- У-у, какие они темные, холодные!.. Знаешь, они будто без слов говорят: "А мы уже всё, всё видали, мы всё знаем, и все прошли мимо нас… и исчезли!" Ах, нет, вы еще нас не видели… вот, посмотрите! - и Елена Борисовна, подняв вверх задорное, смеющееся лицо, помахала букетом перед сфинксом.
"И я смеялся тогда, и ни тени предчувствия не шелохнулось во мне!" - подумал Пластунов с горечью и ужасом, неотрывно смотря на портрет жены.
Она так и снялась тогда с цветами. Из-под слегка отогнутых вверх полей белой шляпы смотрели на Пластунова большие серые глаза, искрящиеся любовью к нему.
- Куда прикажете мне смотреть? - шутила она у фотографа.
- Да хоть бы на вашего мужа, - посоветовал тот.
- Вот очень хорошо! - обрадовалась Елена Борисовна и послала Дмитрию Никитичу полный счастья взгляд, который и запечатлелся на портрете.
Будильник, тикал на столе, с заводской ветки доносились гудки паровоза. Но Пластунов не слышал ничего и уже не помнил ни об Артеме, ни о мальчиках.
А мальчики у себя в общежитии как раз говорили о нем, спорили. Игорь-севастополец хвалил Пластунова и презрительно говорил об Артеме Сбоеве:
- Подумаешь, какой… Сразу начал нас учить: станок такой-то, аг-ре-гат такой-то! Ква-ли-фикация, разряд, бригада. Скука! А Пластунов, небось, все понял и остановил этого твоего Артема.
- Остановил, чтобы ему же помочь, - заступился за своего любимого руководителя Игорь Чувилев.
- Да, но твой Артем ничего не понял и надулся… Да да, не заступайся, я все заметил!
Все в словах Артема Сбоева казалось севастопольцу настолько же неинтересным, насколько у Пластунова все выходило "по-морскому" интересно. Игорю Семенову казалось, что Артем в чем-то даже притворяется: можно ли так увлекаться разными станками, агрегатами и мощностями, которые представлялись Игорю Семенову бесформенными, тяжелыми нагромождениями металла! Механический цех, который так расписывал Артем Сбоев, виделся Игорю пыльным, тесным и душным, как чулан. Вообще Артему он не верил и не хотел его признавать. Будущее, лично для него, Игоря Семенова, оставалось тоже непонятным и тесным, как и механический цех, в котором, очевидно, придется работать. Но разве он сможет работать у разных там сверлильных и фрезерных станков?.. И вообще зачем он здесь, зачем?
"Как бы он в самом деле не убежал отсюда!" - встревожился Чувилев и вдруг понял: если бы Игорь Семенов действительно убежал в Севастополь, непоправимый позор пал бы на его голову.
"Еще инструктор называется!.." - тревожно подумал о себе Чувилев.
"Попробую с Толей поговорить!" - уже бодрее решил он, но, глянув в сторону друга, чуть не вскрикнул от досады: Сунцов неотрывно следил за Юлей и никого, кроме нее, не замечал. Тетка и племянница Шанины примостились на узенькой скамейке у стены. Сунцов не сводил глаз с молчаливой Юли.
"Влюбился! - со злобой, стыдясь самого этого слова, додумал Чувилев. - Влюбился он в эту девчонку…"
Вздрогнув от негодования, Чувилев отвернулся, чтобы не видеть Юли. Он презирал ее и ненавидел, как вора, - эта девчонка отняла у него внимание самого близкого друга и сидит себе, как ни в чем не бывало!
Не сводя глаз, Толя следил за Юлей, покоренный тревожной жалостью, которую она возбуждала в нем. Девушка сидела в той же позе: стиснув руки на коленях и вжав голову в плечи, неловкая, растерянная. Ее маленький, беспомощно полуоткрытый рот, робкое помаргивание ресниц и жалобно застывший взгляд напоминали Сунцову испуганного ребенка. Толе хотелось подойти к ней и сказать: "Чего ты боишься, ведь все идет хорошо!" Он понимал, что на Юлю заразительно действует настроение Ольги Петровны. Мрачно склонив к плечу черноволосую голову с растрепанным "перманентом", Ольга Петровна словно застыла в холодном равнодушии, и весь вид ее показывал, что сидит она здесь только потому, что ей вообще деваться некуда.
"Дура! Мещанка! - мысленно грозил Ольге Петровне Сунцов, в упор взглядывая на нее. - Запугала она Юлю, заразила своими скверными настроениями".
Сунцов думал о Юле, как взрослый и уже опытный человек о слабом ребенке, который не может жить без его помощи. Завода она не знает, работать не умеет, а ей придется иметь дело со сменным мастером механического цеха Артемом Сбоевым. Все они уже давно привыкли к Артему, вожаку бригады "маленького войска универсалов", как любит он называть молодежь, работавшую с ним еще в ремонтном цехе. Артема Сбоева все уважают, - недаром же при переводе Артема из ремонтного в механический цех всех его "универсалов" приняли там с распростертыми объятиями. Но Артем, понятное дело, дорожит своей "маркой" и, умея учить, умеет и требовать; случается, бывает крут и резок.
