Под конец он так освоился со своей ролью, что ему тоже захотелось выступить, рассказать вслед за Пашей и Васей о задачах советской литературы на данном этапе, а потом сказать просто: "Дорогие товарищи, неужели меня так никто и не узнает - я ведь ваш, жабуневский, я тут когда-то коров пас, бегал на ставок, отсюда на войну ушел в сорок третьем. Это ничего, что я писатель..." Дальше бы он сказал, что остался таким же простым и доступным человеком. А в доказательство что-нибудь спел бы - "Тополю", "Реве та стогне" или "Где ж ты, хмелю, зиму зимовал...".
И так ему хорошо от этих мыслей стало, что он забыл хмуриться, а сидел, глядя со сцены на земляков, и улыбался. Кое-где в зале люди стали наклоняться друг к другу и показывать в его сторону пальцем, узнали. В зале поднялся даже небольшой шум.
После клуба, когда писателей повели обедать, к Матюшенке подошли два его ровесника-жабуневца, и он их тоже вспомнил: с одним ходил в школу, другой жил когда-то через дорогу.
- Что ж ты никогда не приезжаешь? - упрекнули его односельчане.
- Да все как-то некогда - работа...
- Значит, теперь ты писатель?
- Ну, не то чтобы писатель... Критик! - вспомнил Матюшенко, как его представлял милиционеру Паша. - Во-во - критик.
- А что это за работа? Что ты делаешь?
- Ну, как... Критикую. Без критики, сами понимаете, нельзя. На том стоим.
- И сколько ж тебе за эту работу платят?
- Когда как. Когда двести, когда двести пятьдесят. Сдельно.
- Ничего, жить можно.
- Можно. А вы как?
- Мы тоже ничего.
И тут Матюшенко увидел Вальку... Хотя какую там Вальку - широкая, как шкаф, женщина в цветастом шелковом платье смущенно стояла в стороне, никак на решаясь заговорить с таким высоким гостем.
- Валя? - сказал Матюшенко и невольно шагнул к ней.
- Здравствуйте, Иван Федосеевич...
- Здравствуй, Валя.
- Какой ты важный стал!
- Да чего там важный? Совсем не важный.
- Ну как же - писатель.
- А что ж тут такого - не святые горшки лепят.
- А говорили, что ты простой рабочий...
- Как видишь - не простой. Вернее, простой советский писатель.
- Седой весь...
- Что же делать, Валя, наши годы как птицы летят.
- Летят, Ваня.
И двоюродная сестра осторожно заглянула в глаза брату - помнит или не помнит...
- Может, к нам зайдешь? Детей посмотришь.
- В другой раз, Валя, - сказал Матюшенко. Он все помнил. - А сейчас не могу, товарищи ждут. Мы сегодня уезжаем, директор нам свою машину дает. Пойду я, Валя.
- Постой...
Валька еще что-то хотела ему сказать, но никак не решалась. И все же сказала:
- У меня к тебе просьба, Ваня. Ты теперь человек известный, живешь в городе, может, ты достанешь мне занавески на окна, тюлю метров так пятьдесят. А то у нас редко бывает. Отправишь посылкой, а сколько стоить будет, я потом как-нибудь пришлю. Я ж так думаю: писатели - люди при деньгах...
- Иван Федосеевич! - окликнули Матюшенку из группы, направлявшейся обедать. - Мы вас ждем.
Матюшенко глянул в ту сторону, потом опять на Вальку - что ей сказать? Вася и Паша, окруженные небольшой толпой участников обеда, медленно удалялись. Валька ждала...
- Ладно, пришлю, - махнул он рукой. - Бывай здорова.
И побежал догонять компанию.
Вернувшись в город, он стал думать, что же ему делать, покупать занавески или нет. "Не буду, - решил, - она меня из хаты выгнала, а я ей подарки делай, - деньги она все равно не пришлет. А если и пришлет, то тогда вообще отбою не будет, кто ее знает, что она попросит в другой раз. Дулю с маком..."
Но жена сказала: "Купи, Иван, тебе же самому от этого лучше станет". Матюшенко еще немного подумал и согласился. А что, жинка, наверно, права. Придет в поселок Степной, посылка, придет Валька получать. От кого? - спросят. От брата, он у меня в городе писателем работает. Да ну? Вот тебе и ну.
Сам отстоял длиннющую очередь за тюлем, сам зашил огромный рулон в наволочку и отнес посылку на почту.
Но обратного адреса не написал. Черт с ними, с деньгами.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДЫМБЫ
Этот Дымба одно время работал в литейном цехе непонятно кем: приходил на плавильный перед обедом или сразу после, но никогда утром или в конце дня - такой у него был свободный распорядок. Здоровый мужчина в лучшей своей поре, так сорок три, сорок четыре, в модном костюме, в белой сорочке с запонками, но в дешевой рябенькой кепке, надвинутой на лоб, что придавало его крупной, солидной фигуре вид вполне! демократичный. Чем-то он напоминал председателя колхоза - удачливого, награжденного, не раз побывавшего за границей, может быть, даже в Лондоне или Париже, но оставшегося в душе простым деревенским парнем. По крайней мере, именно эту мысль внушала окружающим его кепка. Пройдется руки за спину вдоль цеха, вдоль заливочных площадок и печей - народ как раз усаживается обедать, - подождет немного и подходит к какой-нибудь компании. Стоит и смотрит. А встретится с кем-нибудь глазами, так даже подмигнет - мол, вы меня не бойтесь, я свой парень. Свой-то свой, но...
