Петр Морозов, не прощаясь, покинул кабинет шефа, предчувствуя офисную драматургию исключительно по Станиславскому. Охрану на входе в офисное здание корпорации "Родненькая" Морозов сегодня оштрафует, гостей без предварительной записи в здание пускать категорически запрещено. А женщину с шубой пропустили! Отморозок надул щеки и пошел на проходную закатывать самолюбие подчиненных в асфальт.
Проникнув со скандалом в кабинет Черткова, нервная и растрепанная Тоня, обессилев, упала в первое попавшееся на ее пути кресло. Чего ей стоило преодолеть пост охраны, знала только длинная, до пят, дизайнерская шуба из шиншиллы. Но она предательски молчала, безжизненно повиснув на правой руке молодой женщины, которая пришла в этот кабинет отстоять законное право на обладание статусной меховой вещью.
– Саша! – обратилась фамильярно Тоня к водочному олигарху, чье высокое положение в обществе после вчерашней бурной ночи снизилось до статуса обыкновенного мужчины, с которым состоялась интимная связь.
– Я рад тебя видеть, дорогая! – улыбнулся в ответ Александр Евгеньевич.
– Сегодня утром, – взволнованно начала свой рассказ жена Птахи, – к нам в дом пришла твоя помощница Маргарита Григорьевна и вручила вот этот счет за шубу, которую ты мне вчера подарил. Как это понимать? Александр, я хочу знать, что происходит? – Тоня протянула счет Черткову.
Он не взглянул на счет, цифры знакомы, явно завышены, придется оплатить, мелькнуло в голове у главного благотворителя Задорожья. Александр Чертков набрал знакомый номер телефона.
– Маргарита Григорьевна, вы уволены! Почему я должен краснеть перед дамой за ваши необдуманные поступки? Кто дал вам право позорить мое имя? Вы что, из ума выжили?! Я сказал вам оплатить счет, это мой подарок семейству Птах, а вы?.. Анатолий и Тоня мои друзья!
Тоня делала знаки Александру Евгеньевичу, мол, не надо так строго с подчиненными, но Чертков вышел из берегов такта и терпения. Он кричал, демонстрируя гостье искренние намерения восстановить справедливость. Маргарита Григорьевна, активно участвовавшая в телефоном театрализованном представлении, сохраняла невозмутимое спокойствие. За время работы в корпорации "Родненькая" ее публично увольняли уже пятый раз, она догадывалось, почему агонизирует шеф, выплескивая в телефонную трубку негативные эмоции. Черт возбуждался и распекал подчиненных только по одной веской причине – деньги. Хрестоматийная истина корпорации "Родненькая".
Черт, накричав на Маргариту Григорьевну, прервал телефонную экзекуцию и громогласно выругался.
– Значит, шуба моя? – тихо спросила Тоня, боясь спугнуть удачу.
– Мое слово закон. Я ее тебе подарил и точка.
– Кто оплатит счет? – не унималась женщина.
Александр Чертков подошел к столу выписал чек и деловито протянул его Тоне. Женщина улыбнулась, искренне, на ее лице кокетливо проявился румянец. Она почувствовала, аудиенция закончена, пора. Тоня встала, надела шубу. И пусть на улице безудержно хозяйничает лето, она выиграла этот бой, она реализовала свою заветную мечту.
Черт не собирался ее отпускать, он подошел, обнял Тоню, страстно поцеловал ее. Пора платить по счетам! Черт дотянулся до внутренней связи и охрипшим от страсти голосом отдал приказ секретарше:
– Я занят, ко мне никого не пускать!
Глафире два раза повторять не надо, она сама прошла через этапы страсти и обожания шефа, она хорошо знала, как он дышит, когда хочет самку. Секретарша, начитавшись психологической литературы, убедила себя в том, что альфа-самцу перечить нельзя, подчиниться, молчать и терпеть – вот удел женщин, появляющихся на его территории. Она все реже предоставляла Черткову сексуальные услуги, его увлекали прелести других самок, а ее личная жизнь шла под откос и она все чаще по ночам плакала в подушку.
Страсть для Черта, подобно наркотику, разнообразила его жизнь. Он плыл против течения, ломал моральные устои, нарушал бизнес-договоренности, манипулировал людьми, считая их убогими, глупыми и жалкими. Черт чувствовал свой внутренний потенциал, он быстро учился и достигал поставленных целей, он, как главное светило во Вселенной Жизни – могуч, важен, и опасен в больших дозах для окружающих. Они это чувствовали на энергетическом уровне и подчинялись. Черт мечтал стать человеком номер один сначала в регионе, а затем и в стране. Он и только он будет устанавливать правила. Александр Евгеньевич Чертков – запомните это имя.
Насильники
Очередная пятница для банщика Павловича оказалась радикально черной, как матушка земля. Родион Хомяк озверел, он колотил услужливого банщика по спине не березовым веником, а мозолистыми кулаками Менты умеют больно бить, подумал банщик, скрутившись на полу в позу неродившегося человеческого детеныша. Сопротивляться бесполезно, хуже будет, индусы бить перестанут, когда точно убьют, решил Павлович. Скорчившись от боли, он периодически истошно кричал:
– Господи, за что, я ни в чем не виноват!
