Зато есть у него точка опоры в руководстве. Есть! Четыре раза в неделю он созывает расширенные заседания правления, заслушивает отчеты о работе за прошедшие полтора дня и выносит развернутые решения. В этом он незаменим, и все нити руководства у него в руках.
Для примера возьмем одно заседание - очень важное заседание, если говорить без шуток.
Пять часов дня. Близится вечер. Бригадиры бросили поле и прискакали в правление по срочному вызову через нарочного. Прохор Палыч дает распоряжение:
- Расширенное заседание назначаю в семь! Так и объявите! Чтобы все были ровно в девять! Немедленно сообщить всему руководству животноводства, строительства и подсобных предприятий: каждый с докладом. Все!
И пошли бригадиры по дворам уже пешим ходом.
В тот вечер я сидел у Евсеича на диванчике и почитывал. Сам Евсеич плел вентерь и подпевал тихонько, а Петя писал что-то за своим столом и не давал покоя старику:
- Как, говоришь, дедушка? "Богом данной мне властью" и…
- Вот пристал! Ну, "богом длиной мне властью мы" - не я, а мы, - "мы, царь польский и князь финлянскай и проча, и проча, и проча"…
- А вместо "проча" не писали "и тому подобное"? Терентий Петрович говорит, что можно "и тому подобное".
- Нет, не писали: писали "и проча". Да на что это тебе потребовалось? И все ему надо. На кой ляд тебе, как цари писали?
- Для истории, дедушка! - отвечает Петя, а сам ухмыляется.
- Ну, для истории - валяй!
В это время вошел Платонов и объявил мне о заседании правления.
- Опять?
- Опять, - махнул он рукой. - Пропали не спавши! Аж кружение в голове… Одним сторожам только и покой ночью, не трогает пока.
Из хаты мы вышли вчетвером: Платонов и я - на заседание правления, Евсеич - на пост, сторожить, а Петя нырнул в калитку к прицепщику, Терентию Петровичу (о котором речь впереди). Потом Петя появился в правлении, снова исчез и, наконец, смирненько уселся в уголке на полу. Когда мы шли на заседание, Платонов спросил Евсеича:
- Отнес?
- Сдал самому Ивану Иванычу и от себя добавил на словах.
Приходим в правление. Народ начинает помаленьку собираться. Усаживаются. Однако избегают садиться на скамейки, а больше - вдоль стен на полу и даже между скамейками. Это для того, чтобы удобно было во время заседания поспать, свернувшись калачиком или привалившись головой к соседу. Докладов намечено чуть ли не десять и, кроме того, разбор заявлений, которые лежали перед Прохором Палычем, как стопка вчерашних блинцов, с обтрепанными и завернутыми краями. На столе председателя стоял колокольчик, снятый с дуги: для наведения порядка. На свадьбы Самоваров, правда, продолжал его давать и сам охотно там присутствовал, но чтобы на следующий день колокол снова был на месте.
Колокол оглушительно прозвонил, кто-то тихонько сказал: "Поехали!", а Прохор Палыч объявил:
- Расширенное заседание совместно с руксоставом колхоза "Новая жизнь" считаю открытым. По первому вопросу ведения слово предоставляется мне лично. Товарищи! Сегодня мы, собравшись здесь, заслушаем весь руксостав, рассмотрим весь колхоз. Вопрос один: укрепление колхоза и путь в передовые. В разных, могущих быть возникнутыми, - разбор заявлений. Порядок докладов продуман: первый - бригадир полеводческой бригады товарищ Платонов.
- Подвезло тебе, Яков Васильевич, - вздохнул Катков, - отчитался - и на сон, под лавку.
Прохор Палыч брякнул колоколом и продолжал перечислять порядок докладов:
- Завкладовой, птичница, телятница, все конюха, затем остальные бригадиры. Слово для доклада даю товарищу Платонову. Вам час дается.
- Не надо мне час.
- А сколько?
- Нисколько.
- Как так?
- Очень просто. Нечего мне говорить - вчера докладывал. Вы должны знать и так, без доклада.
- Я без тебя знаю, что я должен знать. И знаю все. Но порядок такой: в докладе должен сообщить, и внутрь глянуть, и вывернуть все на самокритику. Давай!
- Все у меня благополучно.
- А я говорю, докладывай! Не мне докладывай - народу! Вот они!
И Платонов скрепя сердце, нудно, не похоже на самого себя стал отчитывать, как дьячок. И голос-то у него сделался какой-то унылый, и речь несвязная, а все-таки говорил. Стоит ли перечислять то, о чем он говорил, и так надоело!
Прохор Палыч заставлял говорить одного докладчика за другим и думал: "Я их раскачаю! Заговорят, как миленькие, разовьются!"
Катков шепнул Пшеничкину:
- Тебе, Алеша, дать, что ли, поспать сегодня? Твой доклад в самой середине, беда тебе не спавши!
- Дай, пожалуйста, Митрофан Андреевич! Умру без сна - четвертые сутки!
- Часа на два могу, а больше дару вряд ли хватит, Алеша.
