- Это вполне может стать самой глупой шуткой года, - сказал он. - Нет, приятель, никакой это не барьер. Это своего рода утечка информации. Ты говоришь девушке: "Я люблю тебя". Две трети проходят без проблем. Это замкнутая цепь: только ты и она. Но это пакостное словечко из пяти букв в середине - вот на что надо обратить внимание. Оно двусмысленно. Избыточно. И даже неуместно. Одним словом, утечка. Все это называется шумом. Шум искажает твой сигнал и вызывает помехи цепи.
Пельмень заерзал на месте.
- Ну, так ведь… - пробормотал он. - Ты вроде как - не знаю, - наверное, слишком многого ждешь от людей. Вот что я хочу сказать. Выходит, почти все, что мы говорим, это по большей части шум. Так, что ли?
- Ха! Половина того, что ты сейчас сказал, к примеру.
- Но ты и сам так говоришь.
- Знаю, - мрачно улыбнулся Сол. - Вот в чем вся пакость, согласись.
- Готов поспорить, что именно это дает работу адвокатам, которые занимаются разводами. Словесная ахинея.
- Ладно, меня этим не проймешь. А кроме того, - сказал Сол насупившись, - ты прав. Со временем убеждаешься, что самые "удачные" браки - например, наш с Мириам (до прошлой ночи) - основаны на компромиссе. Невозможно достичь полной эффективности; как правило, имеется лишь минимальная основа для нормального функционирования. Кажется, это называется "совместимость".
- Бррр.
- Точно. Ты думаешь, что в этом слове слишком много шума. Однако уровень шума для каждого из нас различен, потому что ты холостяк, а я женат. Или по крайней мере был. К черту все это.
- Ну да, конечно, - сказал Пельмень, стараясь подбодрить приятеля, - вы использовали разные значения слов. Ты имел в виду, что людей можно сравнить с компьютерами. Это помогает тебе лучше думать о работе. Но Мириам имела в виду нечто совершенно…
- К черту.
Пельмень замолчал.
- Я, пожалуй, выпью, - сказал Сол после паузы.
Забросив игру в карты, друзья Шандора с помощью текилы убивали время. В гостиной на кушетке Кринклс и одна из студенточек увлеклись любовной беседой.
- Нет, - говорил Кринклс, - я не могу отмахнуться от Дэйва. На самом деле, дружище, я очень ему доверяю. Особенно принимая во внимание несчастный случай и прочее.
Улыбка девушки увяла.
- Какой ужас, - произнесла она. - Что за несчастный случай?
- Ты не слышала? - спросил Кринклс. - Когда Дэйв служил в армии - всего лишь рядовым второго класса, - его послали со спецзаданием в Окридж. Что-то связанное с Манхэттенским проектом. Однажды он голыми руками поработал с радиоактивным материалом и хапнул повышенную дозу. С тех пор ему приходится постоянно носить свинцовые перчатки.
Девушка сочувственно покачала головой.
- Какой кошмар для пианиста.
Пельмень оставил Солу бутылку текилы и уже собирался пойти завалиться спать в кладовке, когда входная дверь распахнулась и в квартиру вломились пять человек личного состава американского военно-морского флота - все на разных стадиях оскотинивания.
- Это здесь! - завопил жирный и прыщавый юнец-первогодок, где-то потерявший свою белую панаму. - Это тот самый бордель, про который нам заливал кэп.
Третий помощник боцмана отпихнул его в сторону и, мутно глядя, вдвинулся в гостиную.
- Верно, Горбыль, - подтвердил он. - Хотя выглядит не ахти даже для Штатов. В Италии, в Неаполе, я видал и получше.
- Эй, почем здесь? - взревел здоровенный матрос с аденоидами, тащивший масонский кувшин с самогоном.
- О Господи! - произнес Пельмень.
