- Да, я. Собственной персоной, можно сказать.
- Да раздевайтесь, раздевайтесь, что же вы! Пойдемте!
- Мамаша, говорить вы можете о чем угодно, но человек пришел с тортом, - с капризной игривостью вмешался толстяк в пижаме. - Так уж не забудьте про бедных родственников, которые хотя и голодать не успели, но тоже любят вкусненькое. Тем более когда "Северная Пальмира".
- Ну, тут кое-что получше, - не удержался Вячеслав Иванович. - Да еще…
Он показал толстяку бутылку и подмигнул.
- Тем более, - вконец обрадовался толстяк. - Это, мамаша, и вообще не для вас, зачем вам? В ваши годы вредно!
- Ты уж молчи про годы! Да не бойтесь, бедные родственники, на чай приглашу, не забуду. А пока разговоры наши вам ни к чему. Неинтересны вам. Мы пока в кухню, пока у вас там "Летучая мышь".
- Ладно-ладно, только не увлекитесь там наедине с тортом.
- Идемте, дорогой мой Сальников, не слушайте его. А на кухне у нас просторно: называется - улучшенная планировка.
В кухне Вячеслав Иванович сразу забеспокоился:
- Что у вас в морозильнике? Выкидывайте все и ставьте торт.
Туся послушно выгребла какую-то рыбу, сосиски.
Пристроив торт, Вячеслав Иванович огляделся. Почти все кафельные плитки были заклеены яркими переводными картинками, и дверца холодильника тоже - зверями, цветами.
- Дениска развлекается, внук. За каждую пятерку ему клеить разрешается. Как видите, успехи довольно скромные, если посчитать за пять лет. Ну садитесь, садитесь… Так значит, вы сынок Гали и Петруши? Вот бы не подумала! То есть, конечно, через столько лет, я понимаю…
Вячеславу Ивановичу было неприятно, что в нем сразу не обнаружилось разительного сходства с родителями; ему даже показалось, что блокадная Туся подозревает его в самозванстве, и он заторопился с доказательствами:
- Я понимаю. Я сам чуть помню, что отец был толстый, а я вот худой. Но это от спорта, а вообще-то я склонен.
- Не то чтобы очень толстый - нормальный. Но полнее вас, конечно. Распух он в конце: в ноябре, в декабре.
- Значит, тогда и запомнил… А я как вошел на лестницу, сразу все узнал! И во дворе. А скажите, госпиталь напротив был, на углу Суворовского? Он горел?
- Был, само собой! И горел три дня.
- Вот видите! А мне этого никто не рассказывал.
- Да что вы! Я же не к тому! Обиделись… О, господи! Вечно я ляпну… Так который вы сын? Старшего убило, Сереженьку… Такой был хороший мальчик. И вежливый, и умненький… Девочка - та совсем маленькая, не помню, как и звали… А вы, значит, средний? Постойте-постойте… Славик! Ну да, Славик!
- Правильно!
То, что блокадная Туся сама вспомнила его настоящее имя, показалось Вячеславу Ивановичу последним и решающим доказательством подлинности его происхождения. И он повторил, как поставил печать:
- Правильно: Станислав Сальников!
- У меня двоюродный брат тоже был Славик, только Святослав, вот и запомнила. А Петруша, отец ваш, любил смеяться: "А знаешь, Туся, что в старое время такой орден был: Станислав? Почитай Чехова". Он хотя и без образования, простой рабочий, а читать любил. А я ему: "Ты, Петруша, осторожнее про старые ордена. Вовсе ни к чему сейчас вспоминать!" А он смеется- веселый был… Да, вот не думала, что доведется повидать сынка Гали и Петруши, - и не гадала, что вы живы… Ой, опять я ляпнула, простите, ради бога!
- Да что вы! Я сам не думал. То есть в том смысле, что жил когда-то с таким именем и фамилией. Меня подобрали - фамилии не знаю, адреса не знаю…
- Да-да-да, вспоминаю: второй Галин мальчик после нее пропал. Куда, что - никто не знал.
- А что с самой младшей, с Маргаритой, не помните?
- Ну правильно: Маргарита! Они тогда зачитывались "Королевой Марго" - Петруша с Галей. Маргарита! Ее эта родственница взяла - как ее? Ее все не любили, вот и не помню. У меня такая память дурацкая: хороших людей запоминаю, а плохих - ну хоть убей!
- Совсем не помните?! Хоть что-то! Зацепку бы какую-нибудь!
