Профессор встал, отпер огромный сейф, достал пакет, тщательно перевязанный шпагатом, вскрыл его, извлек толстый том.
- Вот это для вас неоценимое сокровище, - почему-то переходя на шепот, сказал он. - Исследование антистарителей, произведенное одной фирмой. Берите его, несите домой и никому не показывайте. Ни одной живой душе. Черпайте из него все, что потребуется.
Растроганный собственной добротой, профессор пожелал Чалышевой успеха, даже поцеловал по-отечески в лоб и остался в кабинете, чрезвычайно довольный собой.
Не было до сих пор у Ксении Федотовны дня радостнее, чем этот. Она возвращалась домой переполненная благодарностью, бережно неся пухлый том, насыщенный тысячами цифр и данных. Сейчас ее не раздражали веселые лица людей. У нее появилась цель в жизни, и, главное, цель, которую не так уж трудно будет достигнуть. Нет, она не думала о том, чтобы просто заимствовать данные. Она будет работать, вести исследования. Но канва у нее в руках. Это все равно что решать задачу, имея готовый ответ, даже больше - схему решения. Ко всему прочему ее привлекала и тема. Она вполне соответствовала ее репутации. Открытий от нее никто не ждал, а вот сравнительное исследование разных зарубежных антистарителей и выбор наиболее эффективных и экономичных - это как раз для нее. Надо, конечно, немало потрудиться над общей частью, над историей вопроса, проявить эрудицию, продемонстрировать глубину теоретических познаний…
Уже дома, страница за страницей перелистывая отчет, она убедилась, какой поистине бесценный материал дал ей профессор. Здесь была тщательно описана не только методика исследований, но и помещены чертежи озоновой камеры, в которой образцы подвергались разрушительному действию окислительной атмосферы. Было и еще множество всяких нужных данных.
Она просидела над томом целый вечер и только в половине десятого вспомнила, что должна была зайти в комиссионный магазин на Сретенке, где продавщица обещала ей оставить кофейную чашку для коллекции, которую начала собирать еще мать. Вспомнила без особого сожаления, потому что была переполнена радостью.
А ночью она долго не могла заснуть. Лежала и смотрела открытыми глазами в потолок, по которому все реже и реже скользили блики фар пробегающих мимо машин.
Трудно было найти в институте человека, который с большим рвением принялся бы за диссертацию, чем Чалышева. Ввиду важности темы ей разрешили начать исследования немедленно, параллельно с подготовкой к сдаче кандидатского минимума, дали в помощь лаборантов. Она была очень занята. Днем готовила смеси резин с различными антистарителями, испытывала их в озоновой камере, проверяла механические свойства, вечером зубрила немецкий язык, спецдисциплины, изучала трудно дававшуюся философию. Откуда только силы взялись в этом хрупком теле!
Ни одной цифры в отчете, предоставленном ей профессором, она не приняла на веру. Если ее данные расходились с данными отчета, повторяла исследования и достоверными считала свои. Лаборантов своих она замучила - не прощала малейшей неточности, требовала, чтобы они работали с такой же тщательностью, как она сама.
До сих пор Чалышеву просто не любили, а теперь возненавидели. Она чувствовала это, но не обращала никакого внимания - ненавидят того, кого боятся, а ей было важно, чтобы ее боялись: страх она считала лучшим стимулятором хорошей работы.
Многие диссертации после защиты легли на полки архива, никому не нужные. Работу же Чалышевой ожидала другая участь. Ее выводов ждали, и как только она их получила, институт выдал заключение Внешторгу о том, что лучшим антистарителем является "Суперлюкс", производимый одной иностранной фирмой. Так значилось в отчете института. Внешторг заключил договор с фирмой на поставку этого антистарителя. Его быстро освоил ряд заводов, и договор возобновлялся из года в год.
Защита диссертации прошла прекрасно. Спорить было не о чем - результаты исследований уже были внедрены в производство. Так и стала Чалышева единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным, то и крупнейшим. Ее приглашали на совещания, к ней обращались за консультациями, ей присылали на экспертизу заявки на изобретение антистарителей.
Внешне она ничем не изменилась. Такая же отчужденная, замкнутая, немногословная. Но высказывалась она теперь категорически, твердо, с полным сознанием своего превосходства. И так как до защиты диссертации ее голоса почти никто не слышал, эта перемена отмечена не была.
И в душе у нее воцарился мир: она перестала чувствовать себя обойденной жизнью, и если кому и завидовала, то только счастливым парам. Но и эта зависть постепенно уходила глубоко внутрь и становилась все менее мучительной.
Глава восьмая
- Вам не кажется, Алексей Алексеевич, что директор, распоряжения которого не выполняют на заводе, может легко перестать быть директором? - спросил Самойлов, едва Брянцев переступил порог его кабинета.
