Утром у Гаухар было только два урока в классе. Потом она решила повести ребят на берег Камы. Это была вторая экскурсия за весну. Первый-то раз они остановились на опушке леса, в чащобу не углублялись - тогда было еще довольно сыро. Теперь земля уже просохла и на полянах густо зеленела молодая травка. На деревьях всюду распустилась листва. А в реке отражался сложный изумрудный узор. Половодье нынче обильное, ледоход кончался давненько, а Кама и не собирается входить в свои обычные берега. Кромка леса еще до сих пор затоплена. Очень своеобразная картина: кроны деревьев возникают прямо из реки, нижние ветви полощутся в воде, стволов не видно. Для художника здесь раздолье, куда ни глянь, глаз не оторвешь.
В классе у Гаухар многие ученики не перестают увлекаться рисованием. Как и в первую экскурсию, ребята взяли рисовальные принадлежности. Но тогда было еще не до кистей и красок, пальцы зябли, краски густели. Сама Гаухар нынче, хоть и не очень охотно, все же захватила мольберт - вдруг появится настроение. Здесь все созвучно художнику. Неподалеку, в Елабуге, - Дом-музей великого пейзажиста Ивана Шишкина. Сам он бывал вот на этих берегах. Где еще, как не на Волге и на Каме, увидишь столь живописные берега.
Ребята усаживались кто на пенек, кто просто на травянистый сухой бугорок. Натуры хватает для всех. Гаухар интересовало, что рисует Акназар. Он устроился в сторонке от других. Обзор здесь широкий. На переднем плане огромный осокорь, склонившийся над рекой. Трудно сказать, что красивее - само величественное дерево или его четкое отражение в зеркальной воде. Мольберт у Акназара примитивный, самодельный. Да разве в этом дело! Акназар словно и не заметил подошедшую учительницу. Он увлечен: то глянет на дерево, отраженное в воде, то опять склонится над мольбертом. Судя по началу, рисунок получится сложным по композиции и достаточно верным по исполнению. У Акназара безусловный дар художника. Подсказывать ему - только портить дело. Остерегаясь хрустнуть сухой веткой, Гаухар переходила от одного рисовальщика к другому. Что за чудесные, смелые мазки иногда получаются у ребят, хотя явно недостает опыта выполнить вполне законченный рисунок.
Из желания показать ученикам, что и сама не бездействует, Гаухар тоже взялась за мольберт. Через какие-то минуты словно забыла о ребятах, осталась один на один с натурой. И природа, словно в благодарность, раскрывала перед ней таинственную игру светотеней и сочетания красок, Гаухар казалось, что никогда еще взгляд ее не был таким острым, а рука уверенной. Она совсем по-иному, будто в полусне, увидела погруженные в воду деревья. И почти бессознательно, подчиняясь какому-то внутреннему ритму, переносила на полотно вдруг понятый ею зеленый лепет листьев. В душе у нее будто звенело и светилось. Казалось, недостает немногих мазков, чтобы создать законченный профессиональный рисунок.
Вдруг какой-то внутренний толчок заставил ее выпрямиться, окинуть взглядом берег, увидеть склоненных над мольбертами ребят. Она поднялась со ствола дерева, некогда поваленного бурей, и, переходя от одного юного художника к другому, увлеченно рассказывала о жизни и творчестве Ивана Шишкина.
Нет, все же она прежде всего учительница.
14
Все в жизни людей имеет свое начало и свой конец. Настал конец неопределенности в отношениях Гаухар и Агзама. Они объяснились. В сущности, это было очень немногословное объяснение. Почти все самое главное было произнесено раньше - взглядами, намеками, иносказаниями. Дед Хайбуш досказал остальное одним только словом, назвав Гаухар невесткой. Не чьей-нибудь, а именно своей невесткой. Куда уж яснее. А что осталось на долю Агзама, а Гаухар? Обменяться самыми приятными словами: да, они любят друг друга и могут теперь громко объявить это хоть всему свету.
В те минуты объяснений, да и в продолжение всего дня Гаухар очень волновалась. И счастье, и тревога - все смешалось в каком-то одном радостном сумбуре. Но вот миновали и те минуты, и тот день. Более того - Гаухар даже не помнит сейчас, какой это был день, какое число. Но Гаухар знает: пройдет какое-то время - и она вспомнит все до мельчайших подробностей, чтобы уже никогда не забыть… Друг другу и ближайшим своим друзьям они до бесконечности будут рассказывать об этих подробностях. Хватит этих рассказов на долгое-долгое время.
* * *
О последних часах, проведенных в своем классе, Гаухар потом часто вспоминала и много думала. Эти часы, этот последний день не перестанет сиять для нее, как негаснущая голубая звезда, указывающая путь в жизни. Но все же незабываемый день, промелькнул как-то очень быстро.
Когда дети шумно вышли из класса - последний раз вышли, - вокруг Гаухар вдруг стало так непривычно тихо, что она почувствовала вроде бы страх. Правда, она еще увидит ребят, их веселый гам доносится снизу - там, на школьном дворе, они ждут свою учительницу Гаухар-апа, чтобы вместе с нею сфотографироваться на прощание. Ребята рады, что им предстоит сниматься, они сейчас не понимают всей значительности происходящего.
На прощание!.. Сердце учительницы переполнено грустью. Сидит она за столом, совсем одна, в опустевшем классе. Теперь уже никто ни о чем не спросит ее звонким ребячьим голосом. Даже самые любимые ученики ее Акназар и Зиля ушли туда, во двор. Но через какие-то минуты они совсем, навсегда уйдут от нее в большую жизнь. Она никогда не уступала искушению хоть чем-нибудь показать, что Зиля и Акназар для нее дороже других учеников, наоборот, старалась подчеркнуть: все ребята в классе одинаково близки ей. Но теперь-то хотя бы себе Гаухар может признаться в самом сокровенном: независимо от того, будет ли впоследствии преподавать или нет, она не перестанет вспоминать прежде всего о Зиле и Акназаре.
Легко сказать - целых два года ее ум и совесть были заняты судьбами, поведением тридцати трех мальчишек и девчонок. Это были тридцать три различных характера. Нет, неисчислимо больше! Эти тридцать три неустановившихся характера в чем-то менялись, наверно, по тридцать три раза в месяц. Сколько же сердечного тепла взяли они у Гаухар, сами того не ведая? Сколько бессонных ночей провела она, думая о них, волнуясь. Есть ли на свете весы, на которых можно было бы взвесить все это?
Теперь уже со спокойной совестью можно сказать: трудный рубеж пройден, ни один ученик не остался на второй год! Все перешли в пятый класс. Первая ступень школы осталась позади. Как же ее радоваться этому! Гаухар ведь и сама, если удачно сдаст экзамены, шагнет на новую ступень. Как хорошо, что она шагнет одновременно со своими ребятами!
А все же наплакаться бы сейчас в пустом классе вдоволь, никому не показываясь. Но Гаухар не плачет, - вернее сказать, не плачет вслух. Она молчком смахивает с глаз непрошеные слезы. Потом… потом в последний раз окидывает взглядом пустой, тихий класс.
Учительница ничем не выдала свою грусть, когда легким шагом спускалась по лестнице. Лицо ее было спокойным. Ребята дружно подбежали к ней, наперебой передавали цветы.
- Это вам, Гаухар-апа! Мы сами набрали! - звонким голосом проговорила Зиля.
- Спасибо, - ответила Гаухар, прижав охапку цветов к груди. Она начала приглаживать взъерошенные волосы на головах у мальчиков, поправлять косички и банты у девочек в белых фартучках, с белыми воротничками.
Стулья во дворе были расставлены. Ребята не сразу уселись, каждому хотелось занять место поближе к учительнице. Гаухар отлично видела это, в душе была довольна их спорами, но ничем не выдавала своих чувств, - пусть ребята пошумят, пусть сами сядут, где кому выпадет.
А вот и фотограф, парень из районной газеты, бойкий, подвижный, с усиками. Теперь Гаухар знает: это он когда-то сделал для Агзама портрет ее.
- Ребята, сидите спокойно. Вот ты, крайний справа во втором ряду, зачем высовываешь язык! Ну, успокоились? Тихо! Смотрите вот сюда, на кончик моего мизинца. Не смеяться! Еще раз. Не ищите конфеты на небе, они вот тут, на кончике моего мизинца. Смотрите. Хоп!.. Все, спасибо.
Некоторые ребятишки тут же убежали, другие окружили Гаухар, - не разберешь, кто о нем спрашивает. Учительница разговаривает сразу со всеми и успевает всем улыбаться.
Наконец попрощались. Гаухар пожелала ребятам отдохнуть хорошенько за лето. Долгим взглядом проводила их, пока не скрылись за углом последние. Все еще прижимая к груди цветы, Гаухар снова поднялась наверх, ей надо было увидеть Бибинур-апа.
В коридоре встретилась Миляуша, поздравила с окончанием учебного года.
- Как Вильдан? Надеюсь, здоров? - спросила Гаухар. - Я уже давненько не видела его. Как сама чувствуешь себя.
- Вильдан здесь, в химическом кабинете. Теперь за порог не отпускает меня одну. Не знаю уж, насколько внимателен будет потом… - Миляуша грустно улыбнулась, - Чем ближе становится срок, тем больше тревожусь.
- Не беспокойся, Миляуша, готовься праздновать рождение малыша.
Попрощавшись с подругой, Гаухар направилась к Бибинур-апа. В кабинете директора никого не было, кроме пожилой учительницы Гульсум-апа. - Ну, Гаухар, благополучно закончила год? Поздравляю! - Глядя на счастливое, все еще взволнованное лицо молодой учительницы, Гульсум-апа, должно быть, вспомнила свои молодые годы, когда и она весной словно пьянела от радости и за себя и за своих учеников, уходивших на летний отдых. Быстро же пролетели годы! Ей уже за шестьдесят, из них около сорока лет отдано детям, школе.
- Да, - закончила Гульсум-апа, - только что простилась с ребятами. И как-то неспокойно на душе, будто осталось что-то недосказанное…
- Это уж как водится. Будущей осенью ты опять войдешь в класс и скажешь, А я вот даю последние уроки в своем десятом. На следующий год меня уже не будет в школе, а если и зайду иногда, только как гость, Вот это действительно тяжеловато, Гаухар.