В бараке было пусто: все ушли на работу. Только Филин остался дневальным по бараку и сидел в дальнем углу на табуретке.
За двухъярусными кроватями, заправленными легкими байковыми одеялами, старика не было видно, но Волков все утро ощущал на себе взгляд его круглых, в красных прожилках глаз. Взгляд этот точно лип к нему, и Волков отчетливо представлял, как поворачиваются глаза старика, следя за ним.
Он рассеянно смотрел на сырые, тяжелые, будто чугунные, стволы тополей, наблюдал, как вздрагивали их верхушки, отряхиваясь от воды, как вниз, в темно-зеленую, тяжелую траву шлепались крупные капли, а сам думал:
"Все помнит старик… Все… Притворялся только".
Да и сам он ничего не забыл - напрасно обманывал себя. Разве такое забудешь? Во всех подробностях вспомнилась ссора с Филиным… Туда, в дальний угол, где стояла кровать старика, свет электрической лампы доходил слабо, теряясь в одеялах верхних кроватей, но все же было достаточно светло, чтобы играть в карты.
В полумраке лицо Филина выглядело темно-коричневым. Он ловко тасовал колоду, выбрасывал из нее засаленные самодельные карты. Волков принял туза червей. Нарисован он был своеобразно: в красное сердце, обозначающее масть карты, художник воткнул нож, и из-под лезвия его медленно, каплями, сочилась кровь.
- Давай еще, - потребовал Волков.
- Бери, - Филин выкинул карту.
Волков посмотрел на нее. Валет.
- Еще.
На этот раз пришла десятка пик.
- Чтоб ее… - матерно выругался Волков. - Перебор.
Он снял с себя ситцевую рубашку, бросил Филину. Старик на лету подхватил ее, сунул, скомкав, под подушку.
- Банкуй, - торопил его Волков.
Но на кровать упала широкая тень - и карты словно растворились в темноте. Волков и Филин разом подняли головы. Возле них стоял Петька Коготь.
- Чем же ты будешь расплачиваться, игрок? - спросил он Волкова. - И так в одной майке сидишь.
Голос Когтя звучал глухо: он волновался. Волков в ответ огрызнулся:
- Тебе-то какое дело?
- Ишь выполз, мужик, - прошипел Филин.
Коготь медленно положил на железную спинку кровати тяжелую руку, сказал:
- Уберите карты, а то надзирателя позову.
- Ах, вот как, - весь собрался Филин и вдруг рывком, точно пружина, соскочил на пол, замахнулся на Когтя. - Свободу любишь! Я тебя научу свободу любить…
Петька на лету перехватил его руку. Они стояли, сцепившись в мертвой хватке, старались пересилить друг друга. Темные брови Когтя медленно сдвигались к переносице. Верхняя губа Филина приподнималась, он по-собачьи ощерился, а у носа залегли две глубокие складки.
- Будет вам, - вяло проговорил Волков.
Но Коготь уже пересилил старика. Рука Филина обмякла и опустилась. Он тяжело шагнул в проход между кроватями, всей пятерней накрыл колоду карт, сунул ее в карман.
- Запомни, - сквозь кашель выдохнул он. - Ни на этом, ни на том свете не дам тебе покоя.
В ту ночь Волков спал плохо, тревожно. Проснулся от неясного шума и сел, тяжело дыша, долго смотрел, не мигая, в темноту.
Вдруг услышал скрип кровати, возню, приглушенные вздохи. Уловив, откуда идут эти звуки, подумал:
"Там же Петька спит".
Метнулся с кровати. Побежал, шлепая босыми ногами по цементному полу, подскочил к кровати Когтя. В темноте шевелился бесформенный ком, около глаз мелькнула голая пятка. Волков протянул руку, схватил чью-то ногу, резко повернул ее. Охнули. Ком распался. Загремело, затарахтело по тумбочкам, по кроватям. Упал на пол бачок с водой… И разом все стихло.
Волков отпрянул от кровати, побежал к выключателю.
Щелк. Свет залил барак.
По полу растекалась лужа воды. Коготь поднялся с кровати, сбрасывая с головы одеяло, пошел, тяжело ступая, волоча по полу завязки от кальсон, к свету. Вдруг надломленно присел, закашлялся, схватившись за бок.
Сердце Волкова глухо стучало, удары его отдавались в спине. Он подошел к Филину и сдернул с него одеяло.
- Ты науськал?
Не ожидая ответа, прыгнул на него и напоролся на тяжелый удар ногой в грудь.
Больше ничего не помнил. Когда очнулся, увидел, что Филин, одетый, идет с дежурным надзирателем к двери. Поднялся, опираясь на руки Когтя, пристально смотря в широкую спину Филина.
У дверей Филин обернулся. Глаза его сузились, в них отразился электрический свет. Он посмотрел на Волкова и пошевелил губами:
- Сука.
Дверь за ним захлопнулась с шумом и долго еще скрипела, неподогнанная, на своих петлях.
Филин отсидел десять суток в штрафном изоляторе, потом имел долгий разговор с начальником отряда капитаном Шавловым. О чем они говорили, осталось секретом. Но Филин притих, стал ходить на работу.
