Обратный порядок - не только обратный путь, но, как правило, обратный порядок и самого шествия; такая дорога. ЕЕ не надо искать - она сама ложится под ноги; если речь идет о горах, то она все более - вниз да вниз; и заблудиться нельзя; что вниз, то и верно; что вон к тем дальним скалам, которые уж тогда замечены, то и верно.
Спутники весело шли, обсуждая впечатления дня; мы с Алексеем сумрачно замыкали, изредка переговариваясь на темы незначащие.
Как и всегда в моих отношениях с этим человеком, его очередная история пробудила мысли, ассоциации; собственные истории снова пошли и в душу и голову; за пустяками вставало иное; "страны… XX век"; чувства были насторожены.
- Вот тебе и Куба, - сказал я наконец: вложив, как бывает, все в одну смутную фразу.
- Вот тебе и Куба, - мрачно и с готовностью повторил Алексей.
Куба!
Герой мой едет и не думает о тебе; но красота твоя - в сердце его и в сердце моем.
Он помнит, я помню белый, весь мягко белый песок Варадеро - песок, на который накатывают слюдянисто-прозрачные, агатово-лазоревые, покрытые глянцевым слоем чистого блеска волны безмерного, вечного моря, я помню, он помнит берег Плайя-Хирон - мертвую пляску пористого, острого камня, отверделого в корчах, в "ноздреватых" проемах; камня, вымученно-испитого - истощенного, иссушенного морем; камня, чьи профили и рельефы порою напоминают головы, бороды лихорадочных Дон Кихотов, зарытых в заветный, загадочный берег; а море?
О, снова и снова: теплое, теплое февральское море тут, рядом; оно масляно плещет своей извечной, и вечереющей, и одновременно и темной и прозрачной волной, и оно входит в поры камня, и тихо образует копытца, рисунки, наполненные и темной, и теплой на вид, и ласковой вкрадчивой влагой; и оно держит, и обнимает, и глухо волнует тело твое - кожу, мускулы; и оно слезит и слепит глаза, когда ты выходишь и вновь - не лежишь на волне, на спине волны, глядя в серо-голубое и ясно-желтое вечереющее небо, - а идешь, идешь, как подобает идти дневному и обыденному человеку; и святая морская соль стекает с легкой и бодрой твоей головы - и волнует, слезит, и слепит глаза; я помню таинственный, тоже вечереющий Тринидад - весь лиловый, и фиолетовый, и сиреневый, и снова лиловый, и вновь сиреневый, и вновь фиолетовый, и сиреневый - и все цвета и оттенки, что между: мягкие, круглые, небольшие горы - Эскамбрай; миг, когда небо зеленое, и все в зеленом дыму: перед самым закатом; и - море; море, серое и голубое, и фиолетовое, в зелени, желтизне, и медной розовости краткой зари, и в огненно-серебрящемся, рябоватом - смутно разбиваемом волною, зыбью, - отблеске самого́ великого, самого́ торжественного "диска" Солнца; я помню? он помнит? я помню - и он помнит; витиеватые, красиво изогнутые слова Ха́гуэй, Кама́гуэй - слова, связанные с образами серого и розового города, с образом огромного, черно-зеленого, плавно-четкого шара - могучего одинокого дерева посредине ярко-зеленой ровной поляны; оранжево-красные здание и стена - на краю ее, этой поляны; и эти серые, блестко-серые, веретенообразные королевские пальмы, каждая с темно-зеленым пучком на макушке - оторачивают поляну; красное здание - художественное училище, бывшая теннисная вилла; одинокое дерево на поляне - хагуэй; да, есть и город с таким названием; Хагуэй, Камагуэй… да, индейская память на острове, на котором давно уж, "в дыму столетий" исчезли индейцы; население - "афро-испанское"; скульптурно, гречески стройные, красивейшие мулатки, мулаты с кожей всех оттенков от темно-коричневого до палево-охряного - мулаты и мулатки, одетые в одежду "острого" цвета - малиновое плотное, светло-фиолетовое свободное; или оранжевая блуза, рубаха, ярко-синие, ярко-голубые джинсы и так далее (сравни в далекой Монголии!), - мулаты и мулатки гордым и радостным видом своим напоминают нам об Испании и об Африке; а индейцев нету; и вдруг - это индейское, заветное: Ха́гуэй, Кама́гуэй… Тайна, синь, свет.
…Стройная, невыразимо, неисповедимо, неведомо стройная, светло-кофейная строгая красавица мулатка с "точеным греческим" профилем, в розовом и сиреневом, на фоне ярко-зеленой, свежей поляны; на фоне могучейшего, круглого, черно-зеленого дерева…
Ха́гуэй…
Я помню - он помнит; огромные стручки, не стручки, а стручья, струки некоей местной акации; я помню, он помнит волокнистое, тянучее красное - цвета мяса красной рыбы - дерево с вялой, мнущейся, белой и бе́лящей рваной корой; я помню мертвенно стылых, "ленивых", умных и хитрых аллигаторов, заботливо упрятанных за забор; и вдруг - мгновение - молния - движение - и опять "сон"; я помню, он помнит; я помню, помню эти охряно-желтые, оранжевые, сиреневые, ядовито-голубые, синие, белые, розовые цветы, неожиданные после скромно-пальмовой степи - цветы-лепестки и цветы-ворс, цветы - длинные нити и цветы - целые лопаты; как слово "лепесток" в неуменьшительном контексте? Как слово "могучий" в превосходной степени? Эти вопросы встают постоянно, когда "зришь", когда видишь Природу Кубы; впрочем, "Природа Кубы"?