- Из ума выжился. Роет, милый, как крот. Все подполье изрыл, золото ищет. Осатанел совсем. Как пошла по ручью драга, ни денно, ни нощно не утихает. - Бабка с досадой хлопнула по иссохшим острый коленям. - А вот в молодости он-то беда был мужик, кровь с молоком! Красивыми не были, а молодыми были! Уж шибко он за казну стоял. Объявил - золото. Все честь по чести. Сам управляющий с "Незаметного" привез сапоги, хромку с красными мехами, голосистая была, не приведи господь! Крупчатки куль, спирту, а мой спирт тогда и в рот не брал. Посулы пошли нашим мужикам. Де, мол, на самых добрых местах жить будете. Потом как понагнали народу, ну, и начали туркать наших по разным местам. Мой хоть и за казну, а в артелях не привык; страсть не любит лодырей. Бывало, артель сдает фунт, а мой два, три. Где и я подмогну, вижу - мужик спину свихнет - не двужильный. Другой раз скажу - шел бы в артель, дело к этому идет. "Не-ет, - вздохнет, - вольному воля, хочу как птица. Любая артель, какая ни есть, а кабала, душа что в клетке".
А тем временем мово мужика турнули с ручья на хвосты. Доказывал, что управляющий посулы давал, а бумагу от него не взял. Пешки мы темные, несусветные. При всем народе первого старателя на хвосты, видано ли? И тут он осерчал нелюдской злостью. Ходил, глаз не поднимал. Запил, не сдюжил. Наладил котомки и - с глаз. Думала, свихнется мужик. Сколько он ручьев разворошил, страсть! Умается, придет, не знает, куда руки свои положить. Я насобираю коренья всякие съестные, из ревеня щи варю, подмениваю мучки, ест да нахваливает. Ляжет под звездами и в мечты впадет.
"Слышь, говорит, старуха, принесу вот этот кисет полон золотого песку и бухну в "Незаметном" при всех старателях хозяину на стол. Хотели, мол, голыми руками задушить. Опозорили, изголялись! А теперь - выкусите! Наберу хошь ситца, хошь бархата, принесу - бери, старуха, шей! А дорожку к своей бутаре петлей закажу - никто знать не будет".
Ой и хорош был мужик - что работник, что плясун, песни петь любил. Бывало, весь стан соберется слушать. Мы смолоду зовемся "старик да старуха". И во всем у нас совет был да согласие. Душой жили. И фарт был. И под сердцем дитя объявилось, да не выжило. А сам прибежит, кисет самородков притащит. Опять о моем мужике заговорили. А он все сторонкой от людей. Да, видать, выследили. Полумертвым в шурфе нашли. С тех пор повредился в уме.
Бабка Ульяна промокнула глаза кончиком платка.
Мне стало не по себе. И мы с Седым вышли на улицу.
…И вот я шел за гробом. Похоронная процессия остановилась в сосновом лесу. А барабан все ухал и ухал. Надрываясь, плакала труба. Я помог Седому опустить гроб с телом папаши. Бабка Уля меня не признала…
На совещание опоздал. Сесть было негде. Притулился к косяку. Извечные споры: отношения заказчика с подрядчиком. О качестве и недоделках. О срыве сроков.
Начальник управления, чисто выбритый, в хорошем костюме, устало сказал:
- Проходите, Дюжев, вот сюда.
Я уже знаю, что этот район испытывает голод в электроснабжении, а также в обеспечении водой промышленных предприятий и рудников. Для выработки тепла здесь ежегодно потребляют восемьсот тысяч кубометров дров, полмиллиона тонн привозного угля и миллион местного.
Цифры, цифры - много это или мало? Поди разберись.
При сегодняшнем состоянии производственной базы вряд ли выжмешь больше того, что делаем. Но начальник управления строительства сетей и подстанций для того и приехал, чтобы выжать. Для того и собрал нас со всех линий.
Совещание затянулось, расходились около полуночи. Я позвонил в гостиницу - свободных коек не оказалось.
- Куда на ночь глядя, давайте тут, - махнул рукой маленький мужичок с черными проницательными глазами. - Я уже здесь вторую ночь. Меня зовут Виктором, - и, как бы прицеливаясь, добавил: - по батюшке Иванович.
Виктор Иванович на правах старожила раздобыл чайник, принес снегу и поставил на печь.
- С жильем, я думаю, уладят, а вообще не обещали, - положил он на стол лимонные вафли.
