Кивок Кати подтвердил, что именно так.
- Ясно, - подытожил я. - Возможно, у меня устаревшие представления о семейной жизни, но, должен сказать, я не совсем вас понимаю… Что пишут из дома, если не секрет?
Ее тапка замерла, потом опять начала вычерчивать на полу петли и зигзаги.
- Ругают…
- Все еще? Кажется, пора бы им привыкнуть.
- Нет, мама очень сердится. Она такая впечатлительная, даже заболела от огорчения. Знаете, она пишет, что приедет сюда и заберет меня силой. И вам хочет написать. Вы не получали от нее письма?
- Нет, не получал. А чем, собственно, я могу помочь вашей матери? Запечатать вас, как бандероль, и отправить по почте в Москву?
Катя засмеялась, верхняя губа у нее вздернулась, как у симпатичного зверька.
- Сережа не даст вам меня отправить!
- Опять Сережа! Да я и не спрошу вашего Сережу. Очень он мне нужен, ваш Сережа! Кстати, а как его родители относятся к вашему браку?
- О, они молодцы!
- Вот как?
- Они просто молодцы! А Сережа смеется. Он говорит, что у всех родителей бывает стрессовая ситуация, когда их дети уезжают. Говорит, что чем раньше это случится, тем лучше.
- Да он философ к тому же! Она не приняла моей иронии.
- Понимаете, Сережа считает, что сейчас взрослые люди очень расчетливы. Все борются за теплые места, очень большое значение уделяют деньгам. А нам всякое приспособление противно. И поэтому родители нас не понимают. Они стараются сделать как лучше, а нам этопретит… Я с ним спорю, но он всегда побеждает. Я в логике очень слаба.
- А он, значит, силен?
- Да, с ним трудно спорить.
- Так-так… Приводите его как-нибудь ко мне в гости, хочу послушать его логические упражнения.
После обеда, проходя по коридору мимо фонотеки, я услышал, как за дверью стучит машинка. Почудилось, что она выбивает: "Сережа… Сережа…"
Накануне прилета Кротова мне пришлось кое-что услышать о нем.
Рабочий день был в разгаре: стучали машинки, крутились магнитофоны, ревели динамики, звонили телефоны - все, как водится в любой редакции радио, даже в такой захолустной, как наша.
Я просматривал и правил в своем кабинете выступление председателя охотничье-промыслового управления, когда вошел Иван Иванович Суворов. В последние дни мы встречались с ним лишь мельком - на утренних летучках да еще случайно в кабинетах. Как обычно, Суворов передавал мне свои материалы на подпись; я правил, нередко вычеркивая целые страницы; он принимал правку без возражений.
Итак, Суворов вошел. Он был в новом черном костюме, ворот белой рубахи сдавливал ему шею. Маленькие глаза необычно посверкивали.
- Разговор к вам имеется… дозвольте?
- Садитесь, Иван Иванович.
Он уселся, потер руки, расправил морщины на лбу.
- Даже два разговора. Первый такой. Заметку-то помните о медведе, которую этот сопляк исчеркал?
- Заметку помню. Сопляка не знаю.
- Ишь как! Опять защищаете его. Ну да ладно, пускай не сопляк, пускай Кротов. Так вот Кротов-то этот, сопляк, исчеркал, а вы его писанину одобрили. А я заметку эту прямо в Москву послал, в редакцию "Маяка". И что бы вы думали?
- Судя по вашему виду, она прошла в эфир.
- Совершенно точно. Правильно угадали. Вот так-то! - он удовлетворенно хмыкнул.
- Поздравляю. Я думаю, вы понимаете, что после этого триумфа снисхождения к вашим материалам тем не менее не будет?
- Правьте, правьте! Правду не зачеркнешь, она завсегда наружу вылезет.
- Этот афоризм стилистически не безгрешен. Что еще, Иван Иванович?
Он помрачнел, насупился, но только на мгновенье.
- А еще вот что. Возвратился на днях из Улэкита один человек. Был он там по делам и прослышал про сопляка нашего.
- Последний раз предупреждаю…
- Ладно, ладно, не буду уж! Прослышал он, значит, про командировочного нашего и до сих пор, представьте себе, очухаться не может. Любимец ваш умудрил такое, что теперь не знаю уж, как это на вас лично отразится.
- Обо мне не беспокойтесь. Что случилось? Говорите яснее.
- Да что тут долго говорить-то! Вам лучше должно быть известно, откуда у вашего подопечного церковный крестик взялся.
- Что такое? Какой крестик?
- Какие бывают крестики? Видали, наверно, какие крестики верующие люди носят? Вот у вашего такой же оказался, хотя для сопляка этого Иисус Христос все равно что для оленя квашеная капуста… Проторговал он крестик, вот что! Обменял на шкурку! - выложил Суворов свою новость.
Я смотрел на него в полном замешательстве. Суворов сидел с тихой улыбкой на губах.
- Вы отвечаете за свои слова, Иван Иванович?
- Если мне не доверяете, расспросите Вениамина Ивановича Бухарева. Ему тоже стало известно.
- Это плохая новость.
