- На! Читай. - И Каблучков сунул Морковину "дело".
- Не шибко я читаю, долго буду читать.
- Сядь вон в уголке и читай, - посоветовал Каблучков, приняв слова собеседника за чистую монету.
Морковин и правда уселся в углу и стал листать "дело", предварительно свернув "козью ножку".
Прошло полчаса. Морковин листал. Каблучков сидел в ожидании. Прошел час - позиция Морковина осталась прежней: сидел, молчал, шевелил листы "дела".. Наконец Каблучков не выдержал, подошел и спросил:
- Ну как?
- Все правильно, - ответил Морковин, не поднимая головы, и продолжал смотреть в листы. Он даже рассматривал и оборотные, чистые, стороны: казалось, он не читал, а нюхал бумагу.
- Значит, как же? - настаивал Каблучков, уже раздражаясь.
- Все правильно, секретарь. Сочинено здорово, - Морковин наконец закрыл "дело" и подал Каблучкову.
- Значит, ты - за исключение? Голосуешь?
- Недельку бы подумать, - с деланной неуверенностью сказал Морковин. - Егорова-отца я знал, хороший человек. Филиппа тоже знаю. А вот видишь - враг. Как это так?
Каблучков забегал по кабинету.
- Так, так! - воскликнул он. - Значит, сомневаешься? На дорожку Галкина вышел. Потакать противникам партии собираешься? Ну что ж, подумай. И я подумаю.
- А правда, Каблучков, подумай-ка.
- Подумаю. И ты подумай.
- Подумаю. Подумаю. - Морковин встал, надел фуражку, повторил: - Подумаю, - и вышел из кабинета.
Каблучков открыл форточку, чтобы проветрить кабинет от махорки Морковина, увидел в окно его сутулую спину, медленно удаляющуюся в переулок, и сказал:
- Ох, уж это мне старичье!
А Морковин пришел домой, сел на пороге крыльца и задумался, опустил голову. Когда же жена, старушка, спросила: "Чего осовел?" - он ответил, невесело усмехаясь:
- Думаю. Каблучков дал команду - думать.
Так большая часть членов бюро была подготовлена "путем опроса". Двое были в отъезде. Галкина для личной беседы Каблучков не вызывал, знал, что с этим разговор будет там, на бюро.
Филипп Иванович и Николай Петрович получили вызов на бюро за два часа до начала. Они, не раздумывая долго, сели в "Москвич". Николай Петрович, сидя за баранкой, сказал, заканчивая какую-то мысль:
- Ну, кажется, теперь нас с тобой не за что ругать.
- А зачем же меня вызывают? Подобру так не бывает.
- Вот и я думаю: и ругать вроде не за что, а что-то Каблучков выкаблучивает.
Так они и не знали о повестке дня до начала бюро.
- Вопрос будет о Егорове, - объявил Каблучков. - Сообщаю материалы. На Егорова поступил материал от соответствующих организаций.
Он зачитал заявление Карлюка и Подсушки, не упомянув их фамилий, затем зачитал их же подтверждения, уже назвав фамилии и должности. И стал задавать вопросы Егорову:
- Ты лично против травопольной системы земледелия или нет?
- Нет, не против. Но против шаблона в земледелии.
- Ну, против трав?
- Нет. Я за травы, но только там, где они растут.
- С оговорками, значит?
- Пожалуй.
- Ясно, товарищи! Егоров выложил нутро, но с оговорками. - И задал вопрос уже по следующему пункту: - Ты в Германии был?
- Был. В армии.
- И как ты думаешь, - с улыбочкой уточнял Каблучков, - немецкий образ жизни лучше нашего или хуже?
- Хуже. Позвольте! Я считаю эти вопросы провокационными. Я протестую! - загорячился Егоров.
- Ты постой, постой, Филипп Иванович, - успокоил Николай Петрович. - Надо все выслушать. Больше выдержки.
Николай Петрович и сам внутренне негодовал. Только он умел себя сдерживать.
- Не могу я быть спокойным, когда понимаю, о чем идет речь, - не останавливался Филипп Иванович.
- Товарищ Егоров! - грозно сказал Каблучков и перешел на вы: - Не командуйте на бюро! Иначе мы попросим вас вон! И решим заочно.
- А я протестую! Это нарушение партийных норм! - выкрикнул Филипп Иванович. - Вы минуете первичную партийную организацию!
- А я вас спрашиваю: вы на вопросы отвечать будете? Или нет?
- Отвечай! - почти приказал Николай Петрович спокойно. Но в его голосе звучала уже нота надорванности. - Иначе ты будешь бессилен протестовать после.
Руки Филиппа Ивановича дрожали, но он пересилил себя.
- Буду отвечать.
- Так вот, насчет образа жизни. Дороги, машины и тому подобное - как?
- Дороги у них лучше.
- Значит, нам надо у них учиться?
- Насчет дорог - да.
- Ясно, товарищи! - утвердил Каблучков. - Нам остается выяснить один вопрос: где ваш отец, товарищ Егоров?
