Он слал сестре редкие, но всегда бодрые письма. Знал, что Халинка - единственный человек на свете, который по-настоящему его любит. Любит и преклоняется перед ним - ведь он же старший брат, заботившийся о ней и о матери, увы, так недолго. Она говорит о нем с восторгом, как о национальном герое, умном и храбром, как о борце за социальную справедливость и независимость Польши... Бедная Халинка, лелеет в сердце любовь к такому кумиру и вместе с тем остается покорной женой, безропотной кухаркой этого Галярчика, пресмыкающегося по природе и домашнего деспота по наклонностям, этой железнодорожной гниды... Да еще приносит в дом двадцать пять рублей в месяц - свой оклад телеграфистки. Бронислав знал, что сейчас снова начнет задыхаться от ненависти. Всегда за письмами к сестре ему приходилось изо всех сил сдерживать враждебность и презрение к Галярчику, одному из бесчисленной массы верноподданных, готовых на любой компромисс с совестью, на любую эгоистическую подлость, лишь бы жить спокойно, копить деньги на собственный домик или на счет в банке. Поэтому его письма, написанные с целью подбодрить Халинку и в расчете на ее наивность, были сплошным вымыслом - он, мол, лесничий в Старых Чумах, живет припеваючи, горя не знает. На этот раз он долго сидел над листком бумаги, безуспешно силясь сочинить что-нибудь в стиле своего привычного трезвого оптимизма, каким должен отличаться преуспевающий сибирский чиновник. И в конце концов написал: "Милая Халинка, это мое письмо будет грустным, потому что мне очень тяжело на душе - убили моего лучшего друга, Николая Чутких. Это случилось в горах Забайкалья, куда мы отправились искать золото..." Он впервые писал сестре правду, и ему стало легче на душе, казалось, будто Халинка стоит с ним рядом, кладет ему на плечо свою теплую, преданную ладонь.
Они продвигались гуськом, один за другим, по узкой тропе, протоптанной бесчисленными поколениями тунгусских кочевников, а затем охотниками и спиртоносами. Партия тянулась длинной змейкой. Первым ехал Бронислав, впереди него бежали собаки, потом Шулим, за ним Вельяминов с Зотовым, наконец, Мельгунов и пятеро старателей, которые поочередно вели десять вьючных лошадей с продуктами, палатками и инструментом.
Вначале все потешались над Шулимом, впервые ехавшим верхом. Прежде чем сесть в седло, он постарался задобрить кобылу лаской и сахаром. Однако освоился он на удивление быстро и держался вполне уверенно. Брониславу уже приходилось несколько раз ездить верхом, но это было давно, еще в Натолине, в имении, куда он приезжал с Ольдеком Юргелевичем упражняться в стрельбе. В пути разговаривали мало, потому что трудно беседовать с человеком, едущим впереди или сзади тебя. Зато на привалах они компенсировали вынужденное молчание шумом, смехом, шутками. Шулим как-то на привале рассказал, что Бронислав выиграл во Франции большой приз за меткую стрельбу и что он попадает на лету в любую мишень. Ему не поверили. Один старатель кинул вверх шапку - Бронислав ее продырявил. Другой бросил кусок коры - то же самое. Третий раз Бронислав попал в подброшенную высоко жестяную банку и окончательно убедил скептиков. Зотов сказал: "Вы стреляете классно, можете на этом сделать состояние..." Зотов вел себя по-товарищески, невзгоды пути переносил легко, не требовал себе никаких привилегий и разговаривал со всеми, словно он и не миллионер вовсе.
Так, проделывая в среднем по сорок верст в день, на ходу не снимая волосяных сеток с лица и ночуя в плотно закрытых палатках с дымокурами, они на восьмой день вышли к могиле Николая.
В поставленной наконец большой палатке Зотова, где были и складные стулья и стол, они обсудили, как обследовать территорию концессии. Решили сделать три шурфа в долине, проверить песок на дне речки, особенно там, где она впадает в озеро.
В первый день снимали и кидали на сторону слои торфа, в которых, как и следовало ожидать, ничего не нашли. Зато, промывая песок из речки, получили щепотку золота.
На второй день добрались до золотоносного песка во всех шурфах, особенно много было в шурфе у могилы Николая.
Третий день был днем победы - золото попадалось всюду, и в шурфах и в речке.
На четвертый день повторилось то же самое, только они сделали еще одно открытие: больше всего золота имеется в устье, на преграждающих русло речки скальных порогах. Оно там оседает, как в вашгерде. Шулим рассказал, что, купая лошадей в озере в день убийства Николая, именно там нашел самородок величиною с орех. Вельяминов предполагал, что золото стекало в озеро веками. Нужно вырыть отводной канал и направить речку в тайгу. Тогда можно будет добывать со старого русла накопленные там сокровища.
Они обсуждали это в палатке у Зотова, дело было уже к вечеру, как вдруг прибежал один из старателей, работавший в шурфе у первого гольца, и сообщил, что вдали виден дым, похоже, кто-то разбил там лагерь.
- Долгошеин на подступах,- сказал Шулим.
