- Я знаю вашего Исмаила. И уже догадываюсь, кунак, зачем вы не пощадили свои немолодые ноги, прошли такую даль. Если сказать откровенно, он мне по сердцу. Парень хозяйственный, хорошим отцом будет своим карапузикам. Вот только нетерпелив очень, горячится. Думаю, с молодостью это пройдет; раскаленный камень, если не треснет, долго тепло держит, правда, кунак?
- Все так, все верно говоришь, Абдул-Кадир. Спасибо! Очень облегчил мою задачу, - ответил Кичи-Калайчи, а сам подумал: "Наверняка дочь успела шепнуть отцу и кто я, и зачем пожаловал".
- Правда, мы хотели с женой годик-два подождать расставаться с нашей старшенькой, пока ползунки станут бегунками, но жена мне на днях шепнула: к весне еще будет ребенок. Вот я и решил: от ползунков все равно не избавиться, так зачем же мучить старшую дочь, расстраивать ее счастье. Рассуди, кунак, разве я не прав?
- Зрячему сердцу очки не нужны. Далеко смотришь, хорошо видишь, Абдул-Кадир, - согласился Кичи.
4
Да, логика у Абдул-Кадира была, как говорится, железная. Одно только беспокоило: как ни суди, а сватовство хоть и маленькая, но война. А что больше всего тревожит солдата, идущего на штурм? Мирная тишина и открытые ворота крепости. Вот и Кичи опасался, как бы за сладкими речами каменщика не последовал неожиданный выпад; запросит многодетный отец такой калым, что света не взвидят ни сват, ни жених. И Кичи-Калайчи без промедления кинулся в атаку:
- Очень, очень рад, уважаемый Абдул-Кадир вашему добросердечию. Но вот как насчет того, главного…
- Не понял, - признался Абдул-Кадир, вытирая рот салфеткой, - какой счет?
Очень уж противно было Кичи-Калайчи произносить в таком радушном доме корыстное слово "калым". И он решил обойти его стороной:
- Сами знаете, обычай…
- Какой? О чем вы говорите?
Теперь Кичи-Калайчи занялся салфеткой, тщательно, не спеша вытирал рот, раздумывал: "Неужели этот каменщик жизнь прожил, а ума не нажил? Или престо набивает цену, делает вид, что понятия не имеет о проклятом калыме?"
Абдул-Кадир пристально посмотрел на старика:
- Вы что, кунак, имеете в виду? Калым?
Кичи-Калайчи облегченно вздохнул, подтверждая догадку хозяина. А тот плеснул гостю и себе родниковой воды и залпом выпил, словно желая залить костер.
- Вот проклятье! Ответь, кунак, из какой могилы его выкопали, такой адат? - яростно сверкнул глазами каменщик. - О том, что людей у нас лечат бесплатно - никто не вспомнит; какую студентам стипендию платят - начисто забыли! Сколько денег получают пенсионеры только в одном Дагестане - ни у кого голова не болит! Тогда скажи, откуда появляются желающие превратить родную дочь - в дойную корову? Вот и вы, почтенный, наверно, меня к этим стяжателям причислили. Из-за чего я вашего племянника спустил с лестницы, знаете?
- Наверное, за скудный калым?.. Он ведь предложил сумму, какой располагал.
- Сумму? А что, уже есть государственные ценники на человека? Может, в "Известиях" рядом с бюллетенями курса валюты теперь публикуют и расценки дочерей? Какова цена чернокосых в долларах? Горбоносых - в рупиях? Пышногрудых - в исландских кронах? Может, скажете? Зачем оскорбляете человека? Молчите, не будите во мне зверя, не то от нашей дружбы камня на камне не останется!
Абдул-Кадир машинально схватил стакан с водой, налитый для гостя, залпом осушил. И сразу взял себя в руки, миролюбиво предложил Кичи-Калайчи выпить еще по рюмочке, чтоб горечью огненной воды заглушить полынь слов.
- Нет! - Кичи решительно накрыл смуглой рукой свою рюмку. - Сколько бы ни выпил - живот не закружится, а вот голова… Поэтому последний раз решаюсь спросить: каковы ваши условия, сколько вы просите?
- Я же сказал: нисколько! Неужели так ничего и не поняли? Простите, в гневе я бываю косноязычен: не только на ногу, на язык припадаю. Повторяю: поймите, дорогой мой человек, я свою дочь не продаю. Не торгую я детьми, ясно?
- Ха-ха-ха! Кхи-кхи!.. - расхохотался до кашля Кичи-Калайчи. - Ну и шутник вы Абдул-Кадир! В наши дни только лопоухие выдают своих дочерей за здорово живешь!
- Что?! Я "лопоухий"? Ну уж это слишком даже для меня! Вот что, малоуважаемый, давайте расстанемся. У меня еще работы невпроворот.
Гость - ишак хозяина. Пришлось подняться и Кичи-Калайчи. Прижав руки к груди, старый солдат искренно извинился:
- Простите, ради аллаха, не вас имел в виду. Кто же говорит о присутствующих? Раззе что на комиссии партийного контроля!.. Простите, я совсем о других подумал.
- Не нравятся вам мои убеждения - вот порог, за ним ступени, а там и до калитки не трудно дойти.
