Целую, как нам показалось, вечность секунд грохот стоял почти неописуемый. Перекрыть его мог только голос подружки невесты - или, говоря вообще, только он и попытался бы. Когда же голос ее до нас долетел, казалось, будто взывает она - очевидно, надсаживаясь, - из какого-то дальнего далека, вероятно - от трибун стадиона "Янки".
- Я этого не вынесу! - говорила она. - Давайте выйдем и поищем, откуда можно позвонить! Мне нужно сказать Мюриэл, что мы задерживаемся! Она с ума сойдет!
С пришествием этого местного Конца Света мы с миссис Силзбёрн оба повернулись к нему, вперед. Теперь же развернулись на своих откидных сиденьях опять, дабы узреть Предводителя. И, быть может, нашу избавительницу.
- На Семьдесят девятой есть "Шраффтс"! - проревела та миссис Силзбёрн. - Пойдемте возьмем содовой, и я смогу позвонить! Там хоть кондиционер работает!
Миссис Силзбёрн энергично закивала и ртом беззвучно показала: "Да!"
- И вы тоже! - заорала мне подружка невесты.
С весьма причудливой непосредственностью я, помнится, закричал ей совершенно неумеренное слово "Прекрасно!" (Нелегко - до сего дня - объяснить, зачем подружка невесты и меня пригласила покинуть судно. Возможно, ее довольно просто вдохновляла врожденная тяга предводителей к порядку. Быть может, ею руководил некий безотчетный, однако настоятельный позыв сохранить экспедицию в полном составе… Истолковать же мое необычайно стремительное согласие значительно проще. В некоторых дзэнских монастырях основное правило - если не единственная строго обязательная дисциплина, - когда один монах кричит другому "Бхо!", последний должен ответить ему "Бхо!", не задумываясь.)
После чего подружка невесты повернулась и впервые непосредственно обратилась к крохотному старичку. К моему неугасимому удовольствию, тот по-прежнему пялился прямо перед собой, как будто его личный пейзаж ничуть не переменился. Незажженную настоящую "гавану" он по-прежнему сжимал двумя пальцами. Ввиду его явного невнимания к кошмарному грохоту проходившего мимо отряда горнистов и барабанщиков и, вероятно, исходя из мрачного убежденья, что все старики, разменявшие девятый десяток, должны быть глухи как тетерева либо крайне туговаты на ухо, подружка невесты приблизила губы на дюйм-другой к его левому уху.
- Мы сейчас выйдем из машины! - заорала она ему - почти в него. - Найдем, откуда позвонить, и, может, чего-нибудь выпьем! Пойдемте с нами?
Непосредственная реакция старика была сродни блистательной. Сначала он посмотрел на подружку невесты, затем оглядел всех нас, а после ухмыльнулся. Ухмылка его выглядела не менее великолепно от того, что была совершенно бессмысленна. И того, что все зубы старичка были очевидно, великолепно, трансцендентно вставными. Лишь мгновенье он вопросительно вперялся в подружку невесты, и ухмылка его оставалась нетронута. Вернее, даже не вопросительно - с надеждой: словно бы он свято верил, что подружка невесты либо кто-то из нас строят славные планы вручить ему корзинку с провизией для пикника.
- Мне кажется, милая, он тебя не услышал! - закричал лейтенант.
Подружка невесты кивнула и вновь поднесла мегафон своих уст к уху старика. С поистине достойной похвалы громкостью она повторила приглашение покинуть вместе с нами автомобиль. И вновь, по всем видимым признакам, старичок готов был согласиться на любое предложение - в том числе, возможно, и сбегать окунуться в Ист-Ривер. Но и теперь оставалось тревожное ощущение, что он не услышал ни единого слова. Неожиданно старичок доказал, что так оно и есть. С широченной ухмылкой всем нам совокупно он поднял руку с сигарой и одним пальцем многозначительно постукал сперва себе по губам, а затем по уху. Он это изобразил таким манером, что жест мог относиться к некоей первостатейнейшей шутке, которую старичок хотел в полной мере довести до всеобщего сведения.
В тот миг миссис Силзбёрн рядом со мной подала зримый сигнал понимания - едва не подпрыгнула на месте. Она коснулась розовой атласной руки подружки невесты и закричала:
- Я знаю, кто это! Он глухой и немой - глухонемой! Это дядя отца Мюриэл!
Губы подружки невесты округлились междометием "Ох!". Она развернулась на сиденье к мужу.
- У тебя есть карандаш и бумага? - проревела она.
Я коснулся ее руки и закричал, что есть у меня. Торопливо - как будто время почему-то у всех нас заканчивалось, - из внутреннего кармана я извлек блокнотик и огрызок карандаша, которые не так давно реквизировал из ящика стола в дежурке суточного наряда моей роты.
Как-то чересчур уж разборчиво я написал на листке: "Надолго задерживает парад. Идем искать телефон и выпить холодного. Пойдемте?" Сложил листок пополам и передал подружке невесты, которая развернула, прочла и затем передала крохотному старичку. Тот прочел, ухмыляясь, перевел взгляд на меня и несколько раз неистово потряс головой вверх-вниз. На какой-то миг я подумал, что на этом его выразительный ответ и будет исчерпан, но старичок вдруг сделал жест, из которого я заключил, что он требует у меня блокнот и карандаш. Я повиновался - не глядя на подружку невесты, которая вся шла волнами жгучего нетерпения. Старичок с величайшим тщанием утвердил у себя на колене блокнот и карандаш, мгновенье посидел, нацелив карандаш и совершенно явно сосредотачиваясь, причем ухмылка его сократилась лишь на самую малость. Затем карандаш очень шатко задвигался. Появилась черточка над "т". После чего карандаш вместе с блокнотом были мне возвращены - с изумительно сердечным дополнительным кивком. Еще не вполне застывшими буквами старичок написал всего два слова: "С восторгом". Подружка невесты, прочтя это у меня через плечо, вроде как-то слабо фыркнула, но я быстро посмотрел на великого писателя и лицом своим постарался изобразить, что все собравшиеся в этой машине способны оценить поэзию по виду и ему благодарны.
Затем один за другим через обе двери мы выбрались из машины - оставили, так сказать, корабль посреди Мэдисон-авеню, в море горячего липкого макадама. Лейтенант чуть задержался, ставя шофера в известность о нашем мятеже. Как я очень хорошо помню, отряд барабанщиков и горнистов по-прежнему бесконечно тянулся мимо, и грохот нисколько не умолкал.
Подружка невесты и миссис Силзбёрн повели всех к "Шраффтсу". Шли они парой - почти как скауты-разведчики - направленьем на юг по восточной стороне Мэдисон-авеню. Закончив брифинг водителя, лейтенант их догнал. Или почти догнал. Он чуть приотстал, дабы наедине с собой извлечь бумажник и понять, очевидно, сколько при нем наличности.
Дядя отца невесты и я замыкали ряды. Оттого ли, что он распознал во мне друга, или же просто оттого, что мне выпало владеть карандашом и блокнотом, но старичок даже не притянулся, а вскарабкался ко мне и занял позицию, пригодную для прямохождения. Верхушка его красивого шелкового цилиндра не вполне доставала мне до плеча. Я задал невеликий темп ходьбы - из уважения к длине старичковых ног. К концу квартала или около того мы отставали от прочих уже значительно. Вряд ли нас обоих это сильно тревожило. Время от времени, помню, шагая бок о бок, мы с моим другом поглядывали вверх и вниз соответственно и обменивались идиотскими гримасами наслаждения взаимным обществом.
Когда мы со спутником достигли вращающихся дверей "Шраффтса" на Семьдесят девятой, подружка невесты, ее муж и миссис Силзбёрн уже стояли там несколько минут. В ожидании выглядели они, как мне помстилось, крайне грозной монолитной троицей. Они беседовали, но едва приблизилась наша разномастная парочка, смолкли. В машине, всего парой минут ранее, когда мимо с ревом шагал отряд горнистов и барабанщиков, общее неудобство, едва ли не общее горе придало нашей маленькой группе какое-то подобие союза - той разновидности, что временно сообщается туристам "Кука", которых грозовой ливень застиг в Помпеях. Теперь же, когда мы с крохотным старичком добрались до вращающейся двери "Шраффтса", стало совершенно ясно, что буря миновала. Мы с подружкой невесты обменялись взглядами узнаванья - не приветствия.
- Закрыто на переделку, - холодно констатировала она, глядя на меня. Неофициально, однако безошибочно она выбрала меня третьим лишним, и в тот миг - в причины вдаваться мне хочется не особо - меня ошеломило собственной отдельностью и сиротливостью гораздо сильнее, чем прежде. Примерно одновременно с этим, следует отметить, оживился и мой кашель. Из заднего кармана я вытянул носовой платок. Подружка невесты повернулась к миссис Силзбёрн и своему супругу.
- Тут где-то есть "Лоншам", - сказала она, - только я не знаю, где.
- Я тоже, - ответила миссис Силзбёрн. Казалось, она готова расплакаться. И лоб ее, и верхняя губа покрылись испариной, сочившейся, очевидно, даже сквозь толстый слой грима. Под левой рукой она держала черную сумочку из лакированной кожи. Держала, как любимую куклу, а сама при этом выглядела нарумяненной и напудренной в экспериментальном порядке, однако до крайности несчастной девочкой, сбежавшей из дому.