- Тогда давайте решать. Мне все ясно, и надо договориться до его прихода.
- Мы готовы. Все зависит от того, что вы предлагаете.
- Я вам даю,- медленно начал Зотов, поглядывая на кожаный мешочек, где золота было больше, чем Шулим сдал в Горное управление,- я вам даю семьдесят пять тысяч и ни копейки больше.
- Но ведь там миллионы, Вадим Петрович! Миллионы! - воскликнул Шулим.
- Я не отрицаю. Но полмиллиона надо вложить в канал, в оборудование, в плату для тысячи рабочих.
- Я согласен,- сказал Бронислав. Шулим взглянул на него с укором.
- Что поделаешь, в таком случае и я согласен.
- Вы не пожалеете, господа. Я, кроме денег, обещаю вам свое покровительство, а это тоже чего-нибудь да стоит... Алексей Данилыч,- обратился он к Вельяминову,- составьте документ о перепродаже концессии и дату поставьте, допустим, третьеводнишнюю.
Вельяминов составил документ, Зотов написал обязательство, что тотчас же по возвращении в "Самородок" выплатит господину Шулимову И. И. семьдесят пять тысяч рублей за перепроданную им концессию.
Они расписались, обменялись документами и начали составлять программу завтрашней встречи, где кто будет стоять и как будет себя вести, разработали целый сценарий.
Когда они остались одни, Шулим обрушился на Бронислава с упреками, из-за него, мол, они получили отступного, вдвое меньше, чем полагалось, жалкую сумму взамен за миллионы!
- Жадность в тебе растет день ото дня,- ответил Бронислав.- Еще недавно у тебя не было ни гроша, потом ты думал, что нам перепадет всем вместе тысяч двадцать, а теперь, когда ваша с Евкой доля составляет пятьдесят тысяч, ты рыдаешь, ай-ай-ай, как мало, мне надо сто! Правду говорят французы, что аппетит приходит во время еды.
Назавтра с утра появилась кавалькада и начала медленно приближаться к палатке. Бронислав с "Парадоксом" наперевес стоял у входа. Во главе кавалькады ехал толстый мужчина в полицейской форме, рядом кто-то в штатском, оба с сетками на лице, потому что в июле гнус свирепствует больше всего, комары, мошкара, слепни и жигалки жрут немилосердно. За ними двое полицейских, тоже в сетках. Они выглядели как рыцари со спущенным забралом или как бандиты в масках. Сзади следовало несколько казаков и дюжина рабочих.
- Кто здесь хозяин? - воскликнул толстяк.- Я хочу говорить с хозяином!
Бронислав просунул голову в палатку.
- Вадим Петрович, вас спрашивают. Вышел Зотов, тоже с сеткой на лице.
- Вы владелец концессии?
- Я.
Толстяк откинул сетку, мешавшую говорить, открывая рыжие бакенбарды и жирную, налитую кровью физиономию, хорошо знакомую по портретам уездных самодуров времен Николая I.
- Я приехал провести расследование по поводу убийства на вашей концессии Николая Чутких и нанесения ран Степану Бурлаку.
- Увы, мне об этом ничего не известно. Меня здесь не было тогда.
- Как не было? Вы обвиняетесь в убийстве, и я аннулирую вашу концессию, господин Шулимов! - заорал исправник.
- Спокойно, спокойно... Должность исправника за превышение власти тоже можно аннулировать.
Он откинул сетку с лица.
- Зотов моя фамилия. Значит, вы хотите аннулировать мою концессию?
Исправник шарахнулся, словно увидел перед собой мину, которая вот-вот взорвется. Он знал Зотова, его могущество и связи.
- Простите, я не узнал вас... Это из-за сетки.
- Вот что, я эту концессию откупил у ее законных владельцев и, как видите, уже развернул здесь работы. Что было раньше, меня не касается. Вы хоть десяток убийц ищите, участок мой и моим останется!
- Разумеется, раз вы его купили...- поддакнул расстроенный исправник.
- Так что же вас интересует: концессия или убийца?
- Разумеется, убийца.
- Тогда говорите. Со мной здесь господин Шулимов, которого это дело непосредственно касается.
Шулим высунулся из палатки.
Исправник, поняв, что участка ему все равно не видать, потерял к убийству всякий интерес. Но пришлось держать фасон.
- Поступило заявление от Степана Бурлака, который находится на излечении в городской больнице после ампутации руки. Он пишет, что вместе с другим старателем, Нечуем, стал случайным свидетелем ссоры молодого мужчины со старым и молодой убил старого.
- Каким образом?
- Застрелил. А потом заметил, что за ним наблюдают из-за деревьев...
- В тайге было дело?
- Да, в тайге. Он хотел избавиться от свидетелей и дважды выстрелил, раня Бурлака в руку, но тот с помощью Нечуя забрался в седло и ускакал. Кость у него была раздроблена, они долго плутали в тайге, началась гангрена, и пришлось ампутировать руку.
- Любопытная история, но сколько в ней правды? - засомневался Зотов и обратился к Шулиму: - А вы что скажете, господин Шулимов? Ведь этот молодой - вы?