На фронте - кровь, увечье, смерть. Набор за набором, поезд за поездом, точно гурты скота, отправляются наши дети и братья на человеческую бойню.
Нельзя молчать!
Отдавать братьев и детей на бойню, а самим издыхать от холода и голода, молчать без конца - это трусость, бессмысленная, подлая.
Все равно не спасешься. Не тюрьма - так шрапнель, не шрапнель - так болезнь или смерть от голодовки и истощения."
- Правильно! - крикнул сутулый грузчик, подпоясанный красным кушаком. - Все как есть правильно!
Но на него тут же зашикали:
- Не мешай, тоже оратор нашелся. Читай, мальчик!
Катя пошла дальше. На другом углу женщина читала такую же листовку в очереди у булочной:
"… Царский двор, банкиры и попы загребают золото. Стая хищных бездельников пирует на народных костях, пьет народную кровь. А. мы страдаем…
Мы гибнем. Голодаем. Надрываемся на работе. Умираем в траншеях. Нельзя молчать.
Все на борьбу. На улицу! За себя, за детей и братьев!.."
Листовки уже ходили по рукам. Товарищи успели опередить Катю.
Девушка отправилась на вокзал. У касс прохаживались жандармы.
"Здесь рискованно", - сообразила она и вышла на перрон к поезду, идущему в Гельсингфорс.
У одного из вагонов третьего класса стояли матросы. Катя пригляделась к ним: кого же выбрать? Решилась подойти к круглолицему моряку с Георгиевским крестом. Он ей показался серьезней других.
Она сложила две листовки треугольником, как посылали в то время письма на фронт, быстро сунула их в руку моряка и, сказав: "Прочтете в вагоне", пошла дальше. Недоумевая, балтиец развернул треугольник. Поняв, что это листовки, он моментально сунул их в карман и кинулся догонять девушку.
Он настиг ее в другом конце перрона.
- Сестренка! - окликнул моряк. - Одну минуточку..
Катя испугалась: "Сейчас схватит и потащит в жандармское отделение".
Она остановилась и, напустив на себя неприступный вид, строго спросила:
- Что вам угодно? Моряк смутился.
- Это ведь вы сейчас подходили ко мне?..
- Нет, я вас не знаю.
- Да вы не бойтесь, - вполголоса начал убеждать он ее. - Может, у вас еще найдутся такие листики?.. Дайте, пожалуйста. Тут у нас ребята едут на разные корабли. На всех не хватит…
По светлым глазам и открытому, энергичному лицу чувствовалось, что моряк не лжет и не собирается выдавать ее.
- Хорошо, - сказала Катя, - только пройдем немаого подальше.
По пути она свернула в трубку дюжины две листовок и передала моряку. Тот сунул их в карман, крепко сжал ее руку и спросил:
- Как вас зовут?
- Катя.
- А меня Иустин... Иустин Тарутин, - отрекомендовался он. - Передайте своим, что на матросов они могут надеяться… не подведем.
Иустин Тарутин провожал в Гельсингфорс на эскадру молодых минеров. Заодно ему хотелось разведать, что творится в столице. С вокзала в центр города он направился пешком.
У моста через Неву его остановил казачий патруль. Чубатый фельдфебель, взглянув на увольнительную, сказал:
- По городу не очень-то разгуливай, попадешь в комендатуру. Есть строгий приказ всех направлять в казармы.
- Так мне же в Кронштадт надо.
- А-а... в Кронштадт? Ну, тогда проходи.
На Литейном проспекте путь к Невскому преградили конные полицейские. Не давая пешеходам скапливаться в одном месте, они теснили всех в боковые переулки. Тарутин свернул на Бассейную улицу. Здесь народу было не меньше, моряку приходилось лавировать: то идти по панели, то проталкиваться через толпу по мостовой.
На Знаменской улице он свернул вправо, чтобы выйти на Невский. Неожиданно впереди послышалась частая стрельба, а минуты через три Тарутин увидел бегущих навстречу растрепанных и задыхающихся людей. Моряк остановил парня, потерявшего шапку, и спросил:
- Что там случилось?
- Солдаты… из винтовок прямо по народу… А на нас конники… Сабли наголо… так и рубят! Весь снег в крови… Не ходи, моряк!
Тарутин быстрей зашагал к площади.
У Знаменской церкви, прислонив винтовку к ограде, стоял белобрысый солдат. Он вытирал папахой бледное лицо и, словно помешанный, сам с собой разговаривал:
- Ну и пусть… пусть заарестуют. Не боюсь! Все равно пропадать. По народу мы не стреляем, а в городовиков завсегда. Неча с саблями гоняться! Я хотел убечь, а теперь останусь. Вон она, винтовка, берите… вяжите мне руки…
На затоптанном и окровавленном снегу площади виднелись сраженные пулями демонстранты и подбитые лошади. Тарутин подошел к солдатам Волынского полка, стоявшим в неровном строю у памятника Александру III. Пехотинцы были возбуждены. Они все курили. Иустин заметил, что руки у многих дрожат.
- Что у вас тут вышло? - спросил Тарутин.
- Чо вышло? А то, что по народу было велено, - быстро затараторил пехотинец со щербинкой в передних зубах. - А мы чо? Мы не чо. Нам штабс-капитан кричит: "Залп"! А мы в белый свет, как в копеечку.
- Не поймешь ты ничего у этого чекалы, - перебил товарища бородатый волынец и не спеша рассказал о случившемся.
Учебной роте Волынского полка еще с утра выдали боевые патроны и привели на площадь к Николаевскому вокзалу. А когда здесь скопились демонстранты, солдатам приказали зарядить винтовки и стрелять.
- Залп! Залп! - кричал штабс-капитан. Солдаты дали несколько залпов. Видя, что из демонстрантов никто не падает, штабс-капитан подбежал к пулемету и сам начал обстреливать толпу.
Люди заметались по площади, не зная, куда укрыться. В это время широко распахнулись вокзальные ворота, из-под арки вылетели с саблями наголо конные жандармы и стали преследовать бегущих.
И вот тут солдаты Павловского полка, видя, как конники рубят беззащитных демонстрантов, дали залп по жандармам.
- Теперь павловцев самих взяли в кольцо. Винтовки отнимают, видно, судить будут, - заключил бородач.
Тарутин лишь к концу дня попал на Балтийский вокзал.
В поезде, идущем в Ораниенбаум, народу было немного. Иустин сел к окну. Увидев на перроне флотский патруль, он с опаской подумал: "Только бы не обыскали".
Матрос снял толстокожий флотский ботинок и, как бы нащупывая гвоздь, мешавший ходить, уложил на место стельки согнутые пополам листовки. Переобувшись, он решил: "Сразу в казарму не пойду, сперва загляну в чайную на Козьем болоте, там ребята ждут вестей из Питера".
По пути Иустин вспомнил, что он давно не получал писем из дому: "Как они там теперь?"
Тарутины жили бедно. Отец летом работал в поле, а зимой был извозчиком в Туле. Зарабатывал он мало, восьмерых детей прокормить не мог. В четырнадцать лет Иустин поступил на Оружейный завод в ученики слесаря.
Жизнь была невеселой: просыпался чуть свет, пешком отмерял четыре версты до города, весь день трудился на заводе у тисков и поздно вечером возвращался в деревню. Порой он так уставал, что не ужиная, едва добравшись до постели, падал и засыпал.
Иустину хотелось как-то изменить это однообразное существование. Он стал прислушиваться к разговорам рабочих, ругавших заводские порядки, тайком читал запретные книжки и передавал другим.
Однажды вечером, когда он возвращался с работы домой, его встретила соседка и предупредила:
- Иустя, не ходи домой, там тебя стражник ждет.
Не чувствуя за собой никакой вины, Иустин подошел к своей избе и заглянул в освещенное окно. В горнице сидел, развалясь, толстый стражник и курил. Напротив, у плетня, была привязана его лошадь. Свет из окна освещал седло и притороченную к нему небольшую винтовку.
"Карабин!"-сообразил Иустин. Парнишке давно хотелось раздобыть себе оружие. Не. долго раздумывая, он подкрался к лошади, выгреб из сумки патроны, отвязал карабин и спрятал все под камни у погреба.
"Теперь пусть стражник ищет, а я не-сознаюсь", - решил он и смело вошел в дом.
Увидев на пороге невысокого чумазого парнишку, стражник обозлился и в сердцах сказал:
- Тьфу ты, пропасть! Я думал, человек придет, а тут сопля. Тоже люцинер! Пороть тебя некому. Только людям беспокойству устраиваешь. Собирайся к становому!
- Дали бы хоть щей похлебать, - робко попросила мать. - Ведь с утра без горячего мается.
- Некогда мне с вами вожжаться да глядеть, как вы щи хлебаете! - грубо ответил полицейский и, толкнув юношу в спину, сказал: - Пошли!
Почувствовав, что от стражника разит водкой, Иустин с опаской подумал: "Сейчас подойдет к коню и хватится, а карабина-то и нет".
На счастье, стражник не заметил пропажи. Взгромоздясь на лошадь, он строго сказал:
- Пойдешь у стремени. Только смотри - не вздумай тикать, живого места не оставлю!
Мать догнала сына за воротами. Она сунула ему в руки узелок и, плача, поцеловала.
Стражник пригнал его в соседнюю деревню, где находился полицейский стан. Там юношу заперли в "холодную" и только на другое утро повели на допрос.
- Ты от кого запрещенные книжки получал? - опросил пристав.
"Вот оно что! Значит, меня из, - за. книжек арестовали", - сообразил Иустин.
- Ни от кого книг не получал. К чему они мне? - сказал он.
- А это чья пакость?! - закричал пристав. - Кто ее дал Савину?
Он показал тоненькую брошюрку под названием "С одного козла двух шкур не дерут". В ней говорилось об издевательстве мастеров, которые штрафами и взятками сдирают вторую шкуру с рабочего, гак как первая достается фабриканту. Иустин действительно передавал ее двоюродному брату.
- От меня он ее получил, - признался юноша. - Сам я не курящий, а ему сгодится, с десяти лет курит.
- Где взял?
- На улице, нашел.
- Врешь!
И пристав ударил его по щеке. Иустин обозлился.