"Поп" снова запел, гнусавя:
Заварила теща квас
в недобрый час…
Исайя, ликуй,
Пахом, Пахомихе не бракуй…
Старушка, сидевшая рядом с профессором, заерзала, зашлась смехом и неожиданно икнула.
- Ахти, господи. Изловил бес душу грешную. - Старушка перекрестила рот. Но икота от этого не прошла. Она вздрагивала, крестилась, все более смущаясь, сникая.
А тут как раз началась "обедня", "поп" заголосил утробно:
Баба ты, баба, дура деревенская.
Сено в зубах, палка в руках,
Куда ты пошла-то?
И все присутствующие подхватили хором:
На поминки, мой батюшка, на поминки,
На поминки, батюшка, на поминки.
Старушка тоненьким голоском тоже подпевала, с трудом сдерживая икоту:
На поминки, мой батюшка, на поминки…
"Молодые" подошли к "попу" поближе, он велел им целовать "крест" из лучины. И после объявления "Пахома" и "Пахомихи" мужем и женой, "поезд" снова с бесовскими прискоками направился "домой", где уже разостланы были на полу тряпье и сено.
- Таперича ночь ночевать надоть, - хихикнула старушка, уже не обращая внимания на икоту.
А профессор снова воскликнул:
- Ну и Пахомушка-Петрушка, никогда такого не видывал!
Петр поискал глазами девушку-одуванчик и увидел в общей кутерьме, среди возбужденных, плутоватых, прослезившихся, азартных, раскрасневшихся лиц ее милое лицо, ее полуулыбку, смущенную и лукавую. Взгляды их встретились. Она хмыкнула, прикрылась ладошкой, потом легко отбросила за плечи пышные свои волосы и спряталась за каким-то гогочущим парнем возле дверей.
А посреди зала продолжалось, разворачивалось действие. "Пахомушка" и "Пахомиха" легли спать-ночевать на тряпье и сено. Да вот незадача - "молодуха" не головой легла к голове "супруга", а ногами. Ощупывает он, ищет голову "молодухи", а найти не может и кричит в отчаянии:
- Маменька, у невесты головы нет.
"Мать" отвечает ему жалостливо, с повизгиванием:
- Поищи хорошенько, должна быть.
"Пахомушка" ищет, старается, да находит лишь "Пахомихины" ноги в лаптях. Это у него получалось уморительно, с напускным ужасом, досадой и шумным пыхтением, под громкие советы всех вокруг. И снова "Пахом" взмолился:
- Маменька, ищу, и все нет!
Хохот, посвистывание были ответом на его жалобу. А когда провозились "молодые" без толку всю ночь, раздосадованный "муж" начал бранить "жену", честить ее за то, что она и "дельницы" - большие грубые рукавицы - надела каждую не на ту руку.
- Неуклюжая! - закричал "Пахом". - Бестолковая! Как без меня-то жить будешь? Вот уеду в город по делам, смотри у меня!
- Насмотришься за ней, мужикатой, - серьезно и строго проговорила старушка, наконец-то справившись с икотой. От смеха же и прошла ее морока. - Пока муж в работах, молодуха всякого прохожего ждет. Это уж как водится у нынешних.
- Сказка-то старая, - напомнил Петр.
- Сказка-то старая, да присказки новые, - отрубила старушка.
А "Пахом" бросил работу, собрал инструменты, приложил к губам руки рупором, закричал во все горло:
- Эй, перевозу! Трам-тара-рам!
И сейчас же "Пахомиха" приехала к нему на скамейке. Обнялись супруги, целуются. "Пахомиха" спрашивает:
- Здоров ли ты жил, имел ли работу, много ли заработал, не имел ли какой заботы?
- Я-то хорошо, - ответил "Пахомушка". - А ты как поживала? Тятеньку мово уважала, слушала ли маменьку, топила ли баеньку, запирала ли дверь на замочку? Спала ли всегда в одиночку?
- Все делала, как ты велел, Пахомушка.
А тот глядь на дерюги да на сено, видит, "ребенок" лежит - старый пиджак, перетянутый веревкой.
- Откуда у тебя ребенок?!
- Вот и поймал гулящую! - обрадовалась бабка, поддергивая платочек.
- Ребенок твой, - смело говорит "Пахомиха".
А муж оторопело:
- Как может быть мой? Я дома не ночевал!
- А ведь первую ночь я с тобой спала, - изворачивается, лукавит "Пахомиха".
- Врешь, безголова-неуклюжа! Откуда дитя? - И замахнулся грозно.
А "Пахомиха" смело:
- Откуда, откуда. Ребята сделали!
И расшумелись пуще прежнего все в клубе, стали искать меж собой отца ребенка. "Пахом" ярится, злее всех ищет. Натыкается на "прохожего человека", спрашивает грозно:
- Был у моей Пахомихи?
- Был, - лихо, с вызовом отвечает "прохожий человек". "Пахом" в отчаянии кричит, вопит на своих "родителей":
- Что же глазели? Пахомиху не уберегли! - И ударил "родителей" "ребенком", а потом стал колотить скомканным, перевязанным пиджаком "прохожего человека":
- Не ходи к чужой жене, не ходи к чужой жене!
Набросился и на "Пахомиху":
- Не спи с другими, не спи с другими!
И до того разошелся, что стал бить всю "родню" свою и всех, кто рядом стоит. Со смехом и визгом побежали кто куда. На том завершилось представление.
- Поразительно, - сказал профессор, - нелепо, дико все закончилось, а смешно. Как быстро и смело реалии переходят в символику и наоборот. Трагедия, фарс, драма, комедия, цирковое трюкачество - все берет свое начало из таких вот народных гуляний да игрищ.
Около дверей толкалось много молодежи. И там вдруг резко засипел, заорал магнитофон у кого-то в руках. Парни и девушки задергались, запрыгали в модном танце.
- А вот и новый тур праздничных представлений, - сказал Даниил Андреевич, и по его глазам было видно, что это веселье ему тоже очень интересно. Но старики и старухи рассердились не ра шутку, они вытолкали молодежь из клуба:
- Пошли отсель, бесовские дрыгалки. Не для вас веселье!
А "Пахом" да "Пахомиха" вскоре вновь стали рыжим прихрамывающим мужиком и вернувшейся в свой прежний облик лукавой, быстрой теткой Евдокией. И вся их возбужденная "родня" расселась по лавкам, живо переговариваясь и пересмеиваясь.
Вечер еще не закончился. Но усталость, духота и желание покурить вывели на улицу многих мужчин. Профессор тоже хотел было уйти, но Петр уговорил его остаться.
- Что-нибудь тут еще придумают. Я чувствую.
Радостное его возбуждение было не только от веселого праздника. Глаза девушки нет-нет да выглядывали из-за кого-нибудь, светились то в одном месте большого зала, то в другом, она будто играла в прятки с Петром и в то же время хотела, чтобы он видел ее повсюду.
Надо было поскорее, пока не закончился вечер, сделать, совершить что-то невероятное, что-то такое, что помогло бы завоевать эту девушку. Петр побежал за своей гитарой.
Никогда еще не пел он для стольких людей сразу. Сначала не мог настроиться, голос звучал не в полную силу, с хрипотцой, потом все стало получаться само собой.
- Еще! Еще давай! - требовали слушатели, усевшиеся на низких лавках.
И Петр пел. Туристские песни, морские, модные и старинные, грустные и озорные. Их оказалось много в его памяти. Как-то по-особому приняли песню Окуджавы "Девочка плачет - шарик улетел".
Петр мог бы еще петь и еще. Но было уже поздно и очень хотелось проводить эту загадочную русоволосую девушку домой. Но проводить ее не удалось, она куда-то исчезла внезапно.
Петр один походил по мосткам да крутым каменистым тропам. "Где ее найдешь? Может, за каким камнем спряталась, сидит, смотрит на воду, а может, домой ушла". За перевал, на котором частым гребнем стояли ели и сосны, Петр идти не решился, вспомнилось кладбище. Стало немного не по себе.
Солнце уже закатилось, но было светло, ясно в небе. И такой холодной густой казалась небесная синева, что можно было подумать: она из чистейшего льда или хрусталя. Наверно, оттого особенно близким и горячим виделось мерцание редких звезд. Это были минуты, которые человеку не определить, не высказать словами, да и вряд ли они нужны, - природа говорит с ним на особом своем языке, являет ему свое величие и чудо, наполняет душу любовью.
Петр не сразу вернулся домой. Друзья ждали его на сеновале под скатом крыши, куда вела крепкая широкая лестница.
- С чем поздравлять? - спросил Илья негромко.
- Дрыхнете? А я такую красоту видел, - бросил Петр и подошел к слуховому окну, задев головой тяжелую связку вяленой рыбы.
Над притихшей бухтой, над камнями, над деревьями поднималась чуть ли не вполнеба величиной, густого апельсинового цвета полная луна.
- Вы хоть сюда взгляните, - сказал Петр.
- Уже взглянули. А ты что, луны не видел? - вялым сонным голосом спросил Илья. - Давай спать, сегодня что-то очень укачало меня.
- Влюбленным не до сна, - тоже полусонно поддержал разговор Даниил Андреевич. - Думаешь, Илья, он просто так на луну смотрит? Привораживает!
- Он просто какой-то сердечный разбойник, - поддержал шутливый тон Илья. - Куда ни приедет, выберет себе жертву, разобьет сердце и сгинет навсегда. Помнишь Иваново?.. Ты смотри, Петька, за такие дела в порядочной деревне дрекольями бьют.
- Ладно вам… Тут совсем другое…
Петр почувствовал усталость, лег на сено, забрался под узкое одеяло между Ильей и Даниилом Андреевичем. Друзья перебросились еще несколькими фразами и замолчали. И сквозь дрему Петр еще долго слышал, как внизу, в сарае похрустывают жвачкой овцы, где-то в изголовье скребется букашка, наверно, короед. Вот неуверенно, неритмично простучали чьи-то каблуки по мосткам и вскрикнул пьяный голос. А вот с резким воплем проснулась и взлетела над бухтой чайка.
Видения, звуки, мысли то вспыхивали в мозгу, то угасали. Все так или иначе соединялось с ней, светловолосой незнакомкой.