Он стоял неподалеку, старательно набивая трубочку и будто рассеянно, между прочим, наблюдая за всем происходящим.
- Эх, Артем, Артем! - громко усмехнулся Пластунов, провожая взглядом сизые клубочки дыма своей трубки. - Есть технология книжная и есть, брат, живая, понимаешь, живая, которой управляют люди. Ты вот-вот не дотянул, не вгляделся в человека - и пропала, брат, твоя технология. Вот какая штука!
Потом, улыбнувшись Соне, Пластунов уверенно сказал:
- Теперь вы, Соня Челищева, глубже представляете себе, что значит быть бригадиром!
Соня еще ничего не успела ему ответить, как Пластунов спросил, ни к кому не обращаясь:
- Кто знает, хорошая картина идет в кино?
- "Дочь моряка", довоенная… - пискнула Верочка.
Артем так глянул на нее, что она испуганно захлопнула рот ладошкой.
- Пойдем-ка и мы в кино, - предложила Соня Шаниным и, обернувшись к Сереже, сухо пообещала: - А с остальными у меня вечером будет ин-те-ресный разговор.
- Да ведь я… - начал было Сережа, но оглянулся на Артема, шмыгнул носом и уныло вышел в коридор.
- Артемчик, - робко позвала жена.
Артем отмахнулся и усталой походкой пошел к выходу. Верочка взяла его под руку, сначала неловко, потом смелее прижалась к нему плечом. Артем скосил глаза в другую сторону, но продолжал итти под руку с ней.
Достаются же другим умные и красивые жены, с которыми можно посоветоваться, поговорить серьезно, по душам! Ну почему бы ему в свое время не влюбиться в умную и энергичную девушку, которой бы он гордился? Так нет, его угораздило влюбиться в балованую дочку взбалмошной матери!
- Почему ты молчишь? - вспылила жена. - Я не могу этого терпеть!
- Ну ладно, ладно, - миролюбиво буркнул Артем и покорно подумал:
"Нет, уж такая мне досталась судьба!"
Впереди Сони Челищевой сидел рослый детина в шапке-ушанке, которая закрывала от нее картину.
- Плохо видно, Сонечка? - прошептала Юля и тихонько стиснула ее руку.
Соня молча кивнула. Тогда Юля положила руку на плечо рослого детины и произнесла решительным шепотом:
- Товарищ, снимите шапку!
- Это с какой же стати? - фыркнул было обладатель ушанки.
- Я вам говорю: снимите шапку, а то наш бригадир из-за вас ничего не увидит и не отдохнет, как надо, еще повелительнее зашептала Юля.
Когда рослый детина снял свою ушанку, Ольга Петровна прошелестела на ухо Соне:
- Смотрите, как осмелела наша пичужка!
Соня с улыбкой кивнула ей.
На экране качалась палуба теплохода, обливаемая штормовой волной. Молодая девушка в клеенчатом плаще шагала наперекор качке и ветру. Крупные брызги хлестали ей в лицо, плащ на ней блестел, как полированный металл, вода струилась с ее головы и плеч, а она все шла, и ее маленькие сильные ноги разбивали перекатывающуюся от стены до борта шальную волну.
"Да, да, пока человек не умеет итти наперекор буре, он живет боязливо, как слабая пичужка. Но ведь те, у кого есть сила, должны же видеть, что он слаб! Конечно, должны делиться с ним своей силой, по-человечески, по-рабочему. До сегодняшнего случая я бы и не знала, до какой степени слаба Юля! Но почему же ты, Артем - комсорг! - и я, бригадир, не замечали этого? Значит, надо учиться, постоянно учиться все замечать. Пластунов не зря мне сказал: "Теперь вы глубже представляете себе, что значит быть бригадиром".
Соне вспомнился сегодняшний разговор и с Анастасией Кузьминой, - тоже ведь "слабое звено" в ее бригаде!
"Ей мы тоже смелости прибавили! Пожалуй, теперь уж я могу называться бригадиром!"
- Что, Сонечка? - шепнула Юля.
Соня только крепко сжала ее руку.
Ровно в восемь вечера в большом зале клуба заиграл военный оркестр. Публика собралась быстро, и не прошло четверти часа, как известный всей Лесогорской округе затейщик по прозвищу "вечный шафер Шурочка" уже собрал для начала большой хоровод и приказал оркестру играть "Метелицу". Молодые голоса пели, а сам "Шурочка, вечный шафер", пожилой, лысенький, чахоточного вида маленький брюнетик, стоял в центре круга и восторженно размахивал обеими руками. "Вечным шафером" его прозвали за его исключительно живое участие во множестве лесогорских свадеб в течение добрых двух десятков лет. Он шаферил, как говорили в Лесогорске, на свадьбах всех своих приятелей, племянников и племянниц, но сам так и не удосужился жениться. Свадьбы, именины, заводские "вечорки" были его стихией. Он был мастер на все руки, когда дело шло о веселье: играл на рояле и на баяне, танцевал все старинные и новые танцы придумывал игры и шарады, произносил остроумные застольные речи, пел хрипловатым, но довольно приятным тенорком и был личностью вполне анекдотической. Ему было уже под пятьдесят, а он все резвился, как юноша, и мало кто знал даже его отчество - Никифорович. В Лесогорске была даже поговорка: "Не прошаферись, как Шурочка". Служебное положение его было скромное: делопроизводитель в завкоме, - да, впрочем, и сам он, считая себя натурой поэтической, по собственному признанию, не стремился к высоким постам. Злые языки утверждали, что все попытки Шурочки-шафера жениться уже давно потерпели крах: невесты стеснялись выходить за этого "анекдотического типа", за "вечного шафера", которого, к тому же, все считали по службе неудачником. Смех сказать: у человека уже седые виски, а он выполняет ту же работу, что и зеленая молодежь. Но на свадебных и иных торжествах Шурочка-шафер был незаменим, он управлял весельем, вдохновлял всех и наслаждался сам.