- Попытаюсь. Только не знаю, что получится. Потому что лучше не вспоминать. Тетка она вам была или какая родня подальше - не буду врать. Но родня. У нее муж работал на шоколадном заводе. Вообще-то он был адвокат, а кому тогда адвокаты?.. Он и сообразил быстро, устроился на шоколадный. Ну и приносил домой, умудрялся. А жили в нашем доме, во флигеле, который во дворе, но бомбоубежище-то общее. Как сейчас помню: Галя сидит, мама ваша; рядом Сереженька братика занимает - вас, значит; у Гали маленькая на руках. И тут же эта - тетка ваша. Или не тетка, но родня. Сидит королевой! И вдруг вынимает шоколад и начинает жевать. При всех! Сереженька-то молчит, только видно, прямо спазм у него в горле. А братик его, выходит, что вы, руку тянете: "Тетя Зина, дай!"… Вот и вспомнила: Зинкой ее звали, стерву эту. Ребенок просит, родня как-никак: "Дай!" И маленькая за братиком: "Дай, дай!" А та отвернулась и жует молча. Галя, мама ваша, как закричит: "Славик, прекрати!" И потише, но слышно: "Запомни, никогда не проси чужое!" Ну скажите, кем надо быть?! Ну привалило тебе счастье: носит муж в дом. Так запрись, залезь с головой под одеяло - и жри. Жри! Но зачем же при людях? При племянниках каких ни есть? Сереженька ее ну прямо ненавидел!
Вячеслав Иванович даже не совсем поверил:
- Да как же?! А народ?! Что же, все и смотрели молча?! У нас бы в детдоме… Да за это темную! Закон железный: кто что достал - делить на всех. Если принес. На стороне - жри, а принес - коммуна: всем поровну. Ну, может, жрали тайком, но чтоб в открытую!..
- Там в бомбоубежище не детдом.
- Вот и плохо, что не детдом. И все смолчали?!
- Да. Отвернулись только.
- Ух, я бы ей! И молчальников тоже не люблю… Нет, я понимаю, что раз такая работа, а дома родная жена… Люди - не ангелы. Но при всех!.. Она и дура к тому же. Вот, значит, какой родственницей отоварился, И жива, наверное, - такие с голоду не помирают.
- Столько времени прошло - могла с тех пор и не от голода.
- Ага, наоборот, от ожирения. Это бы справедливо. Да, одна надежда, что от ожирения.
Вячеслав Иванович говорил с какой-то радостной мстительностью. Прислали бы ему сейчас приглашение на похороны этой подлой родственницы - все бросил бы и побежал с радостью: такие похороны - настоящий праздник. А блокадная Туся, видно, страдала оттого, что разговор принял такое направление.
- Ах, ну что мы о всякой гадости говорим! Давайте о хорошем. Вот у меня двоюродный брат, тоже Славик, как вы, он нам с передовой привез сухарей, так я всех соседей угостила в квартире, и жильцов через площадку тоже. До войны я их почти не знала, которые через площадку, а тут как родные сделались! Так как же их не угостить?!
Вячеслав Иванович кивнул машинально:
- Да-да, это красиво: всех угостили, со всеми поделились. Прямо как в кино… - Но думал он о своем: - Так получается, что эта же Зинка, эта же шоколадница взяла Маргариту?
- Да, она.
- Интересно! То отломить кусочек пожалела, а то совсем ребенка взяла. Интересно! Трогательно! Но ведь на ребенка карточка полагалась, так?
- Конечно. Иждивенческая.
- Иждивенческая, но все равно карточка. И выходит, она к себе сестренку, и она к себе ее карточку, так?
- Мы тоже думали, что не на карточку ли польстилась. Потому и не отдали ей сразу. Галя уже отмучилась, одна осталась маленькая, а мы ее той не отдаем: чтобы, если хочет карточкой попользоваться, - не выйдет! Пока сами кормили всем домом - уже чуть полегче, и думали в детприемник, но Зинка принесла бумагу, что эвакуируется. Говорит, зачем же ребенку здесь или по детдомам, пусть лучше уедет с нами, будет в семье. Тогда отдали. Вы сообразите сами: уже весна, апрель - стало полегче. Кто пережил - уже надеялись! А чуть полегче - люди меняются: в январе отвернулась, а в апреле могла поделиться. Тем более своих детей у них нет. Они же удочерили полностью: и фамилию сестре вашей сменили. Одно дело той Зинке чужую угостить, а другое - для дочки. Ну разве влезешь в душу. Но факт остается: взяли девочку. Но Вячеслав Иванович не торопился умилиться:
- Взяли! И она стала не Сальникова?
- Да, сменили фамилию.
- Были Сальниковы и кончились - при живой дочке! И как же она стала?
- Не помню. Вот вспомнила, что звали Зинкой, а фамилию - нет. Нет у меня памяти на плохих людей, что тут сделаешь!
- Напрасно! Их-то и нужно помнить. А то забыли их, а они и рады, живут себе, еще и в грудь себя бьют: "Мы - блокадники!"
- Вы узнаете, если хотите: жила в нашем доме, эвакуировалась с мужем в апреле, звали Зинаидой - узнаете. Но неужели вы ей прошлое припомните?!
- А почему ж нет? Почему прощать? Родственница! Может, маленькую бы помощь, и мать бы жива!.. Но главное мне - найти сестру. Жива ли сестра? Может, и за сестру придется с этой шоколадницы спросить! Найду! Подход я знаю через жилконтору. Спасибо.
- Да что, не много я вам помогла.
- Много, не много, а помогли! Главное, нить не оборвалась, нить есть, как говорят следователи! А вы мне еще про родителей расскажите, что помните. Как жили тогда?
Что можно вспомнить про его родителей в этой благополучной кафельной кухне? Словно нарочно, как раз в этот момент включился и деловито заработал холодильник.