Снаружи температура неизменно держалась на тридцати семи градусах по Фаренгейту. В оранжерее Обад, рассеянно лаская свежие веточки мимозы, вслушивалась в мелодию подъема жизненных сил; в терпкую и незавершенную предварительную тему хрупкого розового цветения, которая, как говорят, предвещает изобилие и плодородие. Эта музыка развивалась в сложный и запутанный узор: арабески упорядоченности в своеобразной фуге соперничали с диссонирующими импровизациями вечеринки на нижнем уровне, которые временами вырождались в синусоидные всплески шума. И пока она наблюдала, как Каллисто прикрывает птенца, в ее маленькую и не слишком наполненную черепную коробку толчками проникало весьма изощренное соотношение "сигнал - шум", которое колебалось внутри в неустойчивом равновесии, высасывая из тела все силы и калории. Каллисто пытался противостоять самой идее тепловой смерти, укрывая в ладонях пушистый комочек. Он отыскивал аналогии. Де Сад, разумеется. И Темпл Дрейк в конце "Святилища", изможденная и отчаявшаяся в своем маленьком парижском садике. Заключительный эквилибр. "Ночной лес". И еще танго. Любое танго, но в наибольшей степени, наверное, тот грустный и болезненный танец в "L’Histoire du Soldat" Стравинского. Каллисто попытался вспомнить: чем были для них мелодии танго после войны; какие оттенки смысла остались скрытыми от него во всех величаво сдвоенных музыкальных автоматах cafes-dansants или в метрономах, клацающих в глазах его партнерш? Даже чистый и свежий воздух Швейцарии не мог излечить от grippe espagnole. Стравинский подцепил его, да и все остальные. А сейчас много ли осталось музыкантов в оркестре после Passchendaele и битвы на Марне? В данном случае число упало до семи: скрипка, контрабас. Кларнет, фагот. Корнет, тромбон. Тимпаны. Выглядит, словно крошечная труппа скоморохов на улице тщится выдать ту же информацию, что и целый оркестр в яме театра. Едва ли во всей Европе остался хоть один полный состав. И однако скрипкой и тимпанами Стравинский ухитрился передать в своем танго то самое изнурение, ту безвоздушность и пустоту, которую можно было видеть во всех расхлябанных юнцах, пытающихся подражать Вернону Кэстлу, и их любовницах, которые просто не умели любить. Ma maitresse. Селест. Вернувшись в Ниццу после Второй мировой, Каллисто обнаружил, что кафе превратилось в парфюмерный магазин, обслуживающий американских туристов. И не было никаких потаенных следов Селест ни на булыжниках мостовой, ни в стареньком пансионате по соседству; не нашлось также духов, которые подошли бы к запаху ее дыхания - сладкому и тяжелому от испанского вина, которое она пила постоянно. Поэтому вместо поисков Каллисто купил роман Генри Миллера и укатил в Париж. Он прочел книгу в поезде, так что к моменту прибытия был, по крайней мере, предуведомлен. И увидел, что изменились не только Селест и прочие, но даже Темпл Дрейк.
- Обад, - сказал он, - у меня болит голова.
Звук его голоса породил в девушке ответный мелодический пассаж. Ее проход на кухню, полотенце, холодная вода и наблюдающий взгляд Каллисто сложились в странный и запутанный канон; а когда девушка положила ему компресс на лоб, то его благодарный вздох словно подал сигнал перехода к следующей теме и новой серии модуляций.
- Нет, - говорил Пельмень, - боюсь, что нет. Здесь не заведение с сомнительной репутацией. Сожалею, но это так.
Горбыль был непреклонен.
- Кэп нам сказал, - твердил он. Матрос предложил бутыль самогона в обмен на симпатичную телочку. Пельмень затравленно озирался, ища подмоги. Посреди комнаты квартет Дюка ди Ангелиса был поглощен событием исторического масштаба. Винсент сидел, остальные стояли. Группа собралась на сейшн и исполняла импровизацию, но, правда, без инструментов.
- Вот что, - сказал Пельмень.
Дюк несколько раз качнул головой, слабо улыбнулся, закурил и наконец встретился взглядом с Пельменем.
- Тихо, старик, - прошептал Дюк.