Сзади шум падения.
Мне некогда оборачиваться. Почему он упал? А потом я понимаю, что произошло. Он пытался перебраться с левой колеи в правую (как было пришло в голову сделать и мне). Чтобы без крапивы и чтобы догнать меня. Однажды на даче я тоже так перестраивался на скорости. Кусты малины слишком наклонялись над колеей, и я решил переехать на другую сторону. Но колея – это как два желоба, выдавленные шинами – чтобы переехать на другую сторону, из одного желоба в другой, надо перевалить горбик, поросший травой. Колесо врезалось в стенку желоба и не преодолело его (слишком большая была скорость и слишком влажной была трава), а заскользило вдоль, вывернулось, и через две секунды я лежал ничком на траве между двумя колеями, а метрах в пяти позади меня лежал поперек дороги велосипед. Все обошлось, я без последствий вылетел из седла и проехал на животе по мокрой траве. Велосипед тоже был в порядке. Потом, уже чисто интуитивно, я никогда не перестраивался на скорости из одной колеи в другую.
…Я гнал еще метров пятьсот, а потом свернул налево на поперечную просеку и гнал еще. Затем понял, что мой преследователь мог видеть, куда я свернул, а потому повернул на следующем перекрестке направо, а потом еще раз направо. Петлял, старался избегать длинных просматриваемых просек и троп. Увидев впереди за деревьями дома, свернул в чащу и остановился. Мышцы в ногах неприятно подрагивали, и заметно тряслись руки. Я прислонил велосипед к дереву и положил на его ребристую кору ладони. Дрожь почти прекратилась, ушла вовнутрь. Было ли это просто хулиганье? Я не знал.
Тогда на даче, когда я упал с велосипеда, у меня тоже дрожали пальцы. От неожиданного падения. От того, что минуту назад я даже не думал, что всего лишь поворот руля на пять градусов отделяет меня от того, чтобы сломать себе шею. Я поднялся, оттер грязь с куртки, вытер ладони о траву, подошел к велосипеду, увидел еще вращающееся заднее колесо и понял, с какой опасностью только что разминулся, что последствия могли быть совсем другими. И у меня задрожали пальцы.
Теперь же я понял, что еще, очень может быть, разминулся не со всеми опасностями. Наверняка этот крендель вернулся к своим, ехать до них минуты три… Хорошо. Если не три, если он, как и я на даче, пару минут приходил в себя, то будет пять. Пять минут. Через пять минут он вернулся к ним. Через минуту они собрались за мной. Еще через три они снова были на том месте, где он упал. Итого девять минут. Это с учетом, что он не сразу вскочил после падения и что эти ребята минуту будут собираться после его возвращения. А может… (вот тут у меня внутри похолодело) они выехали за нами еще до его возвращения или даже до его падения!
Переставшими дрожать руками, еще не совсем понимая, что я делаю, я залез в рюкзак, вынул свитер, снял джинсовку, сунул ее в рюкзак и надел свитер. Потом, повинуясь инстинкту загоняемого зверя, выкатил велосипед на тропу и, прикидывая в голове объездной маршрут, рванул к домам.
По дороге я прокручивал в голове всякие сценарии: первое – это было обычное хулиганье; второе – переодетые менты или какие-то еще службы (почему, кстати, мне пришлось уехать из города? явно, с нашей работой какие-то проблемы); третье – надо было понять, ловят ли они меня лично – но это вряд ли; четвертое – знают ли они, где я живу, – в конце концов я решил, что не знают – потому что тогда проще было бы ждать меня дома, чем ждать где-то по дороге (черт знает, где я поеду?) и пугать.
Отрывок 57
…Вода в ванной – одиннадцать, свет в ванной – двенадцать, в коридоре – тринадцать… Как хорошо, что я придумал эту считалку, после нее можно спокойно брать велосипед и выходить… Только смущает, что она заканчивается на тринадцать. Идеально было бы, чтобы заканчивалась на двенадцать. Но ничего лишнего в ней нет, ничего не выкинешь… Если только считать что-нибудь еще, не знаю что, чтобы было четырнадцать… Ладно, сейчас я уже ушел, но стоит подумать.
В этот день мне многое кажется неправильным. Шины – не совсем хорошо накачаны, погода – недостаточно