- Берите, если пойдет, - и в шутку подталкиваю Андрея. Упирается.
- Ты че, дед, нас на бабу променял?
Я прижимаю пацана к себе.
Нет, не умею я разговаривать с детьми. Не могу даже Андрею объяснить, почему плачут в печи сырые дрова.
- Они же плачут. Я же слышу, а ты не слышишь? Как-то тоненько. Ты оглох, дед, да?
В субботу Славка и Талип вваливаются в палату. Вот не ждал. Я уже шкандыбаю вовсю. Талип сует мне телеграмму.
- Дед, бригадирши встречать надо из Москвы, - говорит он.
На шум заходит Нина Николаевна.
- Шапки-то хоть бы сняли, - говорит она.
Талип стаскивает с головы треух, обращается к ней:
- Дохтур, обратно потащим деда?
- Ох ты нехристь! - смеется Нина Николаевна.
- Даже очень верный, - соглашается Талип.
Славка помогает мне надеть валенки и шубу.
Мы прощаемся с доктором, с няней - пожилой, ласковой женщиной.
Когда подъехали к палатке, вертолет уже ввинчивался в небо.
Славка помахал ему рукавицей. На площадке, величиной с футбольное поле толпились люди. Чувствовалось оживление. По случаю гостьи был накрыт стол.
Димкина жена в короткой юбке и ботинках жалась к печке и удивлялась, как мы живем.
А ребята рады, не знают, куда и посадить гостью. Наперебой ухаживают, расспрашивают. Андрюха тянется ко мне, исподлобья взглядывает на незнакомую тетю.
Около печи сегодня двое дежурных, и нет отбоя от помощников. На первое лапша с глухариными потрохами, запахи - аромат лесной. На закуску маслята. Над ними колдует Талип.
- Остатки сладки, - прищелкивает он языком и обжаренные грибы ставит ножками в мясной фарш со сливочным маслом и всякими специями. Грибы стоят в фарше, свеженькие, матрешками. Сохраняет грибы Талип по своему рецепту. Собирает маслята один к одному, ни одного переростка. Чистит. Разогревает до кипения подсолнечное масло и бросает в него грибы. Когда они зарумянятся, укладывает их в стеклянную банку и заливает сливочным маслом. Перед употреблением отваривает. Мясо глухаря или курицы пропускает через мясорубку, фарш заливает крепким со специями отваром, размешивает и ставит грибы в этот фарш. Закуска готова.
Зайца Талип готовит тоже не просто. Отмачивает его в воде, потроха обжаривает с луком, добавляет перец, лавровый лист, мелко нарезанную морковь, картошку, лук - все это перемешивает и начиняет зайца. Потом кладет его в жаровню на спинку, сверху прикрывает в два ряда нарезанной очищенной картошкой, подливает на дно немного воды, плотно закрывает крышкой и ставит на вольный жар. Как только картошка готова, все можно подавать на стол. К зайцу годится мороженая брусника, а еще хорошо запивать его соком из жимолости.
За обедом настроение приподнятое. Славка обносит всех пивом. На почетном месте сидят Галя и Димка. Сидят, как на свадьбе - чинно. Пиво по Славкиной части, он "директор" пивзавода. Пиво делает из мальтозы - пивного концентрата. Но тоже надо уметь. Чуть перегрел или переохладил, сахару переборщил - брагой будет отдавать. Дрожжей не хватило - резкость потеряется, переложил - кислятина. Но на этот раз пиво удалось. Пьют да хвалят. Довольны, разговоров за столом не оберешься. Всем интересно знать, что там, на материке? Каждый старается обратить за себя внимание - сказывается присутствие женщины. Галя тоже смеется, и мне кажется - чересчур громко. Наконец она замечает притихшего Андрея.
- Мальчик Андрюша, - говорит Галя, - иди ко мне. Пойдешь к нам в дети?
Андрей жмется ко мне. Так уж сразу и в дети. Что-то мне в этой Галке не нравится, а что и сам не пойму.
Выхожу на улицу.
- Ты куда, дед? - увязывается Андрей. - Я с тобой.
- Хочу подышать.
- А я тогда в танк залезу, ладно?
- Ладно.
И Андрей полез в вездеход.
Солнце уже скатывалось по щербатой гриве хребта. Вот и упало между гольцами. Сиреневые тени на снегу почернели. По угорью под самым небом шагают опоры высоковольтной линии - в прошлом году их не было. Наледь лежит неостывшей стопкой блинов. Парит.
Вдохнул глубоко. У меня такое ощущение, будто я пурхаюсь в гребенном потоке. И мне вспомнилось, как эвенки выбраковывают собак: бросают щенков в воду: выплыл - годится, утонул - не жалеют. Пришло на память, как однажды начальник стройки сказал: "Выстоишь - будешь человеком!"
…Было под Новый год. Готовили к сдаче четыре блока верхнего яруса водосбросного канала. Мороз. Туман густой, хоть вилами его бери. Мы рубили скалу, чистили ее, мыли, ставили опалубки, арматурные сетки.
