Я должен был применить не знания, не способности, а именно силы, ибо на силу отец рассчитывал более, чем на все остальное.
- То, что Витя любит животных, заслуживает уважения, - опять тихим шагом вошла в разговор мама. - У него Машенька с Гошей не враждуют, как кошка с собакой, а живут душа в душу. И попугаи не задираются… А Машенька не лезет лапой в аквариум. Витя их так воспитал. И все же… - Она повернулась ко мне. - В основном папа, поверь мне, прав. Точные науки не противоречат твоему благородному отношению к "братьям нашим меньшим". - По маминому убеждению, отец в основном оказывался прав всегда. - А о "братьях наших меньших" заботься по-прежнему. - Поразмыслив, мама добавила: - Я думаю, Вите нужен домашний преподаватель. Иначе он может расстаться с этой гимназией: там ведь особые требования, повышенные.
Расстаться с повышенными требованиями я был не прочь. Но расстаться с Виолеттой Григорьевной!
- Домашний репетитор необходим… - поддержала свое же предложение мама. - Предпочтительней, чтобы это была Витина учительница. - Я тоже это предпочитал! - Если этично ей предложить…
- Этично! - грохнул отец. - Сейчас все, за что платят, этично.
Мама закашлялась. Она кашляла застенчиво и обаятельно, прикрываясь платочком и изящно отмахиваясь от кашля, как женщины отмахиваются от чрезмерно одолевающего их смеха или от мужских комплиментов, которые им на самом деле приятны.
Отец дорожил маминым здоровьем несравненно больше, чем собственным, - и возил ее к медицинским светилам. Но светила светили не одинаково и в разные стороны. Одни обвиняли мамины бронхи, другие предъявляли тяжелые претензии к ее легким. И лишь самый авторитетный маг поставил диагноз с поэтичным именем "ал-лер-ги-я".
Но на что именно была аллергия у мамы? Опять возникли, как ныне говорят, альтернативные мнения: одни предполагали, что мама аллергирует на запахи, другие - что на кошку с собакой, но авторитетнейший маг, поставив точку на других точках зрения, связал аллергию с нервной системой.
Я, хоть и не был магом, давно уж заметил, что мама кашляла, если с чем-то была не согласна или о чем-нибудь беспокоилась. А пытались - надо же! - опорочить Машеньку с Гошей. Люди, у которых есть собаки и кошки, наоборот, дольше живут. Об этом я услышал по радио. И это полностью совпадало с мечтою отца по отношению к маме.
- Хочу, чтобы ты меня надолго пережила, - регулярно повторял он.
- И как же я без тебя буду?
- Давай оба жить долго! - приходил отец, как говорят ныне, к консенсусу. - Столько из разных языков нахватали слов, что не знаешь, какой язык изучать! - возмущался отец. И не изучал ни одного.
Если дорогу нашей семье преграждали (в буквальном смысле!) природные или погодные препятствия - сугробы, лужи, какие-нибудь рытвины или ямы, - отец играючи вскидывал маму на руки и перешагивал через преграды. При его мускулах это было нетрудно. Но он вообще стремился нести маму на руках через жизнь…
- Если б все сильные защищали и носили на руках (пусть в переносном смысле) всех слабых и нездоровых! - проявлял я себя гуманистом.
Отец был тверд в жизненной походке, как и в буквальной, был силен не одними лишь мускулами, но и чувствами. Если при нем начинали восторгаться чьей-то женской неотразимостью, он обращал свой взор к маме, давая понять, что сравнить с нею некого.
Из-за маминого нездоровья он относился к ней с нежной, трепетной бережностью, что людям наступательной воли чаще всего не свойственно. "Мы за ним, как за каменной стеной, - сказала мне мама. И закашлялась: сравнивать отца со "стеной" показалось ей неэтичным. - Мы за ним, как в самой надежной крепости".
Мама выразила опасение:
- Учительница может счесть неудобным встречаться со своим учеником у него дома.
- Почему?! - вскричал я. - Ей будет очень удобно!
- Откуда тебе известен ее характер? Она же недавно у вас в гимназии.
- Все, за что получают, удобно! - вместо меня ответил отец. - Тем более, что взгляд у нее какой-то неискренний. Себе на уме!
"Взгляд у нее загадочный, какой и должен быть у красивой женщины!" - молча возразил я отцу.
- Видел ее один раз - и больше не тянет общаться, - настаивал он. - Вспомни, как она отзывалась о нашем сыне!
Отец мог как угодно меня осуждать, но если это делал кто-то со стороны, он бросался в танковую атаку.
"Зачем же ты при ребенке?" - изумились мамины глаза.
- Я видела ее тогда же, на родительском собрании, - и она показалась мне очень милой. Но в основном папа прав… - Чуть начав спор, мама сразу устремлялась к консенсусу. - Учителя и врачи живут бедно. И нет ничего зазорного в том, что они за свой труд… И что она станет раза два в неделю приходить…
- К нам домой! - восторженно подхватил я.
- Не сомневалась, что когда-нибудь Витя захочет овладеть математикой! И это сбылось…
Не могу сказать, что тогда уже я хотел овладеть Виолеттой Григорьевной. Так далеко в своих намерениях я не зашел. Но ликовал я, конечно, предвкушая встречи с математичкой, а не с математикой.
Где-то я случайно прочел, что женщины нередко предпочитают мужчин гораздо более молодых, чем они сами… Я был гораздо моложе Виолетты Григорьевны, но, к сожалению, еще не был мужчиной. Однако ее лицо и ее плечо… Пока мне хватало и этого! "А там… Подрасту! Буду как можно хуже учиться до самого последнего класса, а она будет к нам ходить и ходить… Тем временем я и стану постепенно превращаться в мужчину. Возрастная же разница сохранится, что так нравится женщинам!" Эти планы воодушевляли меня.
- Когда пойдешь объясняться относительно Вити, заговори осторожно и о домашних занятиях, - сказала мама отцу.
- Осторожно? - усмехнулся он. - Она еще начнет торговаться по поводу суммы!
"Зачем же ты при ребенке?" - опять изумились мамины глаза. Вслух же она сказала:
- Но папа прав, безусловно, в том смысле, что приработок для учителей и врачей сейчас очень важен. Даже спасителен. А если она все-таки не возьмется?
- Возьмется и возьмет! - снова грохнул отец.
Мамины глаза, как обычно, расширились: "При ребенке!" И ее стал одолевать кашель.
- Успокойся… Все будет в порядке. Пойду и договорюсь.
Отец заспешил к маминой "аптечке", а потом за водой на кухню.
Когда сильный и волевой человек суетится, его становится жалко.
Я так нетерпеливо прохаживался по коридору, присаживался в столовой, вскакивал то с дивана, то со стула и снова прохаживался, что мама с удовлетворением произнесла:
- Наконец, ты оценил значение математики! Понял, что это гимнастика ума. И что необходима она, как всякая гимнастика, каждому человеку… А не одним, как ты выражаешься, технарям. Не сомневаюсь, что папа вернется с положительным результатом.
Отец вернулся с результатом неопределенным.
- Предпочитаю общаться с простыми людьми, например, с работягами на своей фирме, - сказал он, стягивая с себя пальто, будто обузу, которую взвалил на него характер Виолетты Григорьевны.
- Отказалась?! - вскрикнул я так, что даже мой танкообразный отец вздрогнул.
- Уж не намылился ли ты в доктора математических наук?
Слово "намылился" вызвало кашель маминого протеста. Она не желала, чтобы такие слова были "вначале"… или даже в конце отцовских высказываний.
- Просто надоело быть двоечником… - ответил отцу я. - Скажи, отказалась?
- Не отказалась, но и не вполне согласилась. Сначала она должна, видите ли, провести несколько пробных уроков, чтобы понять, принесет ли она тебе пользу. И лишь после этого примет окончательное решение. Ей надо удостовериться, что будут плоды!
Я-то хотел, чтобы плоды не появлялись как можно дольше, а, оказывается, они обязаны появиться немедленно.
- Витя все осознал… И это уже плоды! - приступила к своей примирительной миссии мама. - Он, безусловно, постарается сразу же ей доказать… А мы сблизим ее с нашей семьей. Для начала станем с ней вместе ужинать… Когда она намерена к нам приходить для пробных уроков?
- Около пяти. Ежели не передумает.
- А около семи мы будем все вместе садиться за стол.
- Ежели она согласиться сесть… Я лично позволю себе запаздывать. Так что ужинайте втроем. Кстати, твои меню могут не прийтись ей по вкусу. Слышала бы ты, как высокомерно она разглагольствовала и как вновь аттестовала нашего сына! Да к тому же ехидничала. Мы с тобой имеем право его пропесочивать, но из ее уст…
Мама закашлялась: слово "пропесочивать" ей не понравилось.
Отец не выносил, когда посторонние хоть словом единым нападали на нашу семью. И, в частности, на меня… Танк тут же выдвигался на боевую позицию.
- Ужинайте с ней без моего участия.
Он еще не расстался с раздраженными претензиями к Виолетте Григорьевне. Танки своих позиций скоропалительно не покидают.
"Что отец понимает в женщинах? У него старомодный вкус! - про себя протестовал я. - А как же любовь к маме? Ну, один раз вкус проявился, после чего исчез навсегда. И замечательно!" - Я возрадовался за маму, которая продолжала покашливать, предвидя недружественные отношения между математичкой и нашим домашним танком. "Лишь бы она не ударилась об его броню!" - больше мамы тревожился я.
На первом же домашнем уроке Виолетта Григорьевна сказала, что раньше всего мне предстоит уяснить, в чем заключается красота математики.
А я уяснил, что у нее светло-зеленые глаза, почти как у нашей Машеньки, только они все время будто старались меня заманить. К сожалению, в математику… Но вовсе не ехидничали, как приснилось отцу. Она говорила о цифрах и формулах, а они знай заманивали. В гимназии я этого не замечал. Может, потому, что сидел на последней парте?