И было ясно, что его страстный порыв неудержим и что мысли, которые недавно пришли к нему, вошли в его голову, жгут его, как жадное пламя.
Обессиленный непривычной речью, Ли-Тян умолк. Повидимому, он сказал женщине все, что мог. Некоторое время они оба молчали. В тихом сосняке, в ясное утро, стояла такая тишина, что каждый треск ветви и падение шишки были отчетливо слышны. Ван-Чжен сжался, притаился и боялся пошевелиться.
Наконец, Аграфена, вздохнув, сказала:
- А чорт с ними, Ли-Тян! Скоро кончится работа. Вот получу заработанные деньги да уйду. И ты тоже... Что с ними поделаешь? Видно, крепко они свое дело знают, старичонка и Ван...
- Знают, знают! - устало согласился Ли-Тян. - Шибко знают!..
Они опять ненадолго замолкли. И снова молчание прервала Аграфена, которая о чем-то задумалась и вдруг взволновалась. Голос ее вздрагивал от возбуждения, когда она спросила:
- А оно, это самое, из мака которое... дорого стоит?.. Денег за него они много выручат?
- Денига?!.. У-у... - зажмурился и закрутил головою Ли-Тян. - Мынога, мынога! Полна кармана денига!..
- Ну?!.. Ты правду говоришь? - загораясь острым и жадным интересом, переспросила Аграфена. - Правду, Ли-Тян, говоришь?
- Пырауда!.. - шибка пырауда!.. Верна!.. эти люди денига люби, за денига все делай!.. Все!..
- Видал ты!?.. - Аграфена уставилась неподвижным широким взглядом куда-то вдаль. Пред ее глазами вставали какие-то видения, заслонившие и Ли-Тяна и все то, о чем он недавно рассказывал. Она глотнула воздух, словно душно ей стало, и поднялась на ноги.
Стряхивая с юбки приставшую к ней хвою и поправляя платочек на голове, она внезапно решила:
- Пойти надо домой!.. Как бы не проснулись...
Ли-Тян вскочил на ноги следом за нею и молча поглядел на нее. Взгляд его был робок и полон недоумения. Но Аграфена не заметила этого взгляда, Аграфена не смотрела на Ли-Тяна и быстро пошла к зимовью.
Ван-Чжен, выждав, пока они оба не скрылись за деревьями, осторожно вышел из-за сосны и, пригнувшись к земле, скользнул окольным путем домой.
17.
Ван-Чжен ни утром, ни за обедом не подавал вида, что он что-нибудь знает. Он был ласков с Аграфеной и даже немного пошутил с нею, когда она раскладывала за столом ложки и расставляла посуду. Он был по обычному сдержан с Ли-Тяном, который весь день ходил хмурый и встревоженный. Но после обеда он увлек в сторону старика и, оглянувшись и убедившись, что поблизости никого нет, поведал ему о подслушанном.
Сюй-Мао-Ю позеленел от злости.
- Собака! - визгливо сказал он. - Бешеная собака - вот он кто, этот Ли-Тян!
- Нехорошо болтает он. Очень нехорошо! - согласился Ван-Чжен. - Может выйти плохое...
- Поганый язык у него! Нельзя, чтобы из-за такого поганого языка наша вся работа попортилась!.. Нужно всем нам собраться и сказать ему: худо, когда один идет против многих!.. Нужно это сделать! Он перестанет болтать! Перестанет, если у него на плечах голова, а не глиняный горшок!..
- Да, это верно.
Ван-Чжен как-будто успокоился. Но вдруг он спохватился:
- А женщина?.. Она-то, ведь, теперь тоже понимает...
Глаза старика сверкнули негодованием и яростью. Он взглянул на Ван-Чжена с торжествующим злорадством:
- Женщина!?. Теперь спохватился!?. Сюя не слушали, когда он говорил, когда предупреждал! Сюй десять раз, двадцать раз говорил: не надо чужой женщины! А вы побежали на ее поганый запах!.. Женщина! От женщины может придти большое несчастье! Я предсказывал!..
- Как же теперь? - смущенно спросил Ван-Чжен.
- Как же, как же?.. - зло передразнил Сюй-Мао-Ю. - Плохо теперь будет!.. Бабий язык остер и длинен... Надо думать... Думать надо!
Сюй-Мао-Ю хмуро замолчал и задумался. Ван-Чжен не стал мешать ему и тоже замолчал.
Они думали оба - каждый по-своему - весь этот день. Думали и назавтра. Они приглядывались к Аграфене, к Ли-Тяну, следили за ними. Они как-будто выжидали что-то.
Наконец, на третий день, вечером Сюй-Мао-Ю при всех спросил Ли-Тяна:
- Ты зачем распускаешь язык?
Ли-Тян от неожиданности вздрогнул, но опустил голову и промолчал.
- Зачем ты нехорошие слова про нашу работу говорил женщине? - продолжал старик. - Ты от этой работы хлеб ешь и будешь зимою сыт, а зачем ты плетешь разное и накликаешь на нас беду?.. Вот ты теперь молчишь, прикусил свой язык, - почему ты перед женщиной не молчал?.. Вот он теперь молчит!.. - обратился Сюй-Мао-Ю к товарищам, которые напряженно вслушивались в допрос и непонимающе и отчужденно поглядывали на Ли-Тяна. - Почему он мне и вам всем не скажет того, что говорил чужой женщине?
Ли-Тян продолжал молчать.