- Это его поставили смотреть, чтобы мы с обеда не опаздывали, - догадались заливщики. - Как ковши набивать или стержня делать, так людей нет, а как над душой стоять - откуда только они берутся.
- А может, он просто так стоит.
- Ну да, просто.
- А что, может, он голодный.
- Ага, глянь, какой бугай.
Однажды Дымба стоял так, стоял, не то чтобы в рот заглядывал, а так, задрав голову, по-хозяйски оглядывал цех - потолочные ферму, краны, потом хмыкнул и сказал деловито самому себе, но чтобы и другие слышали:
- Да, старый цех, старый!
- Кто же в наше время не старый, - вздохнул Матюшенко, а Дымба продолжал:
- Ремонт нужен, давно-о нужен. А еще лучше сломать все к черту, сгрести бульдозером в кучу и на этом месте построить новый цех, в два раза дешевле будет. Но у нас этого не понимают, нет, не понимают.
- Конечно, не понимают! - поддакнул ему кто-то, кто из вежливости привык поддакивать всем, даже если ему скажут, что ноги из головы растут, а не из другого места. - Они ж тут не работают, они...
Но Дымба не слушал единомышленника, он оторвал ладонь от зада и поднял вверх палец.
- Но стены - крепкие! - важно сказал он. - Очень крепкие стены. Вы посмотрите, товарищи, - он быстро, подошел к стене рядом со столом, где обедали заливщики, и поковырял пальцем черный, прокопченный насквозь, кирпич. Цех и правда был старый. - Это вам не какая-нибудь глина. Железо! Кладка - на яичном белке. Не то что теперь строят: тяп-ляп, стенку рукой пробить можно. Да, умели работать наши предки, умели.
И он посмотрел на обедавших уже совсем по-свойски: ведь поругать строителей - с кем не найдешь общий язык. Или поговорить о том, что раньше все лучше было, даже глина, - тоже сближает.
Тот, кто ему первый раз поддакнул, опять не выдержал.
- Садитесь с нами, - сказал, - чего же стоять... Может, закусите?
Дымба словно этого и ждал: скромно улыбаясь, подсел за общий стол, но от угощения отказался:
- Спасибо, спасибо, товарищи, я сыт. И вообще так рано не обедаю. Да и это, - похлопал себя по животу, - в последнее время ограничиваю себя - возраст, возраст, ничего не попишешь. Но с удовольствием с вами побеседую. Люблю рабочий класс! Я, знаете, с инженерами, с интеллигенцией не очень... Интеллект, интеллект - одни они умные, а все кругом дураки. Нет, рабочий класс - это рабочий класс.
- А вы, если не секрет, сами к какому сословию принадлежите? - несколько озадаченный, спросил Матюшенко.
- Я? - Дымба пожал плечами. - Я, в общем, тоже из рабочего класса вышел, с пятнадцати лет на производстве. А что?
- Да так просто. Возвращаться не думаете?
- Куда?
- Ну, в класс...
Дымба помолчал, видимо решая, как ему лучше поступить: сразу поставить языкатого заливщика на место или для начала не осложнять отношения, а дать понять, что он тоже любит и ценит юмор. Решил дать понять. И рассмеялся:
- А тебе, я вижу, палец в рот не клади, - погрозил Матюшенке, - отхватишь. Норовистый мужик. Да, рабочий класс есть рабочий класс, никому не даст спуску.
И быстренько повернулся к другим заливщикам:
- Ну, как работаете? Как заработки? С планом справляетесь?
Все тот же доброжелатель опять ему кивнул:
- А как же, справляемся! Если формовка есть, шихту подвозят и если все вышли на работу...
- А кем вы у нас работаете? - спросил Матюшенко. - А то как-то неудобно получается - мы все друг друга знаем, а кто вы...
Дымба поскучнел. Ну что ж, если это так интересно, пожалуйста, он может сказать: зовут его Николай Павлович, по образованию он инженер-механик широкого профиля, хотя работать приходилось в основном с людьми. Где? Это не так важно, в разных местах. Человек он на заводе новый, второй месяц всего, вот, присматривается. Что касается должности, которую ему дадут, то этого еще никто не знает, даже директор завода.
- А разве такое может быть?
- Все может быть, - уклончиво вздохнул Дымба.
- Но деньги вам за что-то платят второй месяц? Значит, вы кем-то оформлены, - сказал Матюшенко. - Иначе б вас не пустили на завод. Что у вас в пропуске записано? Вот у меня, видите, - заливщик.
Но тут его стали толкать со всех сторон - мол, неудобно. Дымба сказал:
- Кем оформлен, тем и оформлен, всем кушать надо, - и Матюшенко замолчал. "Ладно, - про себя подумал, - не хочешь говорить - сами узнаем, у нас свой отдел кадров".