- Не спеши, Петя! - стала уговаривать она отца. - Еще все возвернется... Матвей-то тебя, однако, не бросит?!
- Матвей Андреевич, он за тебя, пап, - сказал Игорь тихо. - Навещал, сочувствовал...
- Сочувствовал! - хмыкнул отец. - Как бог черепахе.
- Опомнись, Петя!- вскрикнула мать. - Зачем на друга возводишь поклеп?
- Знаю, наверно, что возвожу, - проворчал отец.
- Но ты же к нему так привязан был, пап! - взмолился Игорь. - Вы же такие были друзья!
- Два друга, - мрачно сказал отец, - ветер да вьюга...
- Ты же сам рассказывал, как он тебя выручил... - напомнил Игорь.
- Выручил бы, - перемалывал челюстями отец, - кабы отряд не подошел...
- А иначе как же он мог? - вырвалось у Игоря.
- Мог не давать стрекача, когда меня потащили мужики к яме, - повысил голос отец. - А из нагана их, из нагана!..
- Чего же, действительно, не отогнал? - спросил Игорь.
- Расфилософствовался, - отец сплюнул. - Выкрутился, а я виноват остался, как теперь!
- Выходит, бросил тебя, а ты простил ему? - спросил Игорь в раздумье. - И ты еще вызвал его сюда? Что-то не вяжется...
- Ты сам не вяжись к отцу! - вдруг всполошилась мать. - Чего пристал? Да момент нашел! Не понимаешь, какие кошки скребутся на сердце!
Игорь уперся пальцем в клеенку, собирая в кучу хлебные крошки. У него подрагивало что-то в груди - хотелось заплакать. От обиды за отца. Что он так быстро сник и начал обвинять лучшего друга Куликова. Отец оказался со слабинкой. Споткнулся и стал на других отыгрываться.
- Злобства не стоило б проявлять тебе, Петя, - сказала мать, выставляя перед отцом закуску, - со злобством-то разве поднимешься до прежнего места?
- Поднимусь! - загудел отец. - У Петра Бандуреева еще есть си-илы. - Он раскинул руки, словно крылья. - Да какой сынок подрастает!
Отец налил стакан водки, осушил его, не закусывая, налил еще и опять выпил.
Игорь смотрел, как опустошается бутылка, слушал сбивчивый голос отца, ощущал винный запах, и его подмывало остановить этот пир. Не то говорил отец. Надо учиться действовать с умом, как Лукин. Не очернять Куликова надо, а крепче держаться за него. Чтобы по научной методике искать золото и найти месторождение! И тогда все напрочь забудут о выстрелах на Шамане. Останется только несчастный случай с Васькой, который, может, сам себя погубил.
Но не стоило омрачать день радости отцу. "Пусть говорит сегодня, что хочет, - решил Игорь. - А потом жизнь сама заставит его изменить свои взгляды".
Он подвинул к себе миску с супом и стал неспешно есть, как подобает мудрому мужчине.
Папиросы были выкурены, и тогда хозяин тихонько налил в рюмки коньяку. Люся услышала побулькиванье и перестала читать.
- Морозит, - пробормотала она.
- А ты пригубь, - посоветовал Слон.
Женя вложил рюмочку в ее нервные пальцы. Хозяйка прихлебнула коньяк, поморщилась и сказала извиняющимся голосом:
- Может, я излишне подробно все детство пересказываю, парни. Но хочется, чтобы вы тоже взяли разбег... Тогда я взахлеб писала, перечитывала - сама ревела и теперь переживаю... Надо, чтоб и вы прониклись...
- Если бы раньше мы это знали, - вздохнул Женя, - самого бы оберегли!
- Да, тогда было б легче, чем теперь, - страдал Слон.
- Но и теперь мы с себя не снимем ответственности, - заметил Борис Петрович. - Как в маршруте, свалился человек - груз на всех поровну!
- А если в таком случае все остановятся, разберутся, в чем дело, и поставят на ноги человека? - спросил учитель.
Борис Петрович спокойно ответил:
- У нас если падают, то по серьезу.
- От занозы никто не остановится! - поддакнул Слон.
- Упал - вызывай вертолет! - добавил и Женя.
- Ну, давайте тогда слушать дальше, - предложил Гарька, - выводы потом будем делать: вертолет вызывать, носилки делать или на плечо брать...
Слон пытался еще басить, но Люся послушалась Гарьку и зашуршала листочками. И все завороженно уставились на эти записки, точно происходил всамделишный суд и присутствующие должны были вынести приговор по признаниям Игоря.
- Так закончилось золотое детство Игоря и его отрочество, - продолжала Люся с легкой грустной усмешкой при слове "золотое", - и началась студенческая пора.
12
Игорь улетал в Иркутск, не дождавшись осени, в знойный последний день июля. Как медалист, он мог бы приехать к началу занятий. Но из-за Любы приходилось лететь раньше времени: надо было помочь ей сдать экзамены.
Любу провожал Лукин. Возле Игоря суетилась мать. Соседи заметили друг друга, и Лукин поклонился. Мать сразу же разулыбалась, вынула платок и приложила его к завлажневшим глазам.