- Я за него скажу! - ехидно вызвался Ван-Чжен. - Он, может быть, забыл, тогда я скажу за него...
И Ван-Чжен при сосредоточенном молчании всех, в том числе и самого Ли-Тяна, начал рассказывать о подслушанном. Он передавал подробно, многословно. Слова Ли-Тяна приобретали в его устах новый, полный яду и угроз смысл.
Слушая Ван-Чжена, старик обводил всех острым испытующим взглядом. Хун-Си-Сан сжимал кулаки и сидел, нагнув голову, словно готовился прыгнуть на Ли-Тяна. Пао криво усмехался и перебирал в руках сухую ветку, которая под его пальцами жалобно трещала. И так же молча, как и все, сидел с опущенной головою Ли-Тян - виновник возбуждения и негодования своих товарищей.
Ван-Чжен вставлял в слова Ли-Тяна свои выражения, широко размахивал руками и то щурил глаза и втягивал голову в плечи, то округлял их, кидая дикие взгляды и вздергивая вверх подбородок. Ван-Чжен пытался в лицах изобразить беседу Ли-Тяна с женщиною и порою, подражая Аграфене, говорил пискливым, тоненьким голосом. И хотя это было очень смешно, но никто не смеялся.
Никто не смеялся, а, наоборот, все делались сумрачней и суровей.
- И они затем, - закончил Ван-Чжен, оглядывая товарищей сверкающим взглядом, - перестали разговаривать и ушли, унося в своих головах нехорошие мысли... А я, посоветовавшись с почтенным Сюй-Мао-Ю, все вам вот теперь и передал. По правде и справедливости... Вот!
Едва Ван-Чжен умолк, как поднялся нестройный, шумный говор. Все заговорили враз, не слушая друг друга, перебивая один другого. Все накинулись на Ли-Тяна. А тот, все еще помалкивая, озирался, как затравленный зверь, и кривил губы растерянной, блуждающей усмешкой.
- Ты говори!.. - кричали на него. - Почему ты молчишь?
- Мы тебе покажем, как шептаться с бабой, да рассказывать ей про наши дела!..
- Если тебе не нравится тут, убирайся куда хочешь и делай все, что тебе нравится; а нам не мешай!
- Нам не мешай!.. Слышишь, если не хочешь беды, нам не мешай!..
- Не мешай!!!
Ли-Тян поворачивал голову во все стороны и тяжело дышал. Он раскрыл, наконец, рот и неслышно произнес несколько слов.
- Тише! - остановил расходившихся товарищей Сюй-Мао-Ю. - Помолчите! Он хочет что-то сказать!
Стало тихо.
- Я... - глухо, точно с трудом выдавливая из себя слова, произнес Ли-Тян, - я говорил ей правду... Только правду...
И, сказав это, он снова замолчал. И снова вокруг него вспыхнул спор, раздались крики. Китайцы повскакали на ноги. Хун-Си-Сан сжал громадный кулак и стал грозить им и потрясать в воздухе. Пао тонким голосом орал бранное слово, повторяя его без конца.
В самый разгар криков и спора к китайцам подошла Аграфена.
- Штыритесь? - громко спросила она, обводя их лукавым взглядом. - Пошто парня-то эвот как в уголочек загнали?!.
- Не твоя дела! - крикнул ей Хун-Си-Сан. - Уходи!..
- У, тихо!.. Надо тихо!.. - остановил его Ван-Чжен. - Зачем киричи?
Все притихли и выжидающе уставились на Аграфену. Сюй-Мао-Ю сжал брезгливо губы и по-китайски бросил:
- Что ей надо?.. Послушаем...
- Дела моего, конечно, тут никакого нету! - язвительно ответила Аграфена на грубое замечание Хун-Си-Сана. - Все тут дела ваши, а я сторона... Только я и себя-то в обиду не дам! Понимаю я, все понимаю!.. Не глядите, что ваших "фаны-ланы" не кумекаю, а я все разумею!.. Дознались вы, видать, что парень мне глаза на все ваши штуки раскрыл, вот и прижали его!.. А и напрасно! Все едино я дозналась бы! Все едино теперь мне вся ваша лавочка открыта!.. Вся, как есть! Как на ладони! Вот!..
Она стукнула пальцем по открытой, по простертой впереди ладони и показала им, как ей все ясно:
- Ишь, какие ловкие!.. Сами с этого маку какие огромадные деньги будут огребать, а мне за все мое старание, за муку мою с вами в этакой-то дыре, в безлюдьи восемь рублей на месяц отвалили!.. Очень хорошо надумали, лучше некуды! За восемь рублей я, может, и жила бы да работала, но только кабы у вас все, как у людей, а то у вас ишь что выходит!.. Вы экие деньги заробите, а я, что ли, в стороне?.. Моего, что ли, паю тут нет?..
По мере того, как она говорила, Аграфена все повышала голос. Ей любо было говорить, она вошла во вкус, и, чувствуя кругом притихших, остолбеневших китайцев, она стала кричать. Звуки ее голоса опьяняли ее самое, она кричала и не замечала, как тишина вокруг нее стала напряженной и угрожающей. Она не замечала ничего: ни сверкавших острой ненавистью глаз Сюй-Мао-Ю, ни темных лиц Хун-Си-Сана и Ван-Чжена, ни застывшей улыбки Пао - злой и жестоко-лукавой. Она не замечала и испуга, который метнулся из глаз Ли-Тяна.