Когда чайник вскипел, мне налил в крышку от бачка, себе - в крышку от чайника, и мы сели за стол. Попили кипятку. Виктор Иванович помешал черенком от лопаты в печке, постучал по головешкам - они, словно взрывы, отозвались в печи, рассыпались искрами.
- Как синева выдохнется, тогда можно набросить и вьюшку, только бы не прозевать, а то окочуримся.
Мы вымели окурки и сдвинули столы.
- Давайте вместе, по-братски, теплее будет, - предложил Виктор Иванович, - одно пальто под бок, другим укроемся, обувку и шапки под голову.
И тут Виктор Иванович отстегнул обе ноги пониже колен и положил вместо подушки.
- На фронте?
- Нет.
- Давно?
- Как вам сказать, вроде бы и недавно, а кажется - давно.
Виктор Иванович лег на спину, закинул под голову руки. Покосился, как бы прикидывая ширину моих плеч - подвинулся к краешку.
- Тушить?
- Туши.
Я щелкнул выключателем и забрался на стол.
Глаза скоро привыкли к темноте и в простенке я увидел, как замутнели два окна. Примостившись на твердом лежаке, я спросил его - давно ли в этих местах?
- Можно сказать, вырос на руднике, - Виктор Иванович закурил, покашлял в кулак, - километрах в пятистах отсюда, почти на вашем участке, где строите подстанцию. Отец был шахтером - погиб. И погиб как-то несуразно. Есть такое поверье у шахтеров: попал в две аварии - третьей не жди, прихлопнет. Отцу сломало одну ногу, потом другую. Ну, говорит, на этом точка! Поднял кайло, воткнул в грунт, и взрыв. И нет человека. Оказался недочет - невзорвавшийся заряд. Прямо в капсулу и угодил кайлом. Я тогда работал плановиком на руднике. Женат уже был, мать, двое братьев, сестра. Жена училась. Пошел в горноспасатели. С одной стороны, и заработок, с другой - привлекал меня с детства этот горизонт. Возьмите Колю Зубка - есть у нас такой горноспасатель - вся округа его знает. Колдун - не колдун, а начинаешь верить, что человек необыкновенный. Вот и я у него тоже в неоплатном долгу.
Окурок у Виктора Ивановича то светился стоп-сигналом, то совсем затухал и тогда походил на увядший цветок. От мороза потрескивали стены. На улице истошно закричала кошка.
- Замерзнет тварь, жалко, - со вздохом сказал Виктор Иванович и взялся за протезы. Я опередил - надернул валенки и вскочил.
- Накинь пальто, - бросил он мне.
Вышел на крыльцо. Шелковая подкладка сразу накалилась и стала жечь колени. Нашарил под окном кошку, сунул под мышку. Она уже начала деревенеть. В дверях о косяк задел хвостом и тот отпал, глухо стукнув о пол. Положил кошку к печке, сам - на стол. Кошка затихла, а когда стала отходить, заорала душераздирающе.
- Что, будет мучиться?
- Отойдет, замолчит.
Действительно, покричала немного и затихла.
- Ну, и чем все кончилось?
Я почувствовал, что Виктор Иванович улыбнулся.
- А знаете, что такое ГСЧ? - вместо ответа вопрос.
- Какая-нибудь тайная организация?
- Совсем нет. Это горноспасательная часть; темно-зеленое х/б, за спиной ящик с кислородом - готовность номер один. Каждый спасатель со своим инструментом, что ребенок с соской. Сидишь в карауле как взведенная пружина, чуть телефон - сорвал трубку - штрек такой-то, проходка такая-то, печь или горизонт. "По машинам!" - и сам черт тебе не брат. Не успел моргнуть глазом, а ты уже у черта в пекле. И в каких только переделках не бывали! А вот Зубка так я и не достиг, - вздохнул рассказчик. - Поневоле начинаешь думать - не сверхъестественной ли силой человек наделен, честное слово! Сколько людей он спас!
Виктор Иванович сел, притушил окурок, прицелился в темноту и бросил в печку.
- Рассудите. Однажды, не помню - взрыв или оползень произошел, только целиком запечатало штрек, да еще в таком месте… Просто не подобраться - бьем лаз, кое-как осилили - прорвались, а Коля людей увел уже какими-то только ему известными ходами! Как он прошел туда - до сих пор загадка. Я на слух работал - и скажу, получалось, настолько обостряется. А Зубок то ли сквозь землю видит или еще каким чувством? Не подумайте - байки рассказываю.
Помолчали.