- И на том спасибо! Мне больше и не надо. Я, может, до полночи еще прихвачу немного.
И около двенадцати часов ночи, когда Прохор Палыч выкликнул фамилию Пшеничкина, тот безмятежно спал, свернувшись калачиком в углу, а около него сидел и бодрствовал Катков. Когда он услышал слово "Пшеничкин", то встал и сказал:
- Мой доклад, Прохор Палыч, а не Пшеничкина, ошибочка произошла. И к тому же я приготовился.
Любил такие передовые выступления Прохор Палыч и поэтому сказал:
- А может, и ошибка, тут голова кругом пойдет. Давай!
И Митрофан Андреевич принялся "давать". Он рассказал о плане Волго-Дона, остановился на учении Вильямса, загнул о происхождении жизни на земле по двум гипотезам, коснулся трактора и описал все детали его по косточкам: лишь бы Алеша спал подольше. О работе своей бригады он почти ничего не говорил, по все, кто еще не успел заснуть, слушали его с удовольствием, а многие даже проснулись. Алеша спал сном праведника до двух часов ночи. Наконец Катков закончил:
- И так, на основе мичуринского учения, моя бригада и работает. Все!
- Весь высказался? - спросил Прохор Палыч.
- Могу и еще, но уморился, - ответил докладчик и с сожалением посмотрел на кудри Алеши Пшеничкина, раскинувшиеся на полу.
- Следующий!
Уже перед рассветом, когда загорланили по всему селу третьи петухи, приступили к разбору заявлений. Прохор Палыч обратился к бодрствующим:
- Будите! Начинаем заявления.
- Да какие же заявления? Рассветает!
- Хоть десяток, а разберем. Будите!
Народ зашевелился, закашлял, закурил, раздались сонные, но шутливые голоса:
- Вставай, Архип, петух охрип! Белый свет в окне, туши электричество!
- Аль кочета пропели? Скажи, пожалуйста, как ночь хорошо прошла! Можно привыкнуть спать вверх ногами.
- Завтра работаем, ребятки, спросонья!
- Не завтра, а сегодня.
Рявкнул колокол. Прохор Палыч объявил:
- Первое заявление разберем от Матрены Чуркиной. Просит подводу - отвезти телушку в ветлечебницу. Читай подробно! - обратился он к счетоводу.
- Чего там читать! - сказал спросонья Катков; (он тоже чуть-чуть прикорнул перед светом). - Чего читать? Телушка месяц как скончалась.
- Как это так? - спросил председатель, синий от бессонницы.
- Да так - подохла. Покончилась - и все! Не дождалась.
- Как так скончалась? Заявление подала, а померла… То есть того… Зачем тогда и заявление подавать?
- Не Матрена, а телушка, - вмешался Пшеничкин.
Но Прохор Палыч смутно понял, что в результате ночных бдений у него вроде все перепуталось.
- Ясно, телушка, - продолжал он поправляясь. - Товарищи! Телушка до тех пор телушка, пока она телушка, но как только она перестает быть телушкой - она уже не телушка, а прах, воспоминание. Товарищи! Поскольку телушка покончилась без намерения скоропостижной смертью, предлагаю выразить Матрене Чуркиной соболезнование в письменной форме: так и так - сочувствуем…
Алеша Пшеничкин не выдержал и крикнул:
- К чертям! Матрене телушку надо дать из колхоза: беда постигла, а коровы нет!
- Сочувствую! Поддерживаю, - ответил Прохор Палыч, - но без санкции товарища Недошлепкина не могу.
- Всегда так делали, всю жизнь помогали колхозникам в беде! - горячился Алеша. У него, и правда, почти вся жизнь прошла в колхозе. - Всегда так делали, а при вас - нельзя. Жаловаться будем в райком!
- Жаловаться в райком! - повторил Катков.
- Жаловаться в райком! - поддержал Платонов.
- Жаловаться в райком! - крикнули сразу все, сколько было.
Прохор Палыч громко зазвонил колоколом, восстановил порядок и спокойно сказал:
- Жалуйтесь! Попадет жалоба первым делом товарищу Недошлепкину, а я скажу ему: "Вашей санкции на телушку не имел". Все! Этим меня не возьмешь! Давай следующее заявление! Читай! - скомандовал он счетоводу.
Степан Петрович взял заявление из пачки, надел очки на кончик носа и приспособился было читать, но вдруг прыснул со смеху, как мальчишка, и сказал:
- Извиняюсь, нельзя читать! Невозможно, Прохор Палыч. Сначала сами прочитайте! Обязательно! Здесь для вас одного написано…
- Приказываю: читай!
И Прохор Палыч откинулся на спинку кресла, а от досады и на телушку, и на бригадиров, и на всех сидящих здесь решил про себя: "И слушать не буду: пусть сами разбирают! Посмотрим, как без руководства пойдет заседание: раскричатся, да еще и передерутся. Не буду и слушать!" И правда, он сперва не вслушивался, а счетовод - шестнадцать председателей пережил - не стал возражать и читал:
- "Ко всему колхозу!