И увидел Лютер, что люди эти тёмные не только цветом кожи. И уехал он из страны Габона в негодовании, хотя мог ещё жить в своём номере четыре дня.
Как Лютер папу ватиканского единым словом одолел и как через это исполнилось одно пророчество
Шёл однажды Лютер с войском на религиозный диспут во Фландрию – тамошний народ дикий, и есть вероятность, что диспут может перерасти в нечто большее, например, в длительную кровавую войну, и войско тогда окажется очень кстати.
А в то же время мимо проходил со своим войском папа ватиканский – турка бить. Правда, бить турка всё никак не получалось, скорее даже наоборот, но это вовсе не значило, что сие богоугодное дело следовало прекратить из-за такого пустяка.
И вот, встретились так нечаянно Лютер с папой ватиканским и понимают, что правила приличия обязывают их тут же, на этом месте, завязать сражение. Но войска каждому из них жалко – ведь не для этого его с таким трудом собирали. И начали предводители осторожно ругать друг друга, а сами судорожно думают, как же выйти из этой щекотливой ситуации.
Тут в пылу брани Лютер гневно восклицает:
– Креста на тебе нет, ватиканский поп!
Папа, почуяв что-то нехорошее, хвать за пазуху – и впрямь креста на нём нет. Огроменный крест, который обычно поверх одежд висит бесполезным реквизитом и на самом деле ни от чего не спасает, тот на месте, а маленький, нательный, куда-то подевался. Мы-то с вами знаем силу лютерова слова, а вот папа ватиканский не знал, оттого удивился и страшно испугался. Взмолился папа не своим голосом (своего он лишился от страха и удивления, оттого воспользовался голосом, услужливо предоставленным находившимся поблизости кардиналом):
– Не губи меня, Мартынушко, окончательно! Верни мне крестик мой нательный, а я откажусь от всех своих гнусных замыслов и дурных начинаний.
– Маловато будет! – говорит тут Лютер, втайне удивляясь своей дерзости и некогда угнетённой им в глубины характера склонности к торгу.
– Ну, тогда… Ну, тогда забирай в лоно церкви своей еретиче…, тьфу, протестантской, ещё и страны скандинавские и северогерманские – всё равно там моим проповедникам холодно, никто туда в командировку ехать не хочет.
И вспомнил тут Лютер давнишнюю историю с Георгиевым узлом и пророчеством, с ним связанным.
– Да ну! Галеон мне в гавань! – изумившись и забывшись, выругался он по-пиратски. – Вот как, значит, сбылось пророчество!
Понятное дело: при виде такой удивительной мудрости Божией не то что по-пиратски выругаешься, а ещё и спляшешь по-цыгански.
На том и порешили. Юристы все необходимые бумаги подготовили, Лютер с папой ватиканским их подписали в торжественной обстановке, а потом пир примирительный закатили. А после пира каждый пошёл по своим делам, по которым до встречи направлялся. Меня, к сожалению, на пиру не было, мёд-пиво пил я в другом месте и усами тогда ещё не обзавёлся. Тут и сказке Аминь!
Лютер и телевизор
Всем известно, что во времена Лютера телевизоров не было. Но куда же они делись? Причём, так капитально, что вновь появились только спустя несколько веков. Что ж, тут всё не так просто, как может показаться на первый взгляд.
В те далёкие времена мрачного Средневековья в телевизоре было всего три программы, да и те – ватиканские. "Ага! Ну, тогда всё понятно: коль скоро они ватиканские, то есть враждебные, то Лютер, придя к власти, и запретил телевидение – дело закрыто!" – воскликнет "проницательный" читатель.
Но в том-то и дело, что всё не так! Лютер мог спокойно заменить ватиканские, католические, программы на правильные, протестантские, но ведь он этого не сделал. Так в чём же тогда дело? А вот в чём.
Тогда была мода всё свободное время проводить у телевизора – сейчас трудно себе такое представить. Лютер был не чужд этой моды, хотя втайне корил себя за это и тысячу раз клялся выбросить бесовский механизм в окно. Но всё не решался: а вдруг, когда он будет выбрасывать телевизор, в это время под окном будет проходить женщина с ребёнком? И телевизор продолжал стоять на прежнем месте.
Среди прочего Лютера поражало, как отличаются люди из телевизора от обычных людей. На различных разговорных шоу, в беседах в студии или в выступлениях в Рейхстаге герои передач ярились, кричали и требовали, бешено вращали глазами или, напротив, важно надували щёки, а иные словно впадали в помешательство и, наверное, после передачи, когда выключали камеры, их уносили санитары на носилках в душеспасительные лечебницы.
Но когда после изобретения протестантизма Лютер стал знаменитым, у него появилась возможность общаться со многими людьми, которых доселе он видел только на экране телевизора. И в жизни, о чудо, они оказались ничем не примечательнее обычных людей. А многие персонажи, о которых, смотря телевизор, могло сложиться впечатление, что они какие-то нестерпимые дураки, лгуны и пустомели, в реальной жизни оказывались вполне себе симпатичными людьми.
Так недоумевал Лютер, пока знакомый кинооператор не объяснил ему, что всё дело во вредных излучениях от кино– и видеоаппаратов – во время своей работы, они вызывают у снимаемых временное помешательство и преждевременное облысение. "О, да. Всё это парики и маски", добавил оператор со значительным видом человека, пребывающего в теме.
Услышанное поразило Лютера, гуманизм пересилил порочное пристрастие, и он, после того как возвысился достаточно, чтобы совершать масштабные деяния, запретил телевидение совершенно. Бурные события последующих лет заставили постепенно забыть о телевидении, шахты по добыче кинескопов были заброшены, и лишь спустя четыре века на их залежи случайно наткнулся вест-индский учёный Зворыкус.
Лютер – гроза диспутов
Лютер смолоду страстно любил споры, старался не пропустить ни одного диспута, случавшегося в пределах его досягаемости. Став всемирно известным, он охотно пикировался с папскими посланниками и католическими прихвостнями, а один раз разгромил в полемике в пух и прах лучшего во всём Ватикане оратора. Победа эта дорогого стоила в те времена, когда толпа могла вспыхнуть от одной пламенной речи.
Вот как это случилось.
Слава Лютера как непревзойдённого проповедника уже разнеслась по всем германским землям и наконец достигла самого Ватикана. Послушал папа ватиканский пластинки с речами Мартина Лютера и крепко призадумался: ежели не остановить сейчас этого пылкого виттенбергского профессора, то велика опасность, что в скором времени все ватиканцы и прочие добропорядочные католики окажутся распропагандированными в пух и прах лютеровой ересью. И решил коварный папа одолеть Лютера в диспуте. Но не собственной персоной решил выступить, ибо лицемерно рассудил, что негоже самому ватиканскому первосвященнику препираться с каким-то провинциальным проповедником, а вознамерился найти такого искушённого в речах оратора, чтобы тот был способен с пятисот метров сбить тирадой спесь с любого умника, а Лютеру смог бы нанести такое сокрушительное поражение и вообще так выжечь глаголом всю Германию, чтобы в той стороне уже не скоро бы выросли новые еретики.
Впрочем, зачем же было искать такого оратора? Он всё это время находился по левую руку от папы в должности кардинал-диспутанта. Звали его Вербицендий и был он из славного и древнего рода диспутантов, испокон веков служившего словом всем ватиканским папам без разбора и сокрушившего бессчетное множество еретиков, начиная от Ария и Доната ещё во времена римских кесарей, заканчивая Яном Гусом и альбигойцами. Сам же кардинал, поговаривали люди знающие, разгромил бы в словесном поединке самого святого Петра, окажись вдруг один из них не католической веры.
Вербицендий был и так всегда готов к диспуту любой степени тяжести, но чтобы победа была ещё более сокрушительной, кардинал-диспутанта дополнительно тренировали в глубокой тайне самые изворотливые жулики и самые скользкие типы города Ватикана. Так утверждал саксонский посол, большой друг Лютера, а следовательно, человек кристальной честности.
Решив, что всё готово для решающей схватки, Лев X (так звали папу) опубликовал в "Ватиканском холме" -официальном издании престола святого Петра – вызов на диспут.
Поединок решили вести на нейтральной территории – в православной Московии, судьёй же выбрали также человека неангажированного – магометанского муллу из Туниса.
В назначенный день оппоненты сошлись в условленном месте, народу же было всякого вероисповедания тьма тьмущая. Желание противников одолеть супостата в диспуте было столь велико, что, едва завидев друг друга, они уже издали принялись браниться и бросать упрёки. Когда папский кардинал дошёл до воспоминаний о лютеровой маме, судья решил упорядочить спор и предложил отойти от воспоминаний о родственниках друг друга и перейти к критике противничьих и защите своих религиозных убеждений.
Лютер охотно согласился, ибо не знал о маме кардинала ровным счётом ничего, зато гневных вопросов к католической церкви у него накопилось изрядно…
95 раз обрушился Лютер на Вербицендия с гневными обличениями и 95 раз кардинал вынужден был бормотать что-то невразумительное.
Результат поединка был ясен даже глухим, которые могли догадаться по мимике и жестам окружающих, кто вышел из диспута победителем. Вопреки самонадеянным прогнозам папы ватиканского, приготовившего уже торжественную встречу своему "непобедимому" оратору, Вербицендий был разбит в пух и прах. Приговор был суровым: судья постановил, чтобы папский кардинал-диспутант отныне и до смерти своей не приближался к словам ближе трёх километров. Даже заправские отшельники, давшие обет молчания, были поражены жёсткостью арбитра.