Третьи сутки пошли, а мы еще спать не ложились: сделать надо по совести, да и премия была обещана. Наконец часам к одиннадцати я вызвал комиссию. Полазали, посмотрели. Я обязан был в "Журнал производства работ" сделать записи об установке анкеров и о лабораторных данных бетона. Но ничего этого я не записал. Просто времени на "Журнал" не хватило. Председатель блоки не принимает. Без его подписи не дадут бетон. Что делать? Звоню главному инженеру стройки, так, мол, и так, а еще извините, что от праздничного стола оторвал. Ничего, говорит, приеду, разберусь. Приехал. Вижу, его машина фарами тычет о борт блока, как о борт океанского парохода. Блок расцвечен огнями. Мутнеет в тумане по борту веревочная лестница. Главный инженер строго спрашивает меня (мороз за шестьдесят жмет, а он в ботиночках - прямо с новогоднего вечера):
- Анкера установлены?
- Есть, - говорю, - все по проекту.
Спрашиваю председателя комиссии:
- Что, считаете, нет анкеров?
Председатель отвечает:
- Сомневаюсь, а точнее, думаю, - нет.
Я вспылил:
- Лезьте, смотрите! Что мы без головы, не понимаем разве, что без анкеров нельзя, не будет держаться бетонная стенка в примыкании со скалой.
Главный - матросом по лестнице, мы - за ним. До половины добрались, опять спрашивает. Мы стоим на своем. Одолел он подъем, перевел дух.
- Смотреть не буду, - говорит. - Забурите и установите анкера еще раз, чтобы не было сомнений. Разрешаю, - говорит, - анкера залить на холодном растворе. Об исполнении доложить.
Я так и присел. Но что делать? На то и команда, чтобы ее выполнять.
Бегу к бурильщикам, те уже подарки новогодние раздают. Бури сам! Правы они, попробуй бурить в закрытом блоке - задохнешься! Шут с ним, с силикозом, с пылью! Честь участка дороже. Всю ночь новогоднюю работали. К утру вставляем в скважину последний анкер и заливаем на холодном растворе. Вызываю комиссию. Сам же подняться на блок не могу, нет сил. Сижу, плююсь спекшейся в легких пылью. И снова удар. Оказывается, если заливают на холодном растворе, то предварительно зачищают стержни анкеров до блеска и смазывают эбокситовой смолой. Не приходилось… Мама родная, сейчас захлебнусь, и на дно! Никто не виноват, знать надо, как на холодную заливать. Опять тащусь с перфоратором в блок. Прорабы и мастера тоже волокутся, как побитые собаки. Но перфоратор уже не слушается меня. Пляшет по стенке забурник, и нет силы удержать его, наваливаюсь на рычаг подбородком, голова мотается, как у паралитика. Теперь я сочувствую дятлам, понимаю, почему они так мало живут.
Подходит ко мне старший прораб и что-то говорит. У него только зубы блестят, сам под слоем пыли. А я не слышу - к горлу подступает приторная тошнота, сладкая и мыльная. Везут в больницу, делают укол. И опять еду на канал. Докладываю о готовности блоков. Это уже никого не интересует. Отдыхают: поздно закончился новогодний вечер. "С Новым годом!" - говорит в трубку диспетчер.
Утром на стол начальника управления я сунул рапорт с просьбой освободить меня от должности начальника монтажного участка.
Начальник посверлил краем глаза мою бумажку. Вышел из-за стола, отдернул стул и уселся на него верхом. Молча смотрит - изучает меня, что ли?
Я потоптался и сел за краешек стола. Тягостно молчим.
- Горячишься, Антон! Ты думаешь, у меня все гладко, так мне на слово все и верят?
Шумно встает, хватает со стола груду бумаг.
- На! Почитай, возьми, возьми, - разводит руки, и бумаги тяжело хлопают по полированному столу. Начальник, словно подрубленный, оседает в кресло.
- Сто томов, а все из-за чего? Помнишь, сделали лоток для пропуска весеннего паводка. Отличная мысль: и плотину сохранили, и экономический эффект налицо. И что же? Своевременно не согласовали - не позволило время. Но, казалось бы, проект и рационализацию можно было утвердить задним числом - формальность ведь, да и дело сделано. Так нет! Исписали горы бумаги, уйму нервов положили. Где здравый смысл?
Начальник стройки умолк.
- А ведь мы с тобой, Антон не правы, - после некоторого молчания сказал он. - Должен быть общепризнанный порядок. Знаю, трудно тебе будет встречаться каждый день с людьми, которые тебе не поверили. Знаю… ты уж не обижайся…
Мне стало неловко. Сейчас Бакенщиков показался каким-то другим - беспомощным или, наоборот, сильным? Не понял.
- Чего уж извиняться, ладно, - сказал я. - Только зря все это.
И тут он усмехнулся. Карие, глубоко посаженные под кустистые брови глаза стали озабоченными.