* * *
В этот вечер Центральная штольня была похожа на позицию перед началом сражения и одновременно на огромнейший дом, в котором готовятся к празднику.
Люди были встревожены и торжественно озабочены. Бригадиры и звеньевые в десятый раз перечитывали свои памятки. С чего начинать, списки людей и наличие инструментов. Они бегали, проверяли и с волнением думали о завтрашнем дне.
Парторганизация провела летучие митинги, укрепляя в людях железную решимость победить препятствия. Рудоуправление прислало последние диспозиции и рабочие чертежи отдельных участков переустройства.
Распределили роли. Начальником работ в квершлаге был утвержден Роговицкий, хоть и десятник, но опытнейший горняк, превосходно знавший своих людей. Техническим руководителем при нем назначили Звягина.
На Фролове лежала добыча, а значит судьба горделивой звезды, сверкавшей над штольней. Кунцов был обязан всем помогать и за всем смотреть.
С каждым часом росло напряженное ожидание, возвышаясь до бурного оживления. Наступал долгожданный момент. Озабоченность последними приготовлениями от этого переходила в торжественный подъем и в Центральной штольне словно готовились к празднику.
После полудня начали пробивать печь в четвертой лаве. Звягин метнулся туда, указал направление, ушел и сразу его захлестнула волна собственных дел.
Домой он решил не ходить - некогда. В столовую тоже - шахтный буфет под рукой. Даже о Марине думал туманно, словно издали. Было решительно некогда!
Сейчас Роговицкий шагал впереди, а Звягин за ним с записной книжкой. Тянулся длиннейший квершлаг и надо было запомнить метры путей, чтобы знать, какие участки серьезней, а какие проще.
Роговицкий осматривал все. По дороге встретилась дверка, обязательно нужно было в нее заглянуть! В маленькой кладовушке, выбитой в стенке, лежал наготове инструмент. Заправленный, подновленный и не так, в обезличку, а каждая штука с дощечкой - хозяин указан.
Роговицкий одобрительно крякнул. Превратился в начальника, а остался таким же - простым, немного ворчливым и добродушным. Но решения принимал смелые. Подошли к гезенку.
- Где Хвощ?
Выступил заключенный, который вчера отказался работать.
Презрительно покосился и стал, заложив руки в карманы.
- Напиши ему, Лаврентьич, записку на заработанные ботинки!
Хвощ отступил, вынул руки и даже пожал плечом. Этого не ожидал!
- После смены, сынок, загляни в контору.
Отойдя от гезенка, Роговицкий сказал:
- Блатная душа, а работник хороший! Только надо увлечь. Я с Кунцовым повздорил, но партком меня поддержал. Оставляю бригаду в штольне! На свою ответственность оставляю. Отмахнуться от человека легко - катись, мол, колбаской! А ты его приручи, сделай своим! Смотри за ним в оба, а сам приручай! Как, Лаврентьич, надо увлечь?
- Надо, - тряхнул головою Звягин.
- Я увлеку, - задорно обещал Роговицкий и засмеялся.
Вдруг ему пришла мысль:
- Лаврентьич, давай график составим? Во всю, понимаешь, стену, чтобы каждый видел свою работу?
Звягин ударил себя по лбу.
- Как это я не догадался!
Ему все более и более нравился Роговицкий. Он представлялся спокойно идущим к своей хорошей цели. Он с презрением относился к препятствиям и всех увлекал за собой.
В комнате технического бюро на полу разостлали склеенный из полос огромный лист. Кто-то из комсомольцев лежал на животе и кистью выписывал цифры на разграфленной бумаге. Горели лампы. В помещении была тишина; вечерняя смена давно спустилась под землю.
Звягин взглянул на часы и легкая тревога охватила его. Уже седьмой час пошел с той минуты, как начали пробивать печь.
Он сам назначил для проходки девять часов и помнил, как с интересом посмотрел на него проходчик Кукушкин. Сведений о работе с тех пор не поступало.
- Неужели сорвусь? - задумался Звягин и вспомнил о Марине.
- Написал, - прервал его комсомолец.
На графике были размечены дни по числам - от первого по десятое. Это был срок, заданный рудоуправлением. В десять дней должна была переродиться штольня.
- Бригада Макарова, - напомнил комсомолец. - Какие задания на первое число?
Звягин взглянул в записную книжку.
- Двенадцать метров рельсового пути, до пикета - четыре!
- Есть! На второе число?
Вся работа по квершлагу была расписана из часу в час. Вошел Хвощ, в новых скрипучих ботинках. Поискал глазами и встал у стенки.
- Говорили притти...
- Подождите, - ответил Звягин. Затруднился назвать - гражданин или товарищ? А просто Хвощ показалось грубо. Поэтому никак не назвал.
Хлопнув дверью, вбежал Роговицкий, раздосадованный и мрачный. Лицо его приняло жесткие очертания и опять напомнило старого, сурового солдата.
- Буза! - буркнул он на безмолвный вопрос Звягина, - да пустое, однако! Работай себе, Лаврентьич.
Звягин удивился, а потом холодок настороженности пробежал по его спине.
- Не случилось ли с печью чего? - спросил он негромко, чувствуя, что речь может итти о нем.
- Да нет! - уклонился десятник, - говорю, что буза!
Избегал прямого ответа и обрадовался, увидев график. Подошел, повеселел и улыбнулся в усы.
- Ловко... ловко. На стенку повесим. Пущай каждый видит, что задано и что сделал...
Здесь он заметил Хвоща. Тот стоял, заложивши за спину руки, и спокойно прислушивался к разговорам. Но обычной презрительной усмешки на губах его не было.
Роговицкий пошарил глазами по графику.
- А работу в гезенке не проставили? - и приказал: - Пиши! Бригадиром - Хвощ!
Заключенный вздрогнул и еще более побледнел.
- Согласен? - крикнул Роговицкий, - чего стал?
Хвощ улыбнулся беспомощно и даже застенчиво. А ведь был знаменитым рецидивистом и в блатной среде считался головкой!
Он оправился и ответил просто:
- Буду работать!
График закончили. Все ушли и Звягин остался один. Потянулся, отгоняя сон и усталость, и сел на диван. На дворе заревел шахтный гудок.
- Десять часов! - догадался Звягин. - Через час окончится печь...
Опять его охватило беспокойство. Зажавши ладонями виски, он припомнил свои расчеты. Все было правильно. Но и это не успокаивало. Недосказанность слов Роговицкого сбивала с толку, заставляла строить догадки. Что-то скрыл Роговицкий, чем-то не хотел огорчить!
Тень от стула вытянулась по беленой стене и была похожа на длинную подкрадывающуюся кошку. Этот пустяк развязал подозрения. Точно и вправду что-то кралось к нему, еще невидимое, но угрожающее.
- Что со мной? - возмутился Звягин и вскочил с дивана, - вот растрепались нервы!
Еще трое суток предстояло прожить в таком напряженном ожидании. До этого вечера он почти забывал о связавшем его условии, а сейчас определенно ждал беды.
Спать он не мог. А поэтому напялил свой шлем, взял лампу и пошел к штольне. Решил присутствовать при проходке печи. Хотя там наблюдал и Фролов, и опытные люди, и участок этот не числился за ним.
Ночью квершлаг был таким же как днем. Редко горели лампы и коногоны торопились прокатывать последние вагонетки с углем. Старая штольня кончала жить.
Возле стен уже появились инструменты, штабели новых тяжелых рельс и свежие шпалы. За ночные часы все это привозилось, распределялось и раскладывалось. Монтеры тянули добавочную электрическую сеть, налаживали временное освещение. Все были заняты, озабочены и торопились.
В уши толкнулся глухой удар. Второй и третий. Это взрывали породу, углубляя гезенк. Звягину вспомнился Хвощ и не договоривший Роговицкий. И опять подозрение отравило его спокойствие. Он ускорил шаги, миновал штрек, в котором пробивали гезенк, и прислушался.
За ним шли. Издали виден был огонек лампы. Огонек мотался в стороны - видимо, шедший торопился.
Мало ли шахтеров обычно идет один за другим! Но Звягин почувствовал ясно, что это догоняют именно его. Он остановился и к нему действительно подошел человек с бородавкой над рыжей бровью.
Он поморгал глазами и объявил и почтительно и в то же время нагло:
- Приказали догнать-с! Вас просят в шахтком.
- Зачем? - изумился Звягин. - Ведь поздно?
- Не знаю-с, - хихикнул человек, видимо, наслаждаясь растерянностью инженера.
- Не пойму! - совсем омрачился Звягин и крупно зашагал обратно.
Предчувствие нехорошего, тянущее, как зубная боль, опять охватило его.
В коридоре шахтного здания была тишина и шаги гулко звучали по асфальту. Секунду он поколебался перед дверью, а потом решительно распахнул. Маленькая комната была ярко освещена и сизые крылья табачного дыма плавали над лампой.
За столом, ероша волосы, хмурился председатель шахткома, сбоку, в пальто с поднятым воротником, сидел Кунцов. Он только что возвратился из рудоуправления. У стены, заложивши руки назад, стоял Шафтудинов. Словом - весь треугольник.
Увидев Звягина, Кунцов закрылся газетой, а Шафтудинов поморщился.
- Закройте плотнее дверь! - сказал председатель официальным тоном.
Звягин подошел к столу, остановился, и нерадостная улыбка наползла на его губы. Минуту длилось молчание, и только слышно было, как журчит вода в трубах отопления.
- Та-а-ак, - первым начал председатель, нахмурился еще более и полез в портфель. Достал телеграмму, расправил ее на столе и прикрыл ладонью.
- Вы судились? - отрывисто задал он первый вопрос.
Звягин вдруг засмеялся и сел на стул. С этого мига он сделался совершенно спокоен.
- Судился, товарищ, и осужден на два года!
Кофейные глаза Шафтудинова посмотрели остро и с негодованием.
- А за что? - небрежно вставил Кунцов, не пошевелившись.