Манукянц закрыл глаза. Посидев около мужа еще несколько минут и убедившись, что он уснул, Мария Герасимовна встала и, шаркая ногами, вышла из комнаты.
Рубен Тигранович не спал. Лежа с закрытыми глазами, он думал о случившемся. Отчетливо припомнился разговор с Клепановым, его ухмылка, недобро прищуренные глаза.
Клепанов вызвал Рубена Тиграновича к себе в контору и раздраженно спросил:
- Как там у вас дела с Федорчуком?
- Ждет своей очереди на получение ордера, - спокойно ответил Манукянц.
- Федорчуку нужно ускорить выдачу ордера, - сказал Клепанов. - Ему, кажется, трехкомнатная полагается?
- Нет, - Манукянц покачал головой, - двухкомнатная, Георгий Васильевич.
- Сделайте трехкомнатную! - твердо и с нажимом произнес Клепанов, искоса глянув на Манукянца.
- Это невозможно, - невозмутимо ответил тот, не показывая ничем своего волнения, - список утвержден исполкомом.
- Ну и что?
- Ничего, - пожал плечами Манукянц, - скажите, кого именно вычеркнуть, и дайте письменное распоряжение.
- Что за бюрократизм!.. Сделайте - и все!..
- Сбавьте тон, - тихо попросил Манукянц, - я не привык, чтобы на меня орали.
- Нервы… Не обращайте внимания, Рубен Тигранович… Мать Федорчука имеет право на дополнительную жилплощадь. - Клепанов закурил, глубоко затянулся. - Я видел справку.
- Я тоже. Она липовая…
- За Федорчука хлопочут из обкома партии. - Клепанов нервно ткнул сигаретой в пепельницу. - Согласитесь, что это серьезный аргумент.
- Безусловно, - кивнул Манукянц. - Кто именно хлопочет?
- Если я скажу, что первый секретарь, вам этого будет достаточно?
- Стало быть, мое дело телячье?
- Завтра же выдайте Федорчуку ордер на трехкомнатную квартиру… Понятно?
- Вполне. Я могу идти?
- Да. И будем считать этот разговор всего лишь маленьким недоразумением, - улыбнулся Клепанов. - С вами трудно работать, но интересно. Поверьте, это не комплимент. И пожалуйста, запомните, Рубен Тигранович: в любом правиле есть исключения.
- В данном случае Федорчук?
- Вот именно!
Вернувшись в отдел, Манукянц снял трубку и набрал номер приемной первого секретаря областного комитета партии.
- Мне необходимо срочно встретиться с товарищем Фирсовым, - назвав себя, сказал Манукянц.
- По какому вопросу? - сухо спросил женский голос. - По личному или по служебному?
- Пожалуй, и по тому и по другому, - ответил Манукянц.
- Именно с товарищем Фирсовым?
- Да, и именно сегодня.
- Речь идет о первом секретаре обкома партии, у которого расписана каждая минута… Вы меня удивляете, товарищ Манукянц!
- Поймите, мне действительно очень нужно…
- Ну хорошо, приезжайте, - помолчав, сдалась та, - если будете через полчаса, попытаюсь для вас что-нибудь сделать.
- Это не для меня, - возразил Манукянц.
Через полчаса Рубен Тигранович вошел в кабинет Фирсова и в полной растерянности застыл на пороге: он узнал, сразу узнал в этом человеке Палладия!.. Столько лет прошло, а он узнал.
- Вот это да! - Фирсов рывком поднял свое крепко сбитое, полное тело и шагнул навстречу Манукянцу, по-солдатски прищелкнув каблуками. - Товарищ майор!..
- Полковник… бывший, - вяло улыбнулся Манукянц и вдруг почувствовал, как защемило под сердцем. На миг ноги стали ватными, на лбу выступил пот и почему-то заныли зубы - все сразу.
- Что с вами, Рубен Тигранович? - обеспокоенно спросил Фирсов. Он обхватил Манукянца за плечи, подвел к креслу, усадил.
- Э, вроде как первый звоночек, Палладий… Простите… - Манукянц смутился и замолчал.
- Сердце? - спросил Фирсов.
- Кажется, оно… Вот гадость. Не думал, не гадал…
Фирсов выглянул в приемную:
- Врача… И побыстрее, пожалуйста…
Фирсов на своей машине отвез его домой, приказав шоферу ехать потише и не тормозить слишком резко. Манукянц, пока они ехали, заставлял себя спросить Фирсова о Федорчуке и не мог: мешали слабость и сердцебиение.
И все-таки он задал вопрос, уже дома. Правда, сначала не о Федорчуке, а совсем на другую тему:
- Вы извините, но я не знаю вашего отчества, а так… Палладием… не могу.
- Алексеевич, - смущенно улыбнулся Фирсов, - но разговаривать будем потом. А сейчас ложитесь-ка в постель, Рубен Тигранович.
- Да, да, - суетилась Мария Герасимовна, - тебе нужно лечь в постель, Рубен. Спасибо вам, Палладий Алексеевич.
- Я завтра позвоню, обязательно встретимся, - прощаясь, говорил Фирсов. - Нам есть что вспомнить… Вот уж не подумал бы, что мы с вами земляки!
- Я недавно тут, - бормотал Манукянц, точно оправдывался, - после демобилизации. Маша родом отсюда, ну и решили на старости лет…
- Ну, все, все… С сердцем шутить не стоит. Прислать вам врача?
