Из-под сверла, тихонько позванивая, вилась и осыпалась стружка. Юля подумала, что даже этот металлический сор будто знает свое место и время и только ее, несчастную, словно хоронят заживо среди этих машин.
Подходя к общежитию, Юля вспомнила о тетке:
"Как-то у нее прошел день?"
Она застала тетку Ничком лежащей на кровати.
- Что с вами, тетя Оля?
Тетка подняла красное, потное лицо с сухими и злыми глазами.
- Уедем отсюда, уедем! Это же такое унижение! Мальчишка учил меня… этот, как его? Игорь Чу-вилев! Да еще и торопит: "Время дорого, надо стараться". Безобразие!.. Передали меня какому-то мальчишке, по его указке я должна жить, и он имеет право что-то требовать от меня!.. Я не вынесу этого!
- Тетя, перестаньте! - с тоской уговаривала Юля. - Хотите, я вам порошок дам? Нате… и засните, засните, умоляю.
- Ну, как тебе у нас в цехе понравилось? - спрашивал Игорь Чувилев своего тезку севастопольца, когда они вышли из проходной на широкое шоссе.
- Как понравилось? - задумчиво повторил Игорь Семенов. - Ничего, только душно очень.
Он снял бескозырку и начал обмахиваться ею.
- Фу, сколько здесь мошкары! У нас на море ни одной мошки, а здесь от нее прямо-таки дышать нельзя.
"Не понравилось", - понял Чувилев. Ему стало обидно за огромный, с голубой стеклянной крышей новый цех, перестроенный в сорок первом году по последнему слову техники.
- А все-таки откуда у нас в цехе духота, скажи пожалуйста? - прицепился к тезке Чувилев.
- Конечно, духота! - убежденно проворчал Игорь Семенов. - У нас в Севастополе всюду солнце, простор, жара с ветерком и ветер с самого моря. А море у нас какое!.. Правда, Максим Кузенко часто бранился: "Ух, скажет, прижаты мы к этому проклятому морю!" Но это он так, от трудной жизни, а вообще он без моря жить не может!..
"Не надо было мне цепляться насчет цеха… И лучше пока не спорить с ним", - озабоченно подумал Чувилев.
В тот же вечер он повел севастопольца в клуб, на спектакль заводского драмкружка. Через день Чувилев выпросил несколько билетов на футбол. Севастополец раскритиковал лесогорский стадион, но игру смотрел с интересом. Еще через два дня Чувилев повел тезку на киносеанс, но Игорь уже разгадал его намерения:
- Ты что меня таскаешь повсюду? Утешить думаешь?
Входя в цех, Игорь Семенов тотчас же устремлялся к газетной витрине. В сводках Совинформбюро он читал прежде всего сообщения с Севастопольского участка фронта и вздыхал, что они так немногословны.
Но однажды утром, подходя к витрине, он с силой сжал руку Чувилева:
- Стой! Сегодня о Севастополе много напечатано!
Впиваясь жадным взглядом в газетные строчки, Семенов читал беспокойной скороговоркой, нетерпеливо, со свистом переводя дыхание:
- "Вечернее сообщение девятого июня: на Севастопольском участке фронта наши войска отбили многократные атаки противника с большими для него потерями"! С большими для него потерями! - повторил он. - Это здорово!.. "Противник, не считаясь с потерями, продолжает атаки против героического города". А! Охота им, гадам, наш Севастополь взять! Да не выйдет… Вон читай, читай дальше: "…противнику удалось потеснить подразделение…" По-думаешь!.. "Но уже через час…" Видишь, только час нашим понадобилось… "уже через час решительной контратакой, перешедшей в р-рукопашную"… ого!.. "наши бойцы отбросили немцев". Видал? "Немецко-фашистские войска только на отдельных участках под Севастополем в течение дня потеряли свыше двух тысяч пятисот человек убитыми". Вот кр-расота! - И севастополец прищелкнул языком. - Вот как наши краснофлотцы бьются!
На другой день в сводке было всего четыре строчки, и севастополец сразу притих. А через день он с сияющим лицом объявил Чувилеву:
- От одиннадцатого июня сводку читал? Наши моряки вовсю колошматят: до пятнадцати тысяч немцев убито! - И севастополец торжествующе погрозил кулаком.
После, прочитав хорошую сводку, он снова будто расцветал и принимался рассказывать о Севастополе. Молодому моряку все виделся прежний Севастополь, ослепительно белый от солнца, стройный, как линкор на рейде. Ему вспоминались то широкие проспекты, обсаженные акациями и платанами, то любимые севастопольские здания: Дом Красной Армии и Флота с его белой колоннадой на улице Ленина, музей Севастопольской обороны, где в благоговейной тишине вздымают свои мачты макеты старинных кораблей и парусников, где манекены в мундирах ушаковских и нахимовских времен охраняют старые боевые пушки и священные корабельные обломки.
