Дизайнер веб-сайтов. Маленькая малоизвестная контора, душный офис – но зато возможность творения и пребывания в одиночестве. Общение было достаточно чуждо Лере, и ее вполне устраивала работа, не принуждавшая ее к настоящим контактам. Кроме того, с учетом ее профессии, работу можно было брать на дом, а это было ценно с учетом особенностей ее характера. Работа с компьютерами – кому-то, возможно, могло показаться, что это не совсем женская работа, но в Лерином случае это было наиболее подходящим вариантом. Компьютер являлся безмолвным собеседником, он не смотрел на нее, не принуждал говорить. Он понимал ее без слов и выполнял все, что она заставляла его делать путем одних лишь нажатий кнопок. Компьютер не производил шума, не донимал ее ненужными вопросами. Кроме того, он помогал ей раскрывать свой потенциал, давая возможность творить, создавать. Компьютер был верным и послушным помощником ее самореализации.
Проживала она одна. Одиночество не тяготило Леру. Оно было ее верным другом, хранителем ее спокойствия. Проживание одной позволяло ей заниматься тем, что казалось ей самым главным – саморазвитием. Одиночество имело массу преимуществ, оно не отвлекало ее пустяками, позволяло работать за компьютером, читать книги и думать, думать, думать… Как устроен мир? Лера не знала. Но она могла об этом думать, и никто не мешал ей в ее рассуждениях, никто не насмехался над ее умозаключениями, которые могли показаться кому-то глупыми, не имеющими логической основы и материального подтверждения.
Ничего в мире не происходит просто так – так считала Лера. И нет ничего, ни одного события в жизни человека или всего человечества в целом, которое нельзя было бы предугадать. Мир состоял из знаков – а ими являлись звуки, запахи, поблескивания глаз, угол падения солнечных лучей. Она неспроста выбрала эту работу – она пришла в этот офис, следуя направлению солнечных лучей. Но как возможно было рассказать об этом? Ее бы приняли за ненормальную или, по меньшей мере, девушку со странностями. А именно благодаря тем лучам, лежащим на тропинке, стелящейся между домов, ласково лижущим шершавую поверхность асфальта, она и нашла свое призвание. Нельзя было поспорить с тем, что она хорошо справлялась со своей работой. Но попробуй рассказать кому-нибудь об истинной причине ее выбора! Кто поверит? Кто поймет? Нет, с людьми нельзя было делиться своими переживаниями, чтобы не быть поднятой ими на смех, ни в коем случае нельзя. Поэтому Лера жила одна. Впрочем, даже несмотря на опасения, которые она ощущала при контакте с кем-либо, причина была еще и в том, что она не чувствовала никакой потребности в общении. Люди были ей неинтересны. Только здесь, в стенах этого здания, она ощутила сочувствие, сопереживание и жалость – вероятно, по той причине, что с местными узниками она находилась в одной лодке. Или же мы больше начинаем ценить каждую частичку окружающего нас мира, чем и являлись другие люди, только попав в ситуацию смертельной угрозы.
Наверное, до этого она была несколько черства. А тут, гонимая страхом и отчаянием, в ней проснулась и чувствительность, и жалость.
Кто она на самом деле? Всегда ли она была такой? Кем она была раньше – может быть, чем-то иным, нежели сейчас? Лера не знала. Что они сделали с ней, что происходит теперь в ее душе, какие зоны ее мозга охватило действие их ужасных препаратов? Почему она не может понять себя, почему ей так трудно определить, что творится у нее внутри и что ей предстоит делать дальше?
Кому она помешала? Она никого не трогала. Утром она ходила на работу, а к вечеру возвращалась. Она была незаметной. А они начали за ней следить. Эти ученые не выбирают себе жертв просто так – наверное, их выбор обуславливается общим состояниям здоровья человека. Ведь, участвуя в научных опытах, их материал должен был соответствовать каким-либо критериям. Кроме того, судя по всему, выслеживали они далеко не всех, определенные критерии отбора действительно существовали.
Откуда они получали информацию? Лера предполагала, что они держали черную связь с врачами районной поликлиники. Откуда же еще им было узнавать состояние здоровья каждого из жителей района?
Лера стиснула зубы. Недавно она ходила к терапевту закрывать больничный лист. Она перенесла какую-то вирусную инфекцию, мешавшую ей работать в последнее время, лишавшую ее сил. Она болела, но ведь она уже поправилась? В принципе, она, наверное, никогда не была особенно болезненной, и все ее простуды или прочие единичные заболевания не являлись серьезным препятствием для постановления опытов.
Она сжала зубы еще сильнее, вспомнив молодого врача, гордо восседающего за столом. Он равнодушно выписал ей справку. Вместе с тем ей показалось еще тогда, что он посмотрел на нее несколько насмешливо. Так вот чему он ухмылялся! Он знал, что свяжется с этими учеными и передаст им информацию о ней, после чего, изучив ее данные, они ее заберут. Он знал. И его это забавляло!
Людям нельзя доверять. А врачам – в особенности.
Сколько они заплатили ему за нее? Сколько таких как она он уже сдал в лабораторию? Очевидно, на одну только зарплату терапевта молодому человеку прожить было затруднительно – учитывая его возраст и ехидную улыбку, можно было предположить о высоких запросах и выраженной амбициозности. Люди приходят к нему за помощью, не зная, что он сидит в своем кресле не для того, чтобы на самом деле им помочь. Насмешливо улыбаясь, он выписывает им билеты на казнь. Тем, доверчивым, которые сами приходят к нему в лапы.
Зубы ослабили хватку. Теперь уже все равно. Какая разница? Она ничего не может сделать. Находясь здесь, невозможно ни отомстить ему, ни предупредить его потенциальных жертв, отличающихся излишней доверчивостью. Оставалось только подумать над тем, как быть дальше ей самой, как спасти свою собственную жизнь.
Они выследили ее. Выследили и поймали. Они делали это постепенно – наверное, в течение нескольких дней, а может, с неделю, она чувствовала на себе их внимательные взгляды. Но она не придавала этому особенного значения. Старалась не придавать. Но она их ощущала. Коварные взгляды их упирались ей в спину изо дня в день. Ей было страшно. Но ей не у кого было спросить совета, не у кого было искать защиты. И хотела ли она получить поддержку от кого-то из людей, к которым не чувствовала, пожалуй, никакой симпатии, к которым она скорее не чувствовала вообще ничего?
Она ходила и боялась. И пыталась понять, что с ней происходит. А потом она все поняла. Заметила их. Догадалась. Где она допустила оплошность? Наверное, она сделала излишне резкое движение. Она рванулась от них неожиданно – а они столь же резко рванулись за ней. Она бежала от них сквозь мутную пелену дождя – но они бежали за ней безнадежно быстро. Теперь уже, когда она все поняла, они определенно не могли ее отпустить. Теперь, когда она знала правду, по их понятиям она не могла остаться на свободе живой. Кто дал им ее координаты? Неужели все тот же мерзкий терапевт? А тогда, несмотря на неопределенность его мимического выражения, он показался ей даже почти милым.
Они догнали ее. Догнали и затащили сюда. И теперь она не знает, как ей спасти свою жизнь.
Сколько дней она уже находится здесь? Лера не могла сосчитать, чтобы понять наверняка. Вероятно, некоторое время она пребывала фактически в беспамятстве, а затем… Теперь, когда она стала чуть спокойнее – возможно, даже чуть равнодушнее к своей судьбе благодаря действию их препаратов – теперь дни ее стали такими одинаковыми, что она не могла понять, сколько их уже прошло.
Утро начиналось со скрежетания слабых солнечных лучей по мутному стеклу комнатки лаборатории. Лучи эти, становящиеся с каждым днем все холоднее, все прозрачнее, проскальзывали сквозь оконную раму и неспешно, ползком, все с тем же скрежетом, который ощущался почти осязаемо, повисая в душном воздухе, пробирались по поверхности подоконника, стекая с него на постель, на подушку – вязко, как разлитый кисель, пока не добирались до Лериного лица, легкой колкостью касаясь воспаленных век.
Лера открывала глаза и тут же неслышно спускала ступни ног с постели, направляясь в ванную, чтобы омыть лицо. Рядом со входом в их комнату всегда кто-нибудь сидел – Надзирательница или одна из ее помощниц. По всей видимости, охрана так называемого поста входила в их прямые обязанности – почти все время они не сводили внимательного взгляда с находящихся здесь несчастных заключенных. Почти все время, почти – когда не придремывали, измученные порученным им надзором, согнувшись на стуле. Когда они засыпали, Лера временно чувствовала себя спокойнее, не ощущая прилипшего к коже взгляда чужих глаз – хотя, надо отметить, в последнее время в общем и целом она ощущала себя почему-то спокойнее.
Умывшись, она тихонько проскальзывала обратно в камеру и тут же забиралась на кровать, воровато оглядываясь – и налегала грудью на запыленный подоконник, чтобы проверить, во дворе ли Каспер.
– Лерка, куда полезла? – задорно выкрикивала Надзирательница, – Ворон считать?
Бегло оборачиваясь через плечо, Лера ничего не отвечала. Окидывая затравленным взглядом обращавшуюся к ней женщину, она отворачивалась обратно, чтобы завершить свое дело. Как правило, в это время суток Каспер уже маячил во дворе. Если, конечно, он вообще приходил поутру, а не дежурил тут круглые сутки – графика его работы и режима сна и бодрствования Лера не понимала до сих пор. Получив его одобряющий кивок, она забиралась в постель, закрывая одеяло ногами, скрестив руки и опустив взгляд на свои скрещенные пальцы, ожидая призыва на препараты.