- Ну что ты, мама, как бедный родственник, - сказал ей Игорь, хмурясь. - Хочешь, подойдем к ним? Поздороваемся как следует. Уж вам бы пора объясниться...
- Да что ты, сынок, - ответила мать, испуганно оглядываясь на двери аэровокзала, - отец наш вот-вот подойдет, увидит - будет шуму, однако.
- Пойдем, пойдем. - Игорь взял ее под руку и повел, лавируя между пассажирами, скамейками и грудами чемоданов. - Отцу тоже пора кое-что передумывать.
Лукин глядел на них, как всегда, открыто своими золотистыми глазами.
А Любины щеки вспыхнули, будто ладошка над щелью в темном чулане.
До Лукиных оставалось пройти не больше пяти метров. Игорь шел скованной походкой. И никак не мог взглянуть прямо, в самые глаза Лукина. Все будто искал какого-то изъяна в его строгом черном костюме, пятнышка на белой рубашке или спустившегося узла на галстуке в горизонтальную полоску. Но взгляду не за что было зацепиться, чтобы ощутить уверенность. А пора было посмотреть Лукину в глаза, чтобы сказать ему своим взглядом: "До каких пор вы, Дмитрий Гурович, будете помнить прошлое? Когда вы забудете ту историю на Шамане? Во имя будущего! Мне и самому за отца стыдно! Но он же исправляется... Работает в поте лица на простой работе!"
Игорь сосредоточился и стал вместе с мерной поступью поднимать красноречивый взгляд к суровому лицу Лукина. И в этот миг хлопнула дверь вокзала, раздался хмельной голос отца:
- Вот он! Глядите! Сокол мой!
- Хорош богатырь, - загалдели двое отцовских дружков, одетых, несмотря на жару, в потертый кожан и габардиновый плащ. - Добрая смена!
Карманы у отца и у дружков оттопыривались.
- Обмыть надо проводы, как водится!
Лицо матери почернело, рот свело, как от кислой ягоды. Она бросилась к двери и загородила дорогу отцу. Тот начал что-то выговаривать ей.
- Граждане пассажиры, - зашипел громкоговоритель, - объявляется посадка на рейс...
Толпа зашумела. Люди похватали чемоданы и ринулись на зеленое поле аэродрома. Лукин взял Любу под локоть и, прихрамывая, повел дочь к выходу на посадку. Игорь бестолково пошел вслед за ними. За его спиной раздалось частое дыхание матери.
- Ну, надо же, - сказала она и засеменила рядом. - Однако принесла его нелегкая... Да еще с этими друзьями!
Игорь оглянулся. Отец тоже догонял его, на ходу вынимая из кармана своих галифе бутылку шампанского. У него было красное от натуги лицо. Дружки вытягивали из своих карманов стакан и маслянистый пакет.
- Не торопись, сынок, без нас не улетит! - сострил отец под смех дружков.
Игорь остановился и подождал всех.
- Давай я, - предложил он и рванул бутылку из отцовского кармана. На пол посыпались мелкие монетки, крошки хлеба и табака. Мать бросилась подбирать монеты, а отец сорвал фольгу с горлышка и раскрутил проволоку на бутылке.
Хлопок разнесся по всему вокзалу. Даже бегущие на посадку люди повернулись в сторону отца. А тот, гордо улыбаясь, подставил стакан под шампанское и подал его Игорю.
- Давай, сын, выпьем, чтоб училось тебе легко!
- Я не пью, - замотал головой Игорь.
- Да выпей с отцом, сынка, - попросила мать, поднимая на него глаза, полные мольбы.
Игорь категорически покрутил головой и взялся за чемодан.
- Пусть здоровье бережет, - поддержал его один из спутников отца.
- Пить начать никогда не поздно, - поддакнул другой.
- А он у меня вообще не будет спиртного в рот брать, - начал доказывать отец. - Я из него сделаю человека...
- Абсолютно так, - рявкнул один дружок.
- Совершенно верно, - добавил другой.
Игорь тронул мать за рукав ее старенькой кофты, и они пошли на посадку.
- Ты отца на людях-то не позорь, - сказала мать.
- Я не хочу во всем походить на отца, - ответил Игорь.
Мать охнула и отстала.
Металлический трап загудел под каблуками Игоря. Сверху увидел он, как много обелилось волос на голове матери, как глубоко запали щеки и выпятились скулы. Теперь мать казалась куда больше якуткой, чем русской. А раньше было наоборот. И отец раньше больше слушался ее. В таких вот шебутных случаях она останавливала его немигучими глазами, да так, что отец осекался на ходу. Мать как бы напоминала ему о той минуте, когда он в отчаянном порыве спускал последние пузыри воздуха под водой и опутывался сильнее мокрой бечевкой. И еще недавно отца леденил этот взгляд матери. Но после шаманской истории отец стал выходить из повиновения. Ему как бы наплевать на то, что мать когда-то спасла его в устье Шаманки. А больше у матери ничего не было такого, чем бы она могла остановить разошедшегося отца: ни красноречия, ни образованности, ни сильного характера, ни влиятельной родни. Сын и тот улетал от нее теперь. И матери оставалось только молить судьбу послать другой случай, похожий на тот, в тридцать третьем, когда бы она вновь проявила свою таежную выучку и приковала к себе отца. Но разве такое повторится?