"И ничего-то этого там уже нет!.. Пусть бы он лучше не рассказывал!" - с жалостью думал Чувилев, а севастополец уже вел его дальше, к знаменитой Панораме и памятнику Тотлебену на Историческом бульваре.
"Нет, уж пусть рассказывает!" - немного спустя думал Игорь Чувилев, видя, как его друг, освеженный воспоминаниями, повеселевший, принимался за работу.
Одно неизменно огорчало Чувилева: севастополец совсем не разделял его уважения к Артему Сбоеву.
- Ну что он, Артем твой! - и Семенов иронически кривил тонкие губы. - Вот Пластунов - другое дело!
- Да почему ты так фыркаешь на Артема? - огрызался Чувилев. - Он замечательно знает свое дело, а уж объяснить все умеет. Не знаю, кто на заводе лучше Артема умеет нашего брата учить.
К вечеру на соседнем участке закончили сборку нового фрезерного станка. После окончания дневной смены Чувилев предложил своему тезке посмотреть пробный пуск его:
- Вот ты увидишь, как Артем будет новый станок принимать!.. Ни один врач, как у нас говорят, не выстукивает и не выслушивает так больного, как Артем осматривает каждую машину! У нас его так и зовут: "машинный хирург".
Но и к этому сообщению друга Игорь Семенов отнесся с полнейшим равнодушием.
Артем действительно, как хирург, принимал новый станок: вглядывался в каждый винтик, гаечку, нарезку, проверял все скрепления между частями сложной машины, всматривался в нее со всех сторон, казалось, не веря ни одному слову монтажников. Напротив, все их пояснения только подталкивали его еще придирчивее выстукивать и высматривать. Чувилев следил за каждым движением небольшой фигуры Артема, за быстрой сменой выражения его красивого зеленоглазого лица. Наконец Артем выпрямился, стряхнул металлическую пыль со своего черного комбинезона и, окинув станок удовлетворенным взглядом, сказал:
- Хорош, хорош!
Станок пустили. Он забрызгал стружкой. Артем смотрел и слушал, забавно помаргивая сияющими глазами.
Едва отойдя, Игорь Чувилев взволнованно спросил тезку:
- Ну? Видел, как Артем свое дело знает? Здорово ведь, правда?
- Знает - да, но уж слишком он цацкается со своими машинами. - И севастополец опять бросил недоверчивый взгляд в сторону Артема.
- Артем просто любит технику, - заступился за своего старшего друга Чувилев. - И зря ты так… Посмотрел бы я, как бы ты двинул в плавание корабль, которым ты любуешься, если техники не знаешь! Словами-то кидаться легко, и вообще Артема я не позволю зря задевать: он меня всему выучил. То, что я в "универсалах" числюсь, это один Артем сделал!
- Ах, ну да, да: паять, точить, варить, пилить… - и бледное лицо севастопольца передернулось.
- Что ж тебе еще надо?
- Что, что? Выходит так, что у человека одни только руки действуют. Почему Артем только одни руки видит? Подойдет к тебе - только и считает, сколько ты выточил…
- Но ведь план надо выполнять, это же самая главная у нас забота! - еще горячее заступился Игорь Чувилев.
- Ладно, не стоит спорить, - отмахнулся тезка. - Я все равно буду стоять на своем.
Весь вечер смутное недовольство не покидало Чувилева. Какие-то новые, встревожившие его мысли, в которых он сам еще не мог отдать себе отчет, посеял в нем Игорь-севастополец. Чувилеву захотелось остаться одному, чтобы "докопаться до сути".
Он шел по берегу Тапыни. Река уже мелела. После скороспелого ее половодья в низинах обнажились корни кустов и деревьев, на глинистых берегах появились темнорыжие вмятины. Маленькие земляные выступы с почерневшими пучками прошлогодней травы подмывало водой; еле держась за землю хилыми корешками, эти пучки висели над водой, как поникшие хмельные головы. Глядясь в серенькие торопливые струи Тапыни, бегущей откуда-то с гор, которые голубели за синими далями леса, эти клочки земли, словно обреченные, склонялись все ниже, а некоторые уже касались воды. Она, жадная и спешащая, как само течение времени, уже доставала их, качала, дробила и уносила куда-то в безвестность. В одном месте Игорь увидел, как кусок этой подмытой земли с глухим шумом рухнул в воду и волна, играя, понесла его. У Игоря вдруг стало еще тревожнее на душе.