Такая встреча смутила Брянцева. Он ответил не сразу - когда внутренне вспыхивал, придерживался мудрого правила: сосчитать до десяти. На десятой секунде ответил, но так, чтобы выгадать время:
- Нет, не кажется.
- А почему? - живо спросил Самойлов, удивленный спокойствием Брянцева.
- Видите ли, в Программе партии точно сказано о развитии общественных форм работы. Мы открыли одну из таких форм - институт рабочих-исследователей. Оказывается, это могучая сила. Приходится не только управлять ею, но и считаться с ней, а иногда и подчиняться ей. Это совершенно ново, и это нужно уметь понять.
Ответ озадачил Самойлова. Он любил поразмышлять, обобщить факты, сделать выводы. И в других уважал эту способность.
Самойлов взглянул на часы. Два. Коллегия начнется в три. Материалы у него подготовлены. Есть время поговорить, тем более что надо как-то определить свое отношение к происшедшему.
- Садитесь, подумаем вместе, - неожиданно миролюбиво предложил он.
Все больше нравился Брянцеву этот человек. Он шел сюда, как на бой, вернее, на избиение, - случай-то из ряда вон выходящий, даже конфузный случай, - а его не только не уничтожают, но даже не пытаются сломать.
- Не совсем себе представляю, как вы вернетесь на завод, - сказал Самойлов.
- После того, как люди не выполнили моего распоряжения?
- Вот именно. Или вы привыкли к этому?
Брянцев снова сосчитал до десяти.
- Нет, такое у меня впервые. Может быть, потому, что впервые отдал такое нелепое распоряжение. И, честно говоря, мне было бы тяжелее возвращаться, если бы люди выполнили его.
- Почему?
- Это означало бы, что коллектив плохо воспитан и выполняет любое распоряжение, даже то, во вредности которого убежден. Представьте себе положение машиниста тяжеловесного состава. Он вывел состав на крутой подъем, а теперь, на спуске, вагоны мчат уже сами и даже толкают паровоз. Разве может машинист сразу дать задний ход? Или хотя бы круто затормозить? Вот точно так и у нас. Три года я подогревал людей, поощрял их, прививал вкус к исследовательской работе. Они уже сами идут и зачастую подталкивают меня. Я говорю это не смущаясь, с гордостью. Подталкивают и моих помощников, и даже секретаря парткома. И вдруг на полном ходу - стоп, братцы, поворачивай назад! Началась цепная реакция творческих поисков, реакция неудержимая, пока плохо управляемая. Она не укладывается в привычные понятия, в бюрократические рамки, ломает их. И этому не препятствовать - радоваться надо. Вот я и радуюсь. И вы радуйтесь.
- Но вы сами этого не ожидали? - спросил Самойлов.
- Признаюсь, не ожидал. Привык, что мне подчиняются, недооценил возросшую сознательность.
- Еще вопрос. Вы лично тоже убеждены в неправильности вашего, то есть, простите, моего распоряжения?
- Убежден.
- Так какого же черта вы мне не сказали об этом! - вскипел Самойлов. - Почему сразу сдались?
- Я ведь тоже человек, а не кибернетическая машина. Когда на голову обрушивают такое, как эти изъеденные образцы, поневоле голова закружится.
- А у меня какое мнение создалось? - сердито проговорил Самойлов. - Один убежден в своей правоте, а другой поплыл, как… - Он удержался от сравнения.
- Поплывешь, когда тебе преподносят подобный сюрприз. Я был предупрежден и то…
- Кем? - неожиданно жестко спросил Самойлов.
- Это не важно.
- Очень важно. Меня интересует, кто нарушил мое требование - никому ни одного слова.
- Я не могу вам этого сказать. - Брянцев поднялся. - Можно идти?
- Сядьте.
Усевшись, Брянцев закурил папиросу. Какое-то безразличие овладело им. Будь что будет. Снимут - тем лучше. Уедут они с Еленкой куда-нибудь на край света и будут жить потихоньку. Была бы шея - работа везде найдется. Вот и случай представится разорвать тот круг, из которого не вырвешься.
Затянулся раз, второй. Вспомнил о заводском институте, об искателях, которые так нуждаются в его поддержке, чтобы стать прочно на ноги, и стыдно стало. Ну разве можно оставить их на полпути! Нет, не раньше, чем он расхлебает эту историю с антистарителем. Только долго придется ее расхлебывать. Сегодня прилетит Целин, привезет покрышки. Послезавтра машина с их покрышками уйдет в путь и будет колесить месяца три. А молодцы все-таки ребята на заводе - заартачились. И Бушуев проявил неожиданную прыть…