Вот с этой минуты мысль о туземном дивизионе не оставляла Кайгородова. Будучи по натуре человеком решительным и деятельным, он не терпел пустого разглагольствования, потому и решил приступить к делу немедленно. "Волка ноги кормят, а под лежачий камень вода не течет", - соединив две поговорки, обосновал он свое решение - тотчас, не откладывая на завтра, выехать в горы. Гуркин одобрил эту идею и попросил Кайгородова заехать по пути в Келейскую волость, население которой, сплошь состоящее из инородцев, не хотело, однако, признавать Каракорум.
- Узнайте, в чем дело, - наказывал Гуркин. - И постарайтесь убедить их в том, что заблуждаются они самым роковым образом.
- Постараюсь, Григорий Иванович, - заверил Кайгородов и, козырнув, как и подобает военному человеку, быстро вышел.
***
Стояло тихое парное утро. Текучие волны тумана почти до краев заполняли лога и каменистые лощины. Конь шел неторопко, и Кайгородов не беспокоил его, зная по опыту, что в многодневном пути следует придерживаться принципа: тише едешь - дальше будешь.
Часам к одиннадцати туман рассеялся, истаял, и горы открылись во всем своем непреходящем величии. Кайгородов любил эти края бывал здесь не раз, многих знал и в Шебалино, и в Теньге, и в Урсуле… Но эта поездка была особой. Вот потому, когда подполковник Катаев посоветовал взять конвой из трех-четырех гвардейцев, Кайгородов решительно отказался: "Нет! Они ж мне, ваши гвардейцы, всю обедню испортят".
И поехал один.
Поздно вечером Кайгородов добрался до Обогона. Можно было миновать его, либо не задерживаться здесь, а ехать сразу до Черного Ануя, но слишком велико было искушение - и десять верст крюка ничего не значили: в Обогоне жила знакомая учительница, бывшая монашка, кроме того, были тут доверенные люди, от которых намеревался он разведать обстановку… Хотел пробыть только до утра, но задержался еще на сутки - такая крепкая была арака у обогонских друзей и такой мягкой оказалась перина у бывшей монашки… Потом он казнил себя за столь необдуманный шаг, за мягкотелость и безволие, раскаивался и давал себе слово не вилять больше, не кружить, а ехать прямо на Черный Ануй.
Так или иначе, а в Ануй приехал Кайгородов только спустя трое суток. Вернее, сначала-то он заехал в Верх-Ануйское, тут у него тоже были знакомые… Они и посоветовали ему зайти к алтайцу Мендешу, который замещал председателя сельского комитета.
Мендеш, однако, не захотел вести разговоры насчет присоединения, торопливо стал собираться, волновался и никак не мог засунуть кисет за голенище сапога. Кайгородов взял его за плечо, крепко сжал и повернул к себе:
- Послушай, Мендеш, ты чего это мечешься, как заяц в петле? Никто тебя за горло не берет и душу из тебя пока не вытряхивают… Одно спрашиваю: слыхал ли ты что-нибудь о вашем законном правительстве, которое находится в Улале и во главе которого стоит знаменитый алтайский художник Чорос-Гуркин?
- Куркин слыхал… правительств не знаю, - бормотал Мендеш, мотая головой. - Пойдем к председателю. Кужай Тобоков все знает, все скажет… А я ничего не знаю.
Кайгородов понял, что от Мендеша добиться ничего не удастся, и пошел к председателю (вернее, поехал), юрта которого находилась в полуверсте от деревни, в небольшой продолговатой лощине. Кужай Тобоков увидел их еще издалека, вышел навстречу, цыкнув на кинувшихся было с лаем собак, и те, опустив хвосты, скрылись за юртой.
Кужай был невысок, приземист, шел он как-то боком, припадая на одну ногу, и голову держал неестественно прямо, а если поворачивал, то и сам весь, всем туловищем поворачивался, лицо его при этом страдальчески морщилось, искажалось.
- Чирьи замучили, кермес их задери! - объяснил он столь странное свое состояние. - Всего испятнали. Болят - спасу нет.
- Чем лечишь? - поинтересовался Кайгородов. Кужай поморщился.
- Все уже перепробовал: и волчью кожу прикладывал, и лягушку живую держал за пазухой, пока она не сдохнет…
- Сдохла? - насмешливо спросил Кайгородов.
- Скорее сам сдохнешь. Ох-хо! - застонал и вопросительно глянул на Мендеша: что это, мол, за человек и по какой такой надобности ты его привел? Но Мендеш вильнул глазами, отвернулся, стал смотреть на горы, будто он их увидел впервые.
- Ладно, Тобоков, - пообещал Кайгородов, - вылечим мы тебя. А теперь давай знакомиться: военный инструктор Каракорум-Алтайского округа подъесаул Кайгородов… А может, Кужай, ты и округа своего не знаешь, не признаешь? А мне Гуркин велел: потолкуй, говорит, прежде всего с Кужаем Тобоковым, посоветуйся с ним, он человек умный…
- Откуда Гуркин знает меня?
- Гуркин всех знает. И очень удивляется, что вы его знать не хотите.
- Почему не хотим?
- Да потому, что ни на одну бумагу округ не получил от вас ответа.