- Рум-ба!.. Месье и медам! Рум-м-б-ба!.. Пра-а-шу-у! - раздавался его хрипловатый тенорок, а пары энергично притопывали по заводскому паркету.
- Дорвался Шурочка-шафер до веселья! - добродушно засмеялся Иван Степанович Лосев. - Смотри, Таня, какие он коленца выкидывает!
Таня бледно улыбнулась. Сегодня был один из первых ее выходов "на люди" после рождения ребенка. Родители с трудом уговорили ее пойти на танцы: нельзя же, в самом деле, молодой женщине, кормящей матери, целыми днями томиться ожиданием и тревожиться. Только доводами, что дурное настроение матери вредно отзовется на здоровье ребенка, Лосевы заставили дочь прервать свое "монастырское сидение".
Обмахиваясь зеленым платочком, "вечный шафер" ревниво следил за выполнением танцевального ритуала.
- Товарищ старший лейтенант! Умоляю вас… - страдающим голосом говорил он, следуя по пятам за молодым здоровяком с четырьмя орденами на широкой груди. - Умоляю вас, как военного человека, не теряйте ритма… левой ногой вы делаете фо па… что значит по-русски - ложный шаг… Левой ногой точнее, точнее… вот так, так! Мерси, товарищ старший лейтенант!..
Через несколько минут "вечный шафер" тем же страдающим голосом выговаривал:
- Товарищ младший лейтенант, умоляю вас, как военного человека: зачем вы, простите, правую ногу… э… как бы везете за собой?.. Ах, товарищ, надо быть танцевальнее!..
- И все на военных кидается! - расхохотался подполковник-танкист Николай Квашин, плечистый, плотный мужчина с широким, курносоватым лицом, покрытым золотистым пушком.
- Где вы такого энтузиаста разыскали? - следя глазами за неутомимым Шурочкой, смеялся Квашин.
Когда Иван Степанович рассказал ему о "вечном шафере", Квашин весело напророчил:
- Ну, будет этому весельчаку работы после окончания войны!.. Хотел бы я потом в моем сибирском городке такого занятного человека найти, - пусть на моей свадьбе танцами распоряжается!
- Не женаты еще, Николай Андреич? - спросил Лосев.
- Да вот… не успел… и даже невесты не имею… - улыбнулся Квашин.
Он все посматривал на молчаливую Таню, не зная, как завязать с ней разговор. Если бы она была девушкой, Квашин посчитал бы встречу с ней "за судьбу свою", - все в ней изумляло его: глубокая синева глаз, строгое выражение маленького рта, печальная мечтательность.
"Ундина! - думал он. - Вот бы мне такую найти!"
Никому не признаваясь, Николай Квашин чувствовал себя виноватым перед Таней. Год назад, не проверив слухов, он написал Тане, что ее муж капитан-танкист Сергей Панков "погиб смертью храбрых". Квашин написал это, следуя обещанию, которым обменялись два товарища-фронтовика: на случай гибели одного из них другой должен был известить об этом семью погибшего. Желая предупредить получение "похоронной", Квашин послал Тане свое душевное письмо, но, что греха таить, поторопился и невольно причинил ей много страданий. В Лесогорск Николай Квашин приехал по фронтовому заданию - формировать новую дивизию. Встреча с Сергеем, которого он никак не чаял видеть живым, получилась сердечной, шумной, оба друга выпили "по баночке" - "за Сталинград и скорейший разгром фашистских гадов". Четыре дня назад Квашин вместе с Таней проводил Сергея с очередным эшелоном танков на фронт. Когда дымок паровоза скрылся уже из глаз, Квашин предложил Тане довезти ее до дому. Она отказалась, лицо ее было сурово, в глазах стояли слезы. Квашину вдруг стало неловко, что он, здоровый, остался в тылу, а Сергей Панков, однорукий, повез танки на фронт.
И сегодня Квашин мучительно искал подходящих слов, чтобы хоть немножко развеселить Таню. Но он был ненаходчив и хотел уже уйти, как вдруг Иван Степанович сказал Тане:
- Ну-ка, дочка, поди, потанцуй с Николаем Андреичем… для чего ведь и пришли сюда!
- С огромным удовольствием! - обрадовался Квашин. - Братцы мои, мазурку Венявского играют! Татьяна Ивановна имею честь пригласить вас!.. Мазурка, представьте себе, наш домашний танец… да, да… Моя бабушка со стороны матери, полька из Варшавы, ярая была танцорка, и я вот, так сказать, по наследству… - радостно болтал Квашин, ведя Таню на середину зала.
- Я не умею… не надо… - хмурилась она.