- Нет, не надо, - поморщился от ожившей боли в груди Манукянц. - Маша вызовет, если что… Палладий Алексеевич, один вопрос… Понимаете, трехкомнатная квартира Федорчуку не полагается - это незаконно.
- Какой Федорчук?.. Какая квартира? - удивился Фирсов и украдкой взглянул на Марию Герасимовну: может быть, Рубен Тигранович бредит?
- Так вы не знаете никакого Федорчука?.. Я так и думал… Он решил, что я не осмелюсь… Вот негодяй!..
Как только Фирсов ушел, Манукянц, сердито сбросив на пол одеяло, кинулся к телефону… Там на полу с телефонной трубкой, зажатой в скрюченной руке, и увидела его прибежавшая на стук упавшего тела Мария Герасимовна. Она с трудом разжала пальцы мужа, чтоб вызвать по телефону "Скорую помощь"…
Через два дня, несмотря на протесты жены, Рубен Тигранович оделся и отправился на работу. Чувствовал он себя хорошо и подумал, что врачи, как и положено врачам, сгустили краски. Никакой боли он не ощущал; приложив руку к груди, с удовлетворением отметил, что сердце бьется ровно и уверенно, потом прощупал пульс - семьдесят ударов в минуту. Тоже нормально…
Поздоровавшись, Клепанов приветливо спросил:
- Как спали, Рубен Тигранович? Как здоровы?
- Отлично! - бодро ответил Манукянц. - Все пустяки… Спазм.
- Так… - Клепанов постукал по столу пальцами. - Надеюсь, с Федорчуком все в порядке?
- Скажите, Георгий Васильевич, - Манукянц почувствовал, что у него пересохли губы, и облизал их языком, - если начальник лжет своему подчиненному, он тем самым совершает должностное преступление и попадает под действие статьи Уголовного кодекса или только морального?.. А?
- Что такое?! - Брови у Клепанова полезли вверх.
- Вчера я разговаривал с Фирсовым…
- С кем? - побледнел Клепанов.
- С первым секретарем областного комитета партии Палладием Алексеевичем Фирсовым, - громче повторил Манукянц.
- Вы что, с ума сошли? - выдохнул Клепанов. - Да вы понимаете, что…
- Кажется, начинаю понимать, что вы нечестный человек! - гневно выкрикнул Манукянц.
- Ну, дорогой мой, - протянул Клепанов, беря себя в руки, - так мы с вами не сработаемся.
Он глубоко и даже печально вздохнул.
- С товарищем Фирсовым я говорил не только об этом, - сказал Рубен Тигранович. - Еще и о том, что вы игнорируете решения исполкома, утверждающего списки новоселов.
- Ах, вот как! - Клепанов грохнул кулаком по столу. - Так вы еще и кляузник?! Я буду с вами разговаривать не здесь, а в кабинете следователя!
Манукянц почувствовал, как снова кольнуло в сердце. Он молча смотрел на Клепанова, а тот совсем потерял самообладание:
- Я не хотел предавать гласности эту историю, но теперь я не буду молчать…
- Какую историю? - почему-то шепотом спросил Манукянц.
- На мое имя поступило два письма, из которых ясно, что вы за взятки предлагали некоторым гражданам…
Последних слов Клепанова Рубен Тигранович уже не слышал. Внезапно, как в самолете, резко набравшем высоту, у него заложило уши, потом вся комната поплыла. Клепанов, размахивающий руками, стал зыбким и растянутым, как при рапидной съемке. И он мягко, словно в сено, опустился в сияющую бездну небытия.
Крупина с раздражением взглянула на часы: Богоявленская опаздывала уже на двадцать минут, а Тамара Савельевна любила точность во всем. И тут же она подумала, что раздражение ее вызвано не столько отсутствием пунктуальности у Богоявленской, сколько ею самой вообще. Это открытие в какой-то мере напугало: Крупина вдруг поняла, что не сможет быть объективной, а разговор предстоял нелегкий.
Она снова раскрыла диссертацию. Диссертация была пухлой и весила, несомненно, килограмма полтора. Подумав об этом, она усмехнулась и начала медленно перебирать гладкие листы - почти каждая страница пестрела пометками: "В чем смысл абзаца?", "Общие рассуждения…", "Давно известно!", "Мысль не проявлена!", "Вывод бездоказателен", "Сократить в три-четыре раза", "Проценты не сходятся…" Это ее раздражение, ее неудовлетворенность обрели форму кратких и хлестких приговоров на полях.
В дверь осторожно постучали. Вошла Елена.
- Извините, ради бога, Тамара Савельевна! - смущенно произнесла она. - Я, кажется, опоздала?
- Да, - сухо подтвердила Крупина, - на двадцать минут.
- У меня сегодня свободный день, - опустила глаза Богоявленская, - закрутилась по дому, и, как назло, ни одного такси…
- Садитесь, пожалуйста, Елена Васильевна, - перебила Крупина. - Разговор у нас будет долгий и…
- И малоприятный? - докончила Богоявленская.
Она села, достала из сумки пачку американских сигарет и маленькую зажигалку в виде бутылочки кока-колы.
- Забавная вещица! - Крупина потянулась к зажигалке. - Можно взглянуть?