И точно в ответ из тьмы безлюдного перехода блеснула лампочка. В страшном испуге Кунцов отскочил от вагонетки. Лампочка перестала двигаться. Овладев собой, Кунцов нахмурился и пошел навстречу.
- Желаю здравствовать, гражданин начальник! - произнес в темноте голос, и Кунцов увидел лицо с бородавкой над рыжей бровью.
- Ты чего? - крикнул он, но человек стоял упорно, только быстро мигал глазами.
- К вашей милости, - сказал он и развел руками, - нет житья! Хвощ убить посулился...
- Жалуйся своему начальству! - с сердцем оборвал Кунцов и хотел пройти.
- То есть, позвольте спросить, товарищу Роговицкому?
- Зачем Роговицкому? - опять крикнул Кунцов, - Звягину! Инженеру Звягину!
И неожиданно для себя прибавил:
- Он сам без пяти минут заключенный и сможет тебя понять! - Сказал и пошел вперед.
Человек тотчас тронулся следом, держась позади и немного сбоку.
- А дозвольте узнать, - почтительно начал он, - как это инженер Звягин могут сделаться заключенным?
- А так, - ответил через плечо Кунцов, - если за эти два дня произойдет на его участке несчастный случай, он сядет!
- Вот как-с! - изумился человек, - сядет?!
Дальше они шли молча. Слышней сделался гул работы, штрек кончался и выходил в квершлаг. Тогда шедший сзади прибавил шагу и дерзко спросил:
- Это какие два дня? Сегодня и завтра?
- Сегодня и завтра! - охотно ответил ему Кунцов.
* * *
Звягин проснулся в техническом бюро на диване. Проснулся и солнечный луч скользнул по глазам.
- Эх, денек! - огляделся он, - ба! Да сегодня кончается срок!
Роговицкий вошел шумно.
- К первому штреку приткнулись! Доброе утро!
Посмотрел на диван и разворчался:
- Третий день из штольни не выгонишь! Толком не отдыхает, путем не ест, как это можно? До ночи чтобы ты и не показывался под землю! Слышишь?
Заглянул Кукушкин и по обычаю засиял.
- Мала беда, день свободный, а вам и податься некуда! Помните, говорить со мной обещали? Пойдемте ко мне обедать!
Звягин взглянул на часы.
- Приду!
Вышел из комнаты, посмотрел и выбрал взрыхленную санями дорогу. Путь ломался петлями по сахарной глади горы. Куда-то тянул и Звягин пошел по этому пути.
Глотал чистейший морозный воздух и щурился от голубого блеска снега. Первый раз за три дня остался один. Хорошо так итти и ни о чем не думать! Нехватало Марины. Будь она рядом, и мир бы стал полон без изъяна! Заиграл бы, как эти снега искрятся золотым переливом, под глазом солнца!
На вершине горы показалось особенно хорошо.
- Сопки пузатые! - улыбнулся Звягин, - важность какая! Сидят, точно куклы-бабы на чайниках!
Белизна разрывалась лужайками мертвой травы, прорехами шоколадных пашен и мерзлых огородов. А долина жила. В свистках, в дымах, в грохотаньи стройки.
Пятилеткой назад в долинке ютилась горсточка шорских домов. А сейчас целый поезд угольных хопперов движется под горой. Шахматным рядом рассыпался городок трудпереселенцев, а внизу, под ногами, квартал настоящего города.
Прокатил грузовик и снежная пыль косматыми облаками гонится за ним. Шахтные трубы чадят клубами дыма и ажурные переплеты бревенчатых эстакад желтеют, как восковые.
А на юге еще воздушней, еще шире! Синеют толпы таежных гор. Бугры сочетали яркость снегов с расцветкой волчьей и лисьей шкуры. На севере, за холмами колышется буроватая мгла, - это дышит гигантский завод, укрытый далью.
Во всем здесь была новизна, побежденная дикость, размах и простор.
- Одним словом, Кузбасс, - засмеялся Звягин. Представил, как в глубине спят угольные черные поля с такими же перегибами гор и ложбин.
- Угольный бассейн! - произнес он, стараясь почувствовать громадность этого слова. - А нужно ли нам уезжать на север?
Свернул под столбы высоковольтной магистрали. Они тянулись издалека, из синей дымки горизонта, от электрического сердца завода. Смотрел на блестящие провода, и они были, как серебряные струны, и, казалось, вот-вот запоют о его счастье.
* * *
Кукушкин жил в домике с огородом, стайками и двором. Разметенная тропка приводила к крыльцу. Едва только Звягин постукал в дверь, как в сенях затопали шаги, и отворил сам хозяин. Блеснул улыбающимся ртом и прихлопнул торчок волос.
- В самую пору!
В кухне было натоплено, пахло печеным и жареным. Полная женщина отошла от печи, разрумянилась, улыбалась. Кукушкин представил:
- Жена моя, Катя!
Катя отерла белую руку о фартук, подала ее и смутилась.
- Не взыщите за беспорядок!
Звягин взглянул. Она и степенная и по-бабьи лукавая, у нее с поволокой красивые глаза.
- Хороша! - решил он и порадовался за Кукушкина.
Горница показалась ему такой же приветливой, как хозяева. Зернистая броня льда затянула окна. А солнце рассыпало в стеклах огни, как блестки в хвостах павлинов.
- Маленечко посидите, - сказал Кукушкин, - а я сейчас.
Звягин сел и ноги его заныли в истоме отдыха.
Почетное место в комнате занимала кровать. Пышная, как поднявшийся пирог, она вздувалась к потолку белоснежными глыбами подушек. Двое детей сидели на коврике. Пятилетняя девочка потаращила на чужого большие глаза и опять стала слушать. Мальчик постарше лежал перед ней на животе и, болтая ногами, обутыми в валенки, рассказывал тихо, делая таинственное лицо.
- Был черный-пречерный город! И стоял на улице черный-пречерный дом!
Девочка вздрогнула и уселась удобней, подобравши ноги.
- Входит он в этот дом и видит, - мальчик сделал паузу и перестал болтать ногами, - черную-пречерную комнату... А в комнате стол. А на столе-то черный-пречерный гроб!!
Девочка открыла пухлый рот и совсем замерла.
- А в гробе, - мальчик приподнялся и вытянул палец, - черный-пречерный... клоп!
- Ха-ха-ха! - захохотал он и подбросил валенок к потолку.
Девочка поняла, она заблестела глазами, и, тряхнув головой, тоже залилась смехом. Не удержался и Звягин.
- Вот это люблю! - сказал Кукушкин, входя с патефоном, - все смеются!
Звягин порылся в пластинках.
- Как много из опер! - воскликнул он.
- Мала беда! Прошлой зимой в Москве побывал, в театре послушал. С тех пор покупаю. А патефон - премия!
Это он сказал важно.
Играл патефон, зайчики солнца пылали по белым стенам и Звягина охватила давно позабытая безмятежность. В этой светлой квартирке дышалось удивительно легко.
Обстановка была разнообразна, но говорила о шагнувшем вперед быте. В этом сдвиге и старые вещи теряли свою заскорузлость.
Длинный сундук, блестевший жестью, прикрылся цветной скатеркой и был у места. Столик хозяйки с дребеденью коробочек и флаконов, с зеркалом, охваченным шитым полотенцем, с каменной собакой, и он не портил дела.
На стене красовался широкий плакат - шесть условий товарища Сталина. Была и полочка, туго набитая книгами. На почетной середине стояли томики сочинения Ленина, а рядом и "Мир приключений", и "Курс горного искусства", и Пушкин, и "Таинственный кавалер", растрепанный и не имевший автора.
- Хорошо у тебя, Макар Иваныч! - сказал Звягин, незаметно переходя на ты.
- А чего нам не жить! - усмехнулся Кукушкин. - Получаем изрядно, парторганизация ценит, от рабочих почет. Жаловаться не могу. Входи, Ксенофонт! - крикнул он в дверь.
В черной сатиновой рубахе без пояса, в колоссальных пимах появился Кудреватых. С порога он начал застенчиво улыбаться, а вступил в комнату с осторожностью. Словно боялся как бы под ним не провалился пол. Так же деликатно он только скрыл Звягинскую руку в своей ладони, но не пожал, потому что меры для силы своей не чувствовал.
- С германской ыы вместе, - серьезно сказал Кукушкин, - в Силезии плен отбывали!
В дверь заглянула розоволицая хозяйка, поманила его, засмеялась и спряталась.
- Не дадут говорить! - сокрушился Макар, вставая.
- С ночи в забой? - спросил Звягин.
- Я с утра, а Макар с ночи. Приходите смотреть!
- По-новому?
- Надо же штольню спасать! Кое-что и по-новому! Технику подсобрали, электрическую сверловку введем. А работу совсем по-другому поставим...
Кудреватых ссыпал табак в цыгарку, а остатки в расшитый кисет.
- Приходите. Нам самим интересно. Целый месяц готовились!
Он выпустил облачко дыма и засмеялся.
- Да и правда, Лаврентьич, не по нраву старинка! Простору в ней нет. Врубишься в уголь, только начнешь расходиться и - стоп! Крепи! Отгребай его в печи. А то и пути настилай. Какое же это искусство? Летаешь от кайлы к лопате, от лопаты к топору. Нет, уж если ты швец да жнец, да в дуду игрец, - толку не жди! А надо работать, как плыть по воде! Без зацепки! Ругают нас за такие мысли - ишь, синицы какие, море зажечь хотят! Но имеем поддержку в парткоме...
- Лиха беда начало, - ответил Звягин, - а там подхватят!
- Мы ранние птицы, - засмеялся Кудреватых, - утренние!