептала Люба.
Игорь кивнул, и они свернули в первый проулок. Пошли, спотыкаясь, потому что не спускали друг с друга глаз. Лишь перед крыльцом лукинского дома они опомнились. Люба нехотя поднялась на ступеньки, но тут же наклонилась к нему с крыльца и поцеловала в губы. Остро и горячо. И убежала в дом, оставив после себя запах весны. Игорь вдруг ощутил тяжесть в руке. Перевернул сумку - кирпич глухо ударил в землю. Он отбросил его носком подальше от крыльца и понесся с горы, как на быстрых лыжах.
Остановился передохнуть возле двери их теперешнего жилья. И здесь услышал громыхающий, как лист железа, голос Куликова. Прошмыгнул в кухню и уселся за стол. Но его мать и Куликов были так заняты разговором, что не обратили на него внимания.
- Неужели ей счастья не хочется? - спросил Куликов.
- Я ей то же самое говорила, - ответила мать, виновато мигая.
- Еще пяток лет, и на нее никто не посмотрит! - сказал Куликов. - Даже Ваня-огородник.
- Однако чует, счастье из жалости достается, - объяснила мать.
- Да не все ли равно ей! - воскликнул Куликов. - Диана образованная женщина, а рада была бы выскочить за меня под любым предлогом!
- А Феня деликатная, - сказала мать.
- И останется навек в девках со своей деликатностью! - заявил Куликов, и пол задрожал под его ногами. - Не понимает она доброты, что ли?
- Говорит, дождусь Василия, тогда и выйду замуж, по-хорошему, без подвоха...
- Да какой же подвох она видит в моем предложении?
- Есть у нее подозрение - не по чистому сердцу ты повернул вдруг к ней.
- Из-за чего же?
- Из-за того, будто думаешь, братка ей приметы золотой жилы оставил...
- Какая чепуха!
- Я тоже ей - про чистые твои намерения, а она - свое!
- Выходит, брат ей оставил планчик?!
- Не оставил, говорит, ничего, только все же боится: не от чистого сердца ты ее сватаешь, Матвей, соблазнить из-за той жилы хочешь.
- Да что она, не понимает - ей руку протягивают по-землячески, по-доброму! Это же дело принципа! Соединить вроде несоединимое! Доказать всем нашу отзывчивость и добрость! Снять все грузы, которые тормозят общее дело! Почему - нет?! С ума она сошла, что ли?
- И то мне показалось - глаза у нее глядят ненормально, немигучие стали, как улово. И проговаривается она, нелепость несет... Будто братка ее в хрустальном зимовье поселился: видение такое ей было...
- В хрустальном?.. Странное видение... Может, и в руку... Я бы помог ей разобраться и в видениях! Что она, дурочка, боится? Если что и откроет, так не врагу же! На общую пользу! Поговори с ней еще раз, Ксения! Постарайся убедить по-женски, по-сердечному, как умеешь... Объясни, что ради нее я Диану оставил! И возврата нет - Диана гордая женщина!
Игорь подумал, что ему эти разговоры совсем ни к чему, и кашлянул.
- Игорешка! - воскликнул Куликов. - Вот как в жизни получается... Ты к человеку со всей душой, а он соображает по своим жалким меркам!
- А я двойку схватил у Дианы Степановны, - пожаловался Игорь.
- Как же это так? - нахмурился Куликов. - По географии - и двойку!
- Впереди много времени, - сказал Игорь, махнув рукой, - любую двойку десять раз еще исправлю...
- Нет, мой дружок, - перебил его Куликов. - Двойка есть двойка. И теперь всю жизнь она волочиться за тобой будет, как за нами с отцом тянутся наши двойки... Ничто бесследно не исчезает, Игорек. И когда-нибудь, если станешь ты геологом, эта-то двойка и помешает тебе сделать последний шаг к открытию.
- Слушай умных людей и мотай на ус! - заликовала мать.
Но Игорь и сам был поражен словами Куликова. Острые желваки выпрыгивали у того на щеках в этот момент, будто Матвей Андреевич сам нахватал в свое время каких-то особенных двоек, и теперь они мешали ему в жизни.
- Я хочу стать геологом, - проговорил Игорь.
- Тогда думай уже сейчас, как получше закончить школу, - посоветовал Куликов, - чтобы не провалиться при поступлении на геофак.
- Буду стараться, - сказал Игорь.
- Ну, а я пошел по своим делам. - Куликов примял фуражкой редеющие кудри и пошел озабоченно, как в поисковый маршрут.
Игорь тут же подхватил свою сумку и уселся за стол готовить уроки.
- Поешь сначала, - предложила мать и загремела посудой.
Но Игорь не стал терять времени на ожидание ужина. Пока мать подогревала суп, он раскрыл "Химию" и углубился в формулы, которые надо было выучить к завтрашнему дню. Мать сразу притихла. Она без стука ставила перед ним хлеб, перец, соль, подала ложку...
И вдруг в сенях снова застучали сапоги. Игорь подумал, что это пришел кто-то из соседей за лопатой или граблями. Но вошедший кашлянул по-отцовски, и тогда Игорь рванулся из-за стола.
Отец был в своей синей горняцкой шинели, только мятой и поблекшей. Лицо его усохло за эти две с половиной недели. Глаза отступили внутрь, а нос изострился.
- Папа! - Игорь отбросил учебник, ринулся к отцу. - Ваську нашли?! - И остановился посреди комнаты. Шаг - и хлынут слезы. Прикусил губу. Встречать отца в таком бараке! За одним столом теперь они и едят, и уроки он готовит тут же. Они-то с матерью привыкли. Даже подружились с соседями. И он уже не раз бегал к соседям то за лопатой, то за поленом дров, то за щепоткой чаю. Но понравится ли отцу здесь? Как он отнесется к таким соседям? Штукатур Гусаков с крикливой женой, одинокий фотограф Гриша, солдатская вдова Фрося и обезножевший по причине "ревматизмы" охотник дед Яровец с собакой.
- Пап, - вымолвил Игорь, - это пока... Мы вернемся на гору...
- Вернемся, сынок.
Мать наконец кинулась к отцу, впилась пальцами в его плечи и не то заплакала, не то засмеялась. Отец пригладил ее волосы и сказал:
- Снег в тайге выпал... Ваську мы не нашли...
Он двигал челюстями, размалывая слова, как прежде. Вместе с этим в голосе появилось что-то шамкающее. И волосы отца уже не вихрились, как рыжее пламя, а лежали на голове, словно осенняя трава, прибитая градом.
- Сам себе гибель, однако, нашел, - сказала мать, целуя отца в щетину. - Мы не в ответе за него...
- Нет, мать, не так просто от этого отделаться, - возразил отец.- Понижают меня в должности до начальника базы...
- Да бог с ними, Петя! - воскликнула мать.- Приличная должность, оклад ненамного меньше!
- Нет, Ксеня! - Отец грузно осел на лавку. - Мне гордость не позволяет согласиться с Силищевым.
- Что ж ты с этой гордостью в грузчики пойдешь? - спросила мать.
- Была бы шея - ярмо найдется, - ответил отец. - Только в управление я больше не ходок!