- Умер, - ответил Филипп Иванович уже угрюмо и зло.
- Отчего умер, товарищ Егоров?
- От смерти, товарищ Каблучков. И я прошу не порочить моего отца.
- Не увиливайте. Я спрашиваю: был отец в плену? - И Каблучков обвел членов бюро взглядом, будто говорил: "Вот еще какие дела он скрывает". - Был или не был?
- Был, - выдавил Филипп Иванович.
- И оттуда не вернулся?
- Не вернулся.
- Все ясно, товарищи! Отец Егорова, Егоров Иван Иванович, остался в плену.
- Не издевайтесь! - крикнул Филипп Иванович, - Отец себя не запятнал! Он…
- Не кричите на бюро! - Каблучков стукнул пресс-папье о стол. - Вы секретарь или я? Не допущу анархии! - И совершенно неожиданно перешел на тихий тон (он так умел): - А на вопросы отвечать будете. Вы опорочили сельскохозяйственный институт в присутствии ответственных лиц, в областном городе. Считаете ли вы, что это достойно звания коммуниста?
- Вопрос казуистический, - ответил Егоров. - Не отвечаю.
Николай Петрович дернул его за полу, а вслух сказал:
- Надо отвечать.
- Ладно, отвечу, если смогу. Отвечу… Систему сельскохозяйственного образования надо перестраивать. Всю. Институты выпускают агрономов не таких… Оторванных от практики. Об этом должен думать и говорить каждый коммунист, работающий в сельском хозяйстве.
Филипп Иванович сел, обхватив голову руками, и больше не отвечал ни на какие вопросы.
- Все ясно, товарищи! - заключил Каблучков.
Но тут встал Николай Петрович. Помолчал чуть. Сказал:
- Думаю, что у нас создалась обстановка нездоровая. Мы обошли первичную парторганизацию - это во-первых. Мы обязаны проверить заявление на Егорова и другие материалы.
- Проверено. Точно, - вставил Каблучков, не отрывая взгляда от окна.
Николай Петрович сделал вид, что не обратил внимания на Каблучкова, и продолжал:
- Надо вызвать на бюро этих… как их. Карлюка и других. Убежден - здесь дело не обошлось без клеветы. Это во-вторых. И еще: у тебя, Каблучков, к Егорову личная неприязнь за то, что на партактиве он тебя прочесал вдоль спины. Помнишь? Только я прошу все это записывать. Так. А человек ты злопамятный. Так вот я и говорю… - Николай Петрович уже заметно волновался - все чаще и чаще покашливал в кулак. - Я говорю не для того, чтобы убедить присутствующих здесь, а для того, чтобы это было записано… для других. А там видно будет.
- Не грозись, - вставил Каблучков.
Но Николай Петрович снова не обратил внимания на реплику и продолжал:
- Я знаю Егорова хорошо. Сам он прошел от Сталинграда до Берлина. Два брата погибли. Отец… Отец, конечно, был в плену и там погиб… И вот, товарищи, все это сделано так, чтобы Егорова выбросить из партии, выбросить человека смелого и непримиримого, выбросить человека, знающего село и сельское хозяйство. И все это потому, что есть еще клеветники и есть еще люди, подобные тебе, Каблучков, люди, не понимающие, что такое партия, и попавшие случайно к руководству там, где нарушается демократия в партийной организации.
- Записать! - воскликнул Каблучков.
- Обязательно, - подтвердил Галкин. - Так и записать: верить в великую силу партии, а не в силу Каблучкова.
- Ложь!! - выкрикнул Каблучков, - Ложь не писать!
- Ты, Каблучков, не кричи. Не надо. Авторитет себе подрываешь. А меня этим не возьмешь, я уже тридцать лет в партии - и ты на меня не кричи. Я, брат, Ленина… видал… лично. В Смольном видал. Так что криком меня не возьмешь… Ну вот… Я считаю - дело передать в первичную организацию.
- А там будешь ты решать, - добавил Каблучков.
- Не я, а партийная организация.
Филипп Иванович сидел все так же, с опущенной головой.
В тишине неожиданно прозвучал голос Морковина:
- Присоединяюсь к Галкину.
- Ну-с, - начал Каблучков, видимо не считая нужным возражать Галкину и отвечать на его высказывание. - Ставлю вопрос на голосование: кто за то, чтобы Егорова Филиппа Ивановича за идеологическое разложение и за анархию в агротехнике исключить из партии? Кто за это - прошу поднять руки… Пять. Кто против? Два. Воздержались? Нет. Принято подавляющим большинством. Все ясно, товарищи!
Наступило молчание.
- Каблучков! - неожиданно прозвучал голос Галкина.
- А?
- Опомнись!
Каблучков покачал головой и сказал:
- Эх-хе-хе-хе! Устарели вы, товарищ Галкин. Стареете и отстаете. И ничего-то вы не понимаете. - И сразу же обратился к Егорову: - Товарищ Егоров! Положите билет на стол.