Игорь Графский и Олег Качалов с чувством обостренной брезгливости смотрели, как генерал, он же Зверь, профессионально выбивает показания у приближенного к их касте человека. Павлович – холоп, чернь городская, но он единственный, кто знал о непубличной жизни индусов. Проститутки по пятницам – обыденная процедура, но чтобы малолетних детей из интерната насиловать, такого индусы себе не позволяли. Они искали удовольствия, а не проблем, да и что в сексуальном плане могли предложить состоявшимся мужчинам, отцам города, неопытные в сексе дети из интерната? Слухи по городу распространялись быстро, как круги на воде, осталось установить виновника происшествия, бросившего в воду недостоверный камень лжи. Выбор пал на Павловича, а на кого еще? Повелитель березовых веников маскировался, изображал покорного слугу, ему доверяли свои голые тела хозяева города, доверяли, поворачивались к Павловичу спиной, а он?
– Я спрашиваю последний раз, кому ты рассказывал о нас и что? Не скажешь, убью гаденыша, – шипел сквозь редкие передние зубы Зверь. Кулаки Родиона Павловича слишком быстро заболели, поэтому в ход пошли ноги. Новые туфли Зверя из дорогой крокодиловой кожи с острыми носками методично били по скрюченному на полу телу Павловича, банщик стонал, кричал от боли, извивался, как длинная истрепанная мочалка на спине важного клиента:
– Господи, за что… Я о вас никому не рассказывал, я могила, я держу язык за зубами, за что, Родион Павлович, помилуйте, я ни в чем не виноват! – плакал, как ребенок, банщик, служивший индусам верой и правдой в течение двенадцати лет.
– Может это не он? – предположил Граф, не из жалости к холопу, а во имя установления истины.
– Если не он, тогда кто? Кто? – злился Зверь.
– Да он это! Трепался о нас своим дружкам, вот они и сгустили краски. Проституток превратили в детей, теперь о нас слухи ходят по всему городу. Скотина! Тварь необразованная! Алкоголик, язык не можешь за зубами держать! Кончать его надо! – вынес приговор Олег Качалов.
– Фотограф дело говорит, ошибки у индусов смывают кровью! Понял Павлович?! Пошли, выпьем, пусть с ним мои орлы разбираются, – Зверь со всей силы ударил ногой в лицо банщика и разбил ему нос.
Хлынула кровь, густая, липкая, темно красная, заливая дорогой дубовый паркет. Павлович мысленно прощался со своими несовершеннолетними детьми, он представлял их славные мордашки по очереди: Машу, Дашу и Кирюшу. Он просил у них прощения. Индусы удалились в парилку. Без банщика, в лучшем случае, они сегодня лениво отхлещут друг друга березовыми вениками, в худшем – их тела подвергнутся термической обработке, и только. Два молодца, по приказу Зверя, подскочили к окровавленному банщику, они били его ногами так интенсивно и так сильно, что через семнадцать минут Павлович увидел свое тело со стороны. Он лежал на полу жалкий, скрюченный, истекающий кровью, озверевшие парни били его милицейскими дубинками по голове.
Павлович почувствовал, как сильно запахло ладаном, на руку ему села огромная белая бабочка и приветливо запорхала крыльями. Ему, вдруг, стало легко и совсем не больно. Хорошо. Его бьют, а он ничего не чувствует.
– Это конец, – сказал незнакомый голос за спиной.
Павлович обернулся и увидел Павла Шамана, своего племянника. Он испугался, попятился назад.
– Что ты здесь делаешь?
– Работаю, дядя, работаю.
– Значит, все будет хорошо! И ты мне поможешь? А Паша?
– Нет, я тебе ничем помочь уже не могу. Пошли.
Павлович подчинился. Баня, в которой он трудился, находилась в здании спортивного комплекса на стадионе "Финиш". Взору удивленного банщика предстал стадион, на который слетелись белоснежные, большие бабочки.
– Что это такое? – спросил Павлович у племянника.
– Они прилетели за тобой! Ты умер, смирись и ничего не бойся.
– Я попаду в рай?
– Не знаю, дядя.
– Ты должен знать, ты умер раньше меня, – обиделся Павлович.
– Я не был там, наверху, у меня здесь на земле остались важные дела. Закончу их, и мы будем вместе.
– А мне можно остаться с тобой?
– Нет.
– Паша, ну пожалуйста. Я на деток родненьких хочу посмотреть. На Кирюшу, ему три годика исполняется через неделю. А вчера я купил ему большую лошадь-качалку. Я в детстве мечтал такую иметь, но родители бедно жили, а сыну я лошадь купить успел. Она гнедая, красивая, гладишь ее, как настоящая. Паша, я хочу домой, к жене, детям.
– Хочешь посмотреть, как тебя хоронят, как жена падает в обморок, как дети рыдают? За тобой пришли. Видишь, из бабочек образовалась спираль. Тебе туда надо. Пора! Поверь, так лучше. Говорил тебе, дядя, индусы до добра не доведут, но после смерти кулаками не машут. Давай прощаться.