Аграфена кричала и была довольна, что вот она всласть накричится и выскажет китайцам все, все свои обиды. Но, передохнув и умолкнув внезапно, она почувствовала какую-то оторопь. Глухая тишина, напряженное молчание поразили ее. Она ждала ярого спора, криков, она собиралась схватиться с китайцами, особенно со стариком и Ван-Чженом, накричаться, наспориться. А те молчали. Упрямо и зловеще молчали.
- Молчите? - растерянно спросила она, и голос у нее упал. Бледная вымученная улыбка изломала ее губы. Глаза раскрылись широко-широко.
- Молчите?.. Пошто вы этак-то молчите?..
- Ходи!.. - властно сказал, наконец, Сюй-Мао-Ю, оглядывая предостерегающим взглядом своих товарищей, и указал ей на дверь зимовья. - Туда!..
Аграфена помедлила, постояла, не гася на лице своем растерянной улыбки. Но повернулась и неожиданно для самой себя ушла в зимовье.
И пока она шла туда, ее сопровождало томящее молчание.
18.
Тревожную ночь провела Аграфена. Безотчетный страх напал на нее после разговора с китайцами, и она вздрагивала от каждого шороха, от каждого треска. Безотчетный страх напал на нее, когда она в своей каморке осталась одна и стала обдумывать все происшедшее. Она сжалась на постели и корила себя за глупую выходку, за глупые слова, которые говорила китайцам. Только теперь сообразила она, что зря погорячилась и не так приступила к делу.
- "Надо бы потихоньку, да с умом", - горько думала она, - "а я, дура, сплеча, бац! Что теперь будет?..".
Она не могла себе представить, что же будет теперь, и испуганно прислушивалась к каждому шороху, к каждому звуку.
Но ночь прошла благополучно, и утро встало, как всегда, спокойное, ясное, приветливое.
День начался по-обычному. Аграфена напоила мужиков чаем, и они ушли на поле. Там они принялись дружно за работу, невозмутимые и сосредоточенные, как каждый день. И вместе со всеми ушел в работу и Ли-Тян.
Все было, как всегда. Только молчание работающих было упорней и крепче прежнего. И редкие слова, которыми китайцы перекидывались иногда, были быстры и четки, как удар.
Аграфена, притихшая и полная тревожного ожидания, возилась с кухонным, с бабьим своим делом, не показывая виду, что сердце ее ноет от тоски, от тревоги. В обычное время, наладив обед, вышла она на тропинку и звонко крикнула:
- Э-ой!.. Обе-едать!..
И на крик этот, как всегда, скоро и торопливо пришли усталые китайцы.
Но глухое молчание, стывшее за столом во время еды, было необычно. А послеобеденный роздых был короче каждодневного. Китайцы как-будто торопились с работою. И когда кто-то из них замешкался с куревом, Сюй-Мао-Ю нетерпеливо и сердито крикнул:
- Скорее!..
В послеобеденную пору Аграфена, оставшись одна, ушла, по обыкновению, на речку и там тоскливо загляделась на веселую, певучую воду.
Ей было невесело, и она смутно отдавала себе отчет в том, что произошло и что ожидает ее дальше. Ссора с китайцами, которой она совсем не ожидала, смутила ее. Она растерялась. Она уже каялась, что ввязалась с ними в спор.
- "Надо бы", - думала она, - "по-хорошему припугнуть их да вырвать прибавок! Взять бы с них хорошие деньги за молчание, за спокойство, и чорт с ними!.."
Неужели теперь уже поздно? - обожглась она опасением. И, как бы подтверждая это опасение, она вспоминала вчерашнее упрямое и зловещее молчание.
- "Пожалуй, заупрямятся... Да как бы чего плохого не надумали!..".
Тяжелая тоска навалилась на Аграфену. Она оглянулась: одинокое зимовье, глухая речка, и лес кругом, и хребты за лесом отделили от людей. Откуда ждать помощи, если придет какая-либо беда!?.
Под чьими-то ногами треснула сухая ветка. Аграфена испуганно вскочила.
К речке быстро подходил Ли-Тян.
- Твоя уходи!.. - запыхавшись сказал он и оглянулся в сторону поля. - Моя не оставайся тут... Моя все бросай и ходи далеко... Твоя тоже ходи!..
- Зачем? - ничего не понимая и холодея от тревоги, спросила Аграфена.
- Твоя уходи!.. Здесь живи не надо!.. - твердил Ли-Тян. - Люди шибко худой, шибко сердитый!..
- Куды же я? - жалобно и беспомощно растерялась женщина. - У меня за имя деньги зажитые... Мне получить надо...
Но Ли-Тян покачал головою:
- Какая деньга?!. Твоя без деньга уходи!..
- Да неужто они мне что сделают? - сообразила Аграфена и внезапно заупрямилась. - Тут волость верст двадцать, не дале будет... там начальство, люди...
Ли-Тян безнадежно махнул рукою.
- Я уходи... Твоя как знай!
Он повернулся и пошел к зимовью.
- Постой! погоди! - крикнула Аграфена и кинулась за ним. - Ты всамделе уходишь? Не шутишь? не обманываешь?
Не отвечая ей, Ли-Тян вошел в зимовье и скоро вышел оттуда обратно с котомкой за спиною.
- Уходишь?!.
Аграфена посмотрела на него, всплеснула руками и присела. Нежданные, внезапно пришедшие слезы брызнули из ее глаз.
- Уходишь?.. - забормотала она. - А как же я? Мне уходить несподручно... У меня за имя жалованья. Мне бы сперва получить...
Ли-Тян постоял нерешительно, поколебался, потом встряхнул, обладил на себе котомку и, оставив плачущую, смятенную и беспомощную Аграфену, ушел.
Аграфена сквозь слезы смотрела в ту сторону, где между деревьями еще мелькал удалявшийся китаец. Аграфена боролась между желанием остаться здесь или кинуться следом за ним, уйти вместе с ним. Было мгновенье, когда она рванулась к Ли-Тяну, но что-то удержало ее здесь, на месте. И она осталась, всхлипывая и вытирая концом платочка смоченное слезами лицо.
Она осталась. Застыв, выплакав свои слезы, оцепенела она, задумалась. Ее мысли были беспорядочны, нестройны, несвязны. Она мельком, недолго подумала о том, что вот, мол, Ли-Тян ушел и будет теперь между людьми, где-нибудь в городе, а она осталась здесь, томимая страхами. От Ли-Тяна ее мысли перескочили к другим китайцам. Ей представилось, как они переполошатся, когда обнаружат, что Ли-Тян покинул их. Она вообразила себе перекошенное от ярости темное лицо Сюй-Мао-Ю, сжатые кулаки Хун-Си-Сана. Их гнев, их негодование и ярость показались ей так явственно и отчетливо, что она даже оглянулась: нет ли кого-нибудь из них поблизости. И, представив себе гнев китайцев, она снова вспомнила о себе. Ее охватил страх. Что делать? что делать? Как встретиться с китайцами?.. Что делать?
А что дальше будет, когда Ли-Тян где-нибудь расскажет про засеянное поле, про урожай, который собирают с него китайцы, про зелье? Ведь все тогда пойдет тут прахом. И вместе со всеми пострадает она, Аграфена. Кто уплатит ей жалованье? Даже то, выговоренное небольшое жалованье, прибавку к которому она настойчиво решила требовать?.. Кто?.. У Аграфены все смешалось в голове. Она метнулась к зимовью. Не добежав до него, она вернулась к речке. От речки она выбежала на тропинку, по которой ушел Ли-Тян. Она металась без цели, без толку. Глаза ее, на которых высохли слезы, беспокойно блуждали по сторонам. Она не отдавала себе отчета, что делает, зачем мечется из стороны в сторону.
Она не отдавала себе отчета, что делает, когда, наконец, кинулась бежать по дорожке, ведущей в поле.
И едва лишь дорожка эта вывела ее туда, где работали китайцы, и едва только она увидела их, как взмахнула руками и, задыхаясь от волнения, от страха, от стыда, закричала:
- Ой, мужики!.. Слышьте, мужики, - ушел... ушел!.. Ли-Тян ушел!..
Стоявший ближе всех Пао обернулся к ней, разглядел испуг и возбуждение на ее лице, разобрал слова и подхватил ее крик. Остальные побросали работу и быстро окружили Аграфену.
Сбиваясь, захлебываясь от неожиданности и глотая подступившие к горлу слезы, женщина рассказала все, как было.
И как только Сюй-Мао-Ю и Ван-Чжен сообразили в чем дело, так Аграфена уже перестала их интересовать. Ее не стали дольше слушать, ее бросили. Короткие восклицания Сюй-Мао-Ю, как удары бича, хлестнули по остальным. Хун-Си-Сан, Пао и Ван-Чжен сорвались с места и кинулись бежать в сторону зимовья. В сторону зимовья и дороги, по которой так недавно ушел Ли-Тян.
Аграфена прижала руку ко груди и обессиленно вздохнула. Она осталась вдвоем с Сюй-Мао-Ю. Но старик как бы не замечал ее. Он смотрел туда, в ту сторону, где скрылись его товарищи. Смотрел молча, встревоженный и злой.
- Догонят они его!.. - неуверенно сказала Аграфена. - Недалеко он ушел...
Старик молчал.
- Глупый он... совсем дурак... - продолжала она. - Чего ради он ушел? Чего он испугался?.. Ведь вы ему товарищи... Совсем оглупел парень...
Сюй-Мао-Ю резко повернулся и отошел от женщины. Аграфена, покраснев, поджала губы и тихо пошла к зимовью. А у зимовья она опустилась на примятую, выжженную траву и заплакала...
Больше часу прошло с тех пор, как за Ли-Тяном кинулась погоня. Аграфена, наплакавшись, несколько раз уходила по тропинке навстречу убежавшим за беглецом китайцам, навстречу Ли-Тяну. Несколько раз она возвращалась обратно, останавливалась у речки, прислушивалась. Все было кругом покойно и тихо. И можно было бы безмятежно опуститься на берег, возле самой реки и слушать веселый, певучий плеск воды; можно было бы тихо подремать под этот плеск, если б там, где-то в стороне, не уходил человек и за ним не гнались бы другие люди, помыслы и намерения которых неизвестны и темны.
Аграфена беспокойно подходила к речке, возвращалась к зимовью, выходила на тропинку. Тревога, тоска и едкий, еще неосознанный стыд жгли ей грудь.
Она ждала. Она тревожно ждала чего-то, и ясно не знала сама - чего.