- Да уж что ж тут хорошего, - согласился он.
- Подробностей не знаете?
- Всего не знаю, а известно только, что продал он этот крестик Филипповым, староверам. А те, надо полагать, кому-то проговорились, и слух до Бухарева дошел, - Суворов как-то горестно помолчал. - Предупреждал вас, что добра с ним не наживете. Теперь расхлебывайте кашу. Жалко вас даже… - посочувствовал он.
- У вас все?
- А вам мало?
- Достаточно. Можете идти работать.
- Сейчас пойду. Только хочу все-таки узнать, какие меры вы собираетесь принять против этого боголюба. Неужто и это ему с рук сойдет?
- Идите занимайтесь своими делами. И если сумеете, поменьше рассказывайте об этой истории.
- Это просьба или приказ? - хмуро уточнил Суворов.
- Просьба.
- Ну, коли просьба, то куда ни шло. Могу и помолчать. Я не зверь какой-нибудь, как некоторые думают. Могу и помолчать.
На этом беседа закончилась.
Через пятнадцать минут, предварительно позвонив и договорившись о встрече, я вошел в кабинет заведующего отделом культуры.
Вениамин Иванович Бухарев стоял около окна, заложив руки за спину, и разглядывал октябрьский пейзаж - замерзшую уже реку, поблескивающую льдом, а на той стороне ее - пустые снежные сопки. Когда он повернулся на стук двери, его темное, в отметинах оспин лицо было странно печальным.
- Хорошая погода, - заговорил Бухарев вместо приветствия. - Сейчас самая охота, снежок мелкий, собаки идут, не тонут. А тут сидишь, как лисица в клетке. Кабинетным человеком стал, - вдруг пожаловался он.
- Не вы один, - понял я настроение Бухарева.
Не отвечая, он некоторое время расхаживал вдоль своего длинного стола мягкой, неслышной походкой.
- Тянет меня в тайгу, Воронин. Я двадцать лет соболишку добывал.
- Слышал об этом.
- По сотне хвостов таскал за сезон. В Ленинграде на пушном аукционе моих соболишек хвалили. А сейчас… Ну ладно! - оборвал он себя и свои воспоминания. - Зачем пришел?
- Сами знаете.
- Я все знаю. Фарцовщика взял на работу?
- Ерунда, Вениамин Иванович. Не может быть.
- Как не может быть? Люди говорят. Крест откуда взял?
- Крестик. Не знаю.
- Обменял на шкурку. А шкурка - утаенная от государства. Это как? Судебное дело может выйти. А ты что говорил про него?
- Я и сейчас повторю. Славный парень. Способный. Ершистый, разумеется.
- А шкурки берет?
- Не верю, Вениамин Иванович. Сами знаете, маленькая фактория - замочная скважина. Языки чешут таежники.
- Инструктор врет?
- Инструктор может ошибаться.
Бухарев нажал кнопку звонка. Вошла секретарь - нескладная высокая девушка. Бухарев попросил пригласить инструктора Потапова. Сидели молча, не глядя друг на друга. Вениамин Иванович барабанил пальцами по столу и тоскливо косился в окно. Появился коренастый молодой человек с румяным лицом, недавний житель в нашем поселке.
- Слушаю, Вениамин Иванович.
- Рассказывай, что в Улэките слышал.
Молодой человек сел, прокашлялся, поправил узел галстука и бойко изложил такую историю.
На фактории Улэкит к нему пришел заведующий местным красным чумом и сообщил, что старовер Филиппов, всегда подрывающий его лекционную пропаганду, приобрел у приезжего человека крестик в обмен на соболью шкурку. Заведующий красным чумом был слегка пьян ("ма-аленько выпил бражки"). Инструктор выслушал его, махнул рукой и отпустил. В тот же день он вторично услышал о крестике - на этот раз от охотоведа. Видимо, слух распространился по фактории, где всех домов было двадцать два, не считая летних чумов. Охотовед назвал фамилию - Кротов - и должность - корреспондент окружного радио. Тут инструктор призадумался: черт его знает, все-таки идеологический работник… неудобно. Он хотел переговорить с Кротовым, но тот уже уехал в стадо.
- Вот и все. Следствия я не вел.
Бухарев из-под припухших век взглянул на меня, словно проверяя, какое впечатление произвел рассказ инструктора. Я хмуро уставился на розовощекого молодого человека.
- Вы верите в эту версию?
- Да как вам сказать… - пожал он плечами.
- Тем не менее Суворову вы ее изложили. А это все равно что объявили по радио.
Он замялся, сконфузился. Потом резко поднялся из-за стола.
- Тут рассуждать нечего. Проверить надо. Виноват - принимай меры. Вот так!
Молодой человек продолжал сидеть в выжидательной позе. Я поднялся и пошел к двери. Меня остановил голос Бухарева:
- Да, Воронин! Ты говоришь, он женат, твой парень?
Я обернулся. Бухарев стоял около окна. Глаза его превратились в совершенные щелки, лицо казалось вдвое шире от улыбки.
- Ну да, женат.
- А на фактории говорят, он медичку приглядел. Хорошая девка. Он не дурак, твой парень!