- Ну что ты, Абдул-Кадир! Зачем так, я же искренне прошу извинить меня. Будь снисходителен к старческой болтовне.
- Да не сержусь я! Правда на моей стороне: такие девушки, как моя Фарида, в отцовском доме не засидятся. Ваш Исмаил любит ее?
- Не то слово. Тает, сохнет и вянет, как саженец без полива, как розовый куст без окапывания. Зачем губить парня?
- И я своей дочери не враг. Моя Фарида - вылитая мать: работящая, добросердечная, справедливая. Она из этого парня мужчину сделает. А что еще человеку надо? Прав я?
- Ты - сама справедливость, Абдул-Кадир! За это я и полюбил тебя.
- Меня любить не надо. Я человек черствый, меня, не запивая, не проглотишь, - сказал хозяин, наливая рюмки. - Будь здоров! Дерхаб, кунак!
- Трижды будь здоров! Валлахи-биллахи-таллахи!.. Да простит аллах слова молитвы из уст воинствующего атеиста. Если бы на земле нашей все мужчины были такими - и ночью светло было бы!
- Ну, кунак, зачем же так льстить. Ты не парень, а я не девушка на выданье. Жена даже в первый год нашей жизни звала меня кизиловым вареньем. С косточками. А с годами человек слаще становится, по себе знаю.
- И в этом ты прав, кунак. Но - серьезно, я очень рад породниться с тобой. Это честь для меня. Итак, можно готовиться к свадьбе?
- Когда назначите, тогда и отпразднуем. - Спасибо за честь и доверие.
Конечно, с горы легче спускаться, чем на кручу лезть, но, попрощавшись с каменщиком, Кичи-Калайчи зашагал так молодо, словно десятка полтора лет сбросил, и даже пасмурный день показался ему весенним, солнечным, особенно когда Фарида, открывая перед гостем ворота, шепнула, не поднимая головы:
- До свидания, дядя. Приходите! Всегда вам рады!
Глава шестая
О том, как старик в черкеске одному из своих племянников отказался помочь в любви, потому что любовь его оказалась почти на половину куцей
1
Кичи-Калайчи - и один в поле воин - сумел за месяц прокрутить несколько свадеб. Вставал с зарей, приходил домой, когда уже диктор городской радиосети вежливо желал доброй ночи даже тем, кто не спит; словом, старый солдат соединил в своем лице почти все рода войск: неутомимый, как пехотинец, дерзкий, как авиадесантник, расчетливый, как артиллерист, он, смотря по обстоятельствам, менял стратегию и тактику. И добивался своего.
На вопросы студенток-квартиранток, обеспокоенных его усталым видом, отвечал уклончиво:
- Дела, доченьки! Общественное поручение по охране природы! Сами видите, как много делается, чтобы Каспий был синим, воздух - чистым, города - зелеными, а реки серебрились от рыбы… Нет, дорогие, есть не могу - устал очень, вот только горячего чаю выпью и спать. Завтра опять надо идти на завод "Металлист".
- А что там? Дыму много?
- Много не много, а одна труба коптит. Надо разобраться.
На заре, перед началом смены Кичи-Калайчи уже стоял у ворот дома мастера Карагаджиева. Отличный наладчик, милый человек, как жаль, что его дочь Заира оказалась ветреной, вскружила голову Камал-Паше (появился и такой племянник); теперь старик решил сам встретиться с Заирой, убедить ее не отказываться от своего счастья.
Люди, знавшие семью Карагаджиева, говорили: дочь надменная очень, даже за водой ходит расфуфыренная! И на язык дерзкая… Говорят!.. Ну и пусть говорят - зря не скажут. А самому проверить все-таки надежнее.
И вот она стоит перед Кичи-Калайчи, потряхивает своим портфельчиком. Красивая - это люди верно сказали. Но никакая не дерзкая, напротив, учтиво и вежливо отвечает на все вопросы старика.
- А что я могу сделать? - пожимает она плечиком. - Люди корят: чересчур общительна, кто мимо не идет, на всякого глаза пялю, бесстыжая, говорят… Но как же я научусь рисовать, если не буду смотреть на лица? Ведь каждое лицо - это и характер, и судьба, правда, отец? И скажите Камал-Паше, он, видно, хороший парень, очень похож на Герцена в молодости, только… я ничего ему не обещала, об этом и разговора не было. У меня… словом, я жду одного человека. Он в армии, верит мне, что бы люди ни говорили.
- Прости, дочка, я тоже был наслышан о всяком, а вот теперь сам вижу: ты умная, добрая. Береги отца, он хотя и работает по металлу, но душа у него не из железа. Он же страдает из-за всяких сплетен.
- Дурной у меня характер: увижу яркое характерное лицо - и готова часами смотреть, будь то старуха или мальчик, которого еще за руку водят…
- Береги отца, Заира.
- Спасибо. Я никогда не оскорблю его нечестным поступком!
Девушка вспыхнула, все оттенки чувств: волнение, гордость, любовь к своему будущему делу, артистизм души, - все отразилось на ее подвижном личике. Наверное, эта открытость и давала повод пересудам. Конечно, негоже хозяйке быть наряженной лучше, чём приглашенные ею гости. Но лицо - не платье, натуру как ни утаивай, она всегда проступит в слове, жесте, мимике.