Да, Толя Сунцов возьмет шефство над Юлей Шаниной, поможет ей освоить станок и добьется того, что Артем Сбоев похвалит ее. А когда ее похвалят, она сразу почувствует себя в цехе своим человеком, а не случайным пришельцем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
НОВАЯ СУДЬБА
Когда Юля Шанина на другой день утром пришла вместе с Сунцовым в механический цех, сердце в ней пугливо сжалось. Солнечный свет, падающий сверху широкими потоками, черные переплеты конструкций, парящие над цехом краны, длинный проход, рассекающий надвое этот непонятный мир движущегося металла, - все казалось неправдоподобным, как видение во сне. Юля стояла растерянная и чужая этому новому, могучему миру.
- Боже ты мой! - вздыхала позади Ольга Петровна. - И что мы здесь будем делать, что мы умеем?
Юля со страхом оглядывалась, ища глазами Сунцова.
- Ну, все в порядке, - раздался голос Толи. - Я все выяснил, Юля: ты будешь работать в нашей бригаде. Бригадиром у нас Татьяна Ивановна Панкова. А вас, Ольга Петровна, направляют в бригаду Чувилева.
Не расслышав возмущенного восклицания Ольги Петровны, Сунцов подвел ее к чувилевскому участку, а потом ободряюще сказал Юле:
- Главное - не бойся, а только слушай внимательно.
"Да, тебе легко так говорить!" - подумала Юля и робко поклонилась Татьяне Ивановне.
В темносиних глазах Панковой мелькнуло подобие улыбки. Будто не замечая большого живота молодой женщины, некрасиво обтянутого черным сатиновым халатом, Юля неловко пробормотала:
- Ну, вот я и пришла.
- Вон туда встань, - торопливо приказала молодая женщина и на ходу локтем отодвинула Юлю в сторону, а сама быстро остановила свою длинную, серую, похожую на хобот машину.
- Опять сверла послали скверные, надо взгреть кого следует! - сказала она, хмуря красивые, круглые брови.
- Я, правда, еще не успел проверить… - начал Сунцов.
Молодая женщина прервала его:
- Надо всегда проверять во-время, знаешь ведь, что сейчас трудная деталь идет.
"Сердитая!" - со страхом подумала Юля, и ей вдруг захотелось спрятаться за железным инструментальным шкафчиком, чтобы о ней все забыли и оставили в покое.
Сменив сверло и пустив опять станок, молодая женщина обернулась к Юле и задала ей несколько кратких вопросов: сколько ей лет, откуда она, работала ли когда-нибудь на заводе или в училище?
Юля начала было рассказывать, где и как она жила с тетей Олей, но Татьяна Ивановна прервала ее:
- Говори короче.
Юля обиделась и замолчала. Татьяна Ивановна, как бы ничего не заметив, подозвала ее поближе к серому хоботу станка и начала объяснять, как надо управлять им.
- Повтори, - сказала молодая женщина немного спустя.
- Я… не поняла… - призналась Юля.
Татьяна Ивановна только молча пожала плечами. Подошел кран, поднял тяжелую стальную деталь с просверленными по краям отверстиями, поднес к станку новую деталь и пошел дальше. Татьяна Ивановна, Сунцов и другие сверловщики ее бригады принялись налаживать для сверления новую деталь.
- Смотри и учись, - сказала молодая женщина. - Сейчас мы опять будем сверлить борт танка. Слушай внимательно и смотри.
И она снова объяснила Юле, как надо сверлить, а потом опять сказала:
- Повтори!
Юля с испугом и стыдом подняла на нее глаза:
- Я… я не могу…
И вдруг расплакалась.
- В чем дело? Что случилось? - спросила молодая женщина, и лицо ее выразило изумление. - Откуда ты, такая нежная? Как же ты будешь дальше работать?
Она отвернулась и опять заправила что-то под серым хоботом станка. Глядя на ее располневшую фигуру, Юля тоскливо подумала:
"Ну зачем она, такая, работает?.."
Юле стало стыдно, что она ничего не поняла из ее объяснений.
"Я просто тупица!" - с отчаянием подумала она и вдруг почувствовала неодолимую сонливость, ей сразу противно стало думать, смотреть, говорить.
Когда к Татьяне Ивановне подошел кто-то, Сунцов быстро шепнул Юле:
- Ты без стеснения спрашивай у меня. Ну, что ты именно не поняла?
Юля только беспомощно развела руками.
Звонку на обеденный перерыв она обрадовалась, как избавлению. Но в столовой, все еще чувствуя себя подавленной, Юля не могла есть. Звон посуды, голоса, смех казались ей оглушительными. Громадная столовая, голубоватый парок над тарелками, мелькание незнакомых лиц напоминали ей многолюдные вокзалы.
- Ты что ж это не ешь ничего? - обеспокоился Сунцов. - Так, слушай, нельзя, нельзя… Сил не станет!
- Какая у меня сила! - прошептала Юля и, чувствуя на себе его заботливый взгляд, рассказала о своей неудаче и о том, что Татьяна Ивановна, конечно, рассердилась на нее.
- Нет, нет! - решительно возразил Сунцов. - Она хорошая и справедливая, но ведь ей же в первую голову надо о плане заботиться. Слушай…
Сунцов вдруг вспыхнул и, глянув куда-то в сторону, предложил:
- Слушай, хочешь, будем приходить до смены? И я тебе все объясню.
- Хорошо, - вяло согласилась Юля.