- Бумаг у нас нет в Верх-Ануе… - вздохнул Тобоков. - Вот и не посылаем.
- Как это нет бумаг? - не понял Кайгородов.
- Секретаря нет, - уточнил Мендеш. - Писать некому.
- А вы тут для чего, написать не можете?
- Ага, не можем, - признался Тобоков, пошевелив пальцами правой руки. - Совсем не можем.
- Как же вы подписываете бумаги?
- А никак. Когда был секретарь, он все бумаги подписывал. А теперь ни секретаря, ни бумаг…
Кайгородов засмеялся: впервые он встречал председателя без бумаг.
- Меня народ избрал, - обиделся Тобоков. - Как я мог отказаться?
- Единогласно избрали, - подтвердил Мендеш. И вдруг спросил: - А может, Верх-Аную присоединиться к округу?
- Тебя, Мендеш, понять - пуд соли съесть надо, - глянул на него Кайгородов. - То из тебя слова клещами не вытянешь, то ты вон какую прыть выказываешь - за весь Ануй расписываешься. А если другие не захотят?
- Почему не захотят? - возразил Тобоков. - Если скажем, захотят.
- Ну, так и скажите! И не только здесь, в Ануе, но и на волостном собрании послезавтра… Скажете?
- Почему не сказать? Если надо - скажем.
- Надо, надо, дорогой Кужай! Договорились, значит? - облегченно вздохнул и подал руку Кайгородов. И улыбнулся. - И что вы за люди- не знаешь, с какого боку к вам подъехать.
- Человека по одежке, а коня по потнику не узнаешь, - засмеялся и поморщился тут же Тобоков, напомнил, должно быть, чирей о себе. Кайгородов махнул рукой:
- Ерунда! Все как раз наоборот. Ладно, - махнул еще раз. - Поглядим.
Вечером, приехав в Черный Ануй, Кайгородов разыскал председателя волостного комитета Пиляша Алагызова предъявил ему свой мандат. Алагызов долго его изучал, Кайгородов, не выдержав, спросил:
- Неразборчиво написано? Или, может, читать не умеешь? Как верхануйский председатель…
Алагызов молча вернул удостоверение.
- Моя фамилия… - начал было Кайгородов, но председатель его опередил:
- Знаю, что Кайгородов… В бумаге написано.
- Вот и хорошо! - сказал Кайгородов. - С грамотным человеком легче разговаривать. А ты чего это как будто не в себе?
Алагызов, глянув исподлобья, достал кисет и стал закуривать.
- Не в духе, говорю, чего? - переспросил Кайгородов. Алагызов поморщился:
- Зубы замучили, болят пятый день…
- Да вы что! - засмеялся Кайгородов. - Одного чирьи одолели, другого зубы замучили… Как сговорились. А может, и вправду сговорились? - глянул в упор. - Больно уж все у вас шито-крыто. Послушай, Алагызов, что-то я не пойму: население вашей волости сплошь инородческое, русских почти нет, а тянетесь к Бийскому совдепу…
- Ни к кому мы не тянемся, - возразил Алагызов. - И до Бийска от нас далеко, и до Улалы тоже не близко…
- Разве это причина? Улала защищает интересы всего алтайского народа, хочет, чтобы он самостоятельно жил. Почему не цените этого, не понимаете?
- Больно налоги большие, - после некоторого раздумья ответил Алагызов.
- Налогов бояться нечего, - Кайгородов встал и прошел по комнате взад-вперед, поскрипывая половицами. - Вы же получили окладные листы из Улалы?
- Получили.
- Ну? Разве обложения округа больше совдеповских налогов?
- Может, и не больше. А кому платить?
- Если вы поймете свои интересы и присоединитесь к округу, вопросов таких задавать не будете.
Алагызов помолчал ровно столько, чтобы осмыслить слова Кайгородова, провел растопыренной пятерней, как гребнем, по густым черным волосам и, вздохнув, покачал головой:
- Нет, ничего не выйдет. Песчанская волость тоже не присоединяется, а они рядом с нами.
- Ну и что, что рядом? - нахмурился Кайгородов. - В Песчанской волости много русских, там дело ясное… Может, вы русских боитесь? - внушительно спросил.
Алагызов опять помедлил, что-то осмысливая и снизу вверх поглядывая на Кайгородова.
- Бояться русских нечего, - сказал Кайгородов. И пояснил: - Безнаказанно им не пройдет, если они вздумают применить силу. А интересы Алтая должны защищать сами алтайцы. Понимаешь?
Алагызов удивленно подумал: "Он говорит так, будто сам алтаец, а не русский".
- Понимаю, конечно. Только шибко далеко до Улалы, - высказал сомнение. - Вот если бы центром Каракорума сделали Черный Ануй или Онгудай, тогда другое дело…
- Ишь чего захотел! До Онгудая тоже не близкий свет. Или, может, до Бийска ближе? - внешне спокойно, но с внутренним негодованием спросил Кайгородов. - Послушай, Алагызов, так мы ни до чего не договоримся. Придется созвать собрание.
- Кого сейчас соберешь?
- Придется собрать. Пусть сам народ и решает. Алагызов пожал плечами:
- Пусть решает. Я разве против?