Волков старался не замечать его. Казалось, это ему удавалось. И вот сейчас…
Он болезненно пошевелил лопатками, поморщился. Все утро испортил ему старик: оставшись дневальным по бараку, сидит в углу и ворочает глазищами. На душе было тяжело, будто он не освобождается сегодня, а ждет с минуты на минуту ареста.
Волков прошелся меж койками, посмотрел в проход. На побеленную стену, во всю ширь которой раскинулся плакат: "Запомни сам, скажи другому, что честный труд - дорога к дому!", падала тень от сидящего Филина. Большая, искривленная, она колебалась все время, то удлиняясь, то укорачиваясь, - видно, старик медленно раскачивался на табуретке.
Волков опять почувствовал на себе тяжелый взгляд старика. Ладони у него вспотели, а спина и затылок напряглись, будто он ждал удара. Резко повернувшись, он пошел по проходу к Филину.
- Чего ты на меня уставился? - подойдя, вызывающе спросил он. - Чего тебе надо? Не видел раньше, да?
Старик поднял голову, покрытую жесткой седой щетиной, и буднично спросил:
- Сегодня выскакиваешь?
- Ну, освобождаюсь. А что?
- По зачетам? До конца срока-то тебе, вроде, еще год как тянуть?
Филин говорил так, точно и не стояла между ними та ночь. Волков успокоился немного, тело чуть обмякло, только у затылка немного покалывало, словно он отлежал шею.
- Суд был, - ответил он. - Освободили…
- Так… Заработал, значит.
- Ну, заработал. А тебе чего? Не нравится?
- Почему не нравится? Всяк по-своему на свет вылазит… Можно головой, можно и ногами.
- Это ты к чему? - прищурился Волков.
- Да так, - протянул Филин и вдруг спросил без всякого перехода. - Завязать думаешь?
"Вот оно, начинается", - плеснулась в голове мысль, и Волков подался назад, посмотрел на Филина, щурясь.
- А если и завяжу? То что?
Филин поднял голову выше. Свет из окна ударил прямо ему в лицо и осветил на нем паутинное переплетение морщин, набрякшие под глазами мешки.
- Да ничего, - Филин смотрел, не мигая. - А может, найдешь там Ваську Пана? Передашь привет от Филина…
- Брось петь-то мне. Не младенец.
- А что? Васька - вор фартовый.
- Я говорю: брось петь тут мне.
- Вор фартовый, в авторитете… Может, все ж поищешь? Сам знаешь, иногда лучше, когда со своими-то на большой живешь.
Филин медленно сжал в кулак короткие пальцы, постучал кулаком по коленке, потом также медленно распрямил большой палец, поставил его свечой.
- Вот так.
Волков начал жалеть, что затеял этот разговор, не надо было обращать на старика внимания: только еще хуже растревожил душу. Он хорошо понимал скрытую в словах Филина угрозу. А внешне не придерешься - уговаривает. Хитер… Но его-то тоже на мякине не проведешь.
- А ну тебя, - зло бросил он. - Васька, Васька… Вылезешь на свободу, сам ищи его.
Отступив вперед спиной два шага, он повернулся и пошел к выходу из барака. Уже у дверей услышал:
- А может, поищешь все же?
- А-а, - отмахнулся он и толкнул ногой дверь.
Небо развиднелось. На нем, словно проталины, появились синие просветы. Розоватые облака вокруг них медленно двигались, наползая друг на друга, то сужая проталины, то обнажая ослепительно сияющую темно-синюю бесконечную даль.
Волков шел по песчаной, влажной и хрустящей дорожке. Он обогнул два барака, клуб с круглой башенкой, прошел между подстриженными кустами акации и вышел к дороге в промышленную зону. Дождь подразмыл дорогу. Она оползла в кюветы, но по обочине уже протянулась протоптанная в грязи липкая тропинка. Путь этот был ему знаком до мелочей. Вон там, впереди, метрах в ста от него - школа. Около ее дверей вкопана большая бочка для окурков. В этой школе все было наоборот: в старших классах училась молодежь, а в младших - пожилые, с загустевшим голосом люди. Иногда на уроках, решая задачи по учебнику третьего класса, кто-нибудь из учеников бурчал в сердцах на весь класс:
- А-а, нехорошая, не решается - падла.
На него цыкали, а учительница, жмурясь, смотрела в окно.
Волков в этом году закончил девятый класс. В школе сидел он у окна, напротив которого рос небольшой тополь. Возле тополя дорога резко поворачивала и вскоре упиралась в деревянную вахту.
Он обогнул школу, дошел до поворота, и в этот момент солнце окончательно прорвало облака, хлынуло, освободившееся, на землю, ударило лучами по крыше вахты, и черный влажный толь на ней задымился.
Он широко расставил ноги и посмотрел вверх. Голова немного кружилась от напряжения, и блестящее небо, казалось, клонится за спину. По этому склону, разбегаясь от солнца, скользили белые облака. Словно весь мир распахнулся перед Волковым, и он впервые за утро душой почувствовал, что сегодня выходит на свободу.
Рассмеялся радостно, подумал:
"А ведь и вправду - освобождаюсь".
Хотел идти дальше, но вдруг услышал:
- Любуешься?