- Надо выработать ему режим! - говорит она, когда мама спрашивает, не кажется ли ей, что целых два часа - это немного слишком. - Нечего позволять ребенку без толку слоняться по дому и делать, что в голову взбредет, - есть, спать, смотреть телевизор… Это чудовищно - такой режим у шестилетнего мальчишки! Его ум ослабеет, раскиснет. Когда осенью он пойдет в школу, преимущества, которых он достиг, опережая других детей, будут утрачены!
Когда библейские байки мне надоедают, я ускользаю в пространства своего воображения, включив экранный дисплей: просто надо иногда кивать, чтобы показать, что слушаешь. Но иные из этих историй до того переполнены насилием и яростью, разрушением и местью, что прямо чудно. Мне особенно нравится момент, когда Самсон, обозлившись на Далилу за ее предательство, наваливается на колонны храма так, что здание рушится ему же на голову и заодно всех убивает. "Это вроде людей-бомб в сегодняшнем Израиле!" - говорю я, гордясь возможностью показать бабуле, что немножко разбираюсь в делах ее страны, но она качает головой: "Ничего подобного! Это совсем разные вещи!" И продолжает чтение.
Через две недели ей взбрело в голову, помимо библейских чтений, давать мне уроки иврита, но тут уж мама уперлась:
- Я не желаю, чтобы мой мальчик говорил на иврите.
- Но почему? - удивилась бабуля Сэди. - Так у него хоть появится занятие, и потом, это очень красивый язык. Спросите у Рэндла, он его обожает.
- Кто? Рэндл?
- Ну да, кто же еще… этот тип, за которого вы вышли замуж…
- Рэндл говорит по-еврейски?
- Нет, я просто ушам своим не верю! - бабуля Сэди не скрывала возмущения. - Ведь говорил же он вам, что, когда был маленьким, прожил год в Хайфе?
- Конечно.
- И что он ходил в еврейскую ешиву?
- Да…
- И на каком, по-вашему, языке там давались уроки - на японском, что ли? Он с успехом сдал вступительный экзамен после одного-единственного месяца частных занятий в Нью-Йорке! Ах, мой сын в ту пору - это было нечто необыкновенное! Я лопалась от гордости.
- Могу себе представить, - процедила мама.
Ее прямо затрясло от бабулиных слов, ведь она знала, что, по мнению Сэди, именно брак с ней обрек Рэндла на участь заурядного обывателя. Как мог столь блестящий юноша жениться на девице, которая, кроме Западного побережья Соединенных Штатов, в жизни нигде не бывала, не имела университетского диплома, не говорила ни на одном иностранном языке (сама-то она, Сэди, безукоризненно владела тремя и худо-бедно могла объясниться еще на семи или восьми)? Однако мама, к счастью, не вспылила, успела-таки прибегнуть к приемам, освоенным на занятиях ее семинаров по релаксации и человеческим взаимоотношениям.
- Видите ли, ма, - заговорила она тоном, означающим "я-себя-контролирую-я-владею-собой", - мне понятно, что изучение иврита в тот период принесло Рэндлу известную пользу, но должна вам напомнить, что в нашем доме вы - гостья и дом это протестантский, англоязычный. Когда для Солли придет время изучать иностранный язык, то решать, какой именно, будут не его дедушки и бабушки, а родители. Не так ли?
С этими словами она повернулась и ушла с веранды в дом.
Вскоре на веранде стало слишком жарко, бабуля Сэди тоже выкатилась оттуда и снова затеяла разговор с мамой. У нее в запасе есть еще одна излюбленная тема, вгоняющая собеседников в гроб, - это ее книга о Второй мировой войне. Она маму целыми днями изводит, все перечисляет цифры, касающиеся разных бед, отошедших в прошлое задолго до ее рождения.
- Я на пределе, - с дрожью в голосе жаловалась мама в тот вечер (они с папой уже собирались лечь спать). - Почему она не может оставить в покое эту тему? Откуда в ней такая потребность заставить меня забивать себе голову фактами древней истории?
Папа, как всегда, пустился в рассуждения, привычно пытаясь успокоить маму, смягчить трения между двумя женщинами:
- Ну, Тэсс, как-никак это ее специальность. Военная сторона нацизма известна всем, а она занимается другим его аспектом - зарождением, ее волнует вопрос, каким был нацизм в колыбели. То, что для нас - древняя история, ее "вчера", ее "сейчас"; она сама - порождение этой истории. Постарайся понять ее, прошу тебя…
- Рэндл, - сказала мама. - Я ее понимаю, но моя кухня - не университетская кафедра. У меня в настоящий момент несколько другие заботы, в первую очередь здоровье НАШЕГО СЫНА, я не могу допустить, чтобы мне без конца капали на мозги про эти двести пятьдесят тысяч детей, вывезенных нацистами в сороковые годы из Восточной Европы!.. И про эти мерзкие центры, Лебенсраум или уж не знаю что…
- Не Лебенсраум, а Лебенсборн.
- Да мне на это…!!!
Бранные слова в маминых устах остаются непроизнесенными, потому-то и впечатляют вдвойне. За этим взрывом голосов в их комнате, смежной с моей, последовало тяжеленное молчание, потом они, наверное, в конце концов заснули. И я тоже.
Поскольку мама на грани нервного срыва, папа взял отгул: надумал свозить меня в Сан-Франциско к другому врачу, послушать, что он скажет. Бабуля Сэди поехала с нами, чтобы мама смогла передохнуть.
Новый доктор считает, что я на пути к выздоровлению, но теперь у меня на виске шрам, куда более заметный, чем родинка, что была там раньше, и он вряд ли исчезнет.
Это шок.
Бросающееся в глаза несовершенство, видимый порок на теле Сола - да, такое потрясает.
На обратном пути я отстегнул ремни безопасности, растянулся на заднем сиденье и закрыл глаза.
"Дорогой Боже…" (Нет, сейчас я не знал, что сказать - я зол на Него.)
"Дорогой президент Буш, я от души надеюсь, что в ноябре вы будете переизбраны.
Дорогой губернатор Шварценеггер, пожалуйста, мне бы хотелось, чтобы вы, как в начале "Терминатора", вырвали сердце у врача, который сделал мне это. Папа затеял против него процесс, но это стоит кучу денег и будет тянуться месяцы, а то и годы. Насколько было бы проще, если бы вы смогли уладить это дело по-своему!"
На переднем сиденье папа и бабуля Сэди, должно быть, решили, что я заснул, они стали говорить полушепотом. Вдруг я навострил уши… тут-то и выяснилось наконец, что именно делает мой папа для усиления нашей военной мощи в Ираке, какой бы там государственной тайной это у них ни считалось. Интересное дело: даже в старости, когда тебе уже двадцать восемь, ты все еще хочешь, чтобы твоя мама тобой гордилась, и стыдишься, если она видит в тебе "nebish" - это слово Сэди мне объяснила, оно означает полный нуль, меньше, чем ничего, то есть, иначе говоря, когда она думает, что ты слабак, "бесхребетный чиновник".
- "Талон" совершит переворот в современной военной науке, - сказал папа.
- Талант? Чей? - рассеянно спросила бабуля Сэди.
- Не талант, а "Талон". Новый военный робот.
- В самом деле? Так вот чем ты занимаешься? Ты конструируешь военных роботов?
- Нет, я не сам их конструирую. Но мы - одна из тех немногих избранных контор Силиконовой долины, на которые возложена задача разработать для них кое-какие технологические аспекты. Головная организация находится на Восточном побережье, в Массачусетсе, она связана с другими, ведущими углубленные изыскания по различным частным вопросам робототехники. Они разбросаны, считай, по всему миру: в Шотландии, в Швеции, во Франции… причем, заметь, в Германии тоже есть одна такая!..
- Я тебя не о схеме управления спрашиваю, - перебила бабуля Сэди. - Лучше расскажи, что представляют собой эти "Талоны".
- Что ж, - папа заметно воодушевился, - сказать по правде, это нечто фантастическое! Можно подумать, будто они вышли прямиком из "Звездных войн". Они располагают всеми преимуществами человека, но без его недостатков.
- А поподробнее?
- Ну, во-первых, они не умирают, а следовательно, не оставляют после себя безутешных вдов и сирот, которым надо потом до конца их жизни выплачивать пенсию. Исключается также синдром возвращения на родину мертвых тел, когда людей будоражат известия о жертвах с американской стороны…
- Понятно.
- Во-вторых, у них нет никаких физиологических и психологических потребностей, что наглядным образом сократит военные расходы. Больше не будет нужды без конца снабжать нашу армию продуктами питания и напитками, отпадет надобность в посттравматической сексо- и психотерапии. В-третьих, это великолепные воины: мобильные, четкие, беспощадные. Они снабжены камерами, благодаря которым можно видеть все то, что видят они; можно ими управлять дистанционно, приказывать целиться и стрелять. В-четвертых: они не нуждаются в развлечениях, их не ждут дома влюбленные девицы, им глубоко плевать на человеческие права и достоинство противника… Одним словом, они свободны от эмоций. Ни гнева, ни страха, ни жалости, ни угрызений. Все это, естественно, повышает их результативность как воинов.
Папа так увлекся расхваливанием своих "Талонов", что мне уже казалось, он никогда не остановится, перечисляя их достоинства, но тут бабуля Сэди его прервала:
- Замолчи! - Голос она понизила еще больше, так старалась не разбудить меня, но и по ее шепоту слышно было, что она в ярости. - Остановись! Ты хоть соображаешь, что сейчас описал, Рэндл? До тебя доходит?
До папы прекрасно доходило, что именно он описал, он сообразил также, что бабулины вопросы не взаправдашние, а риторические, и потому ждал, что она сама на них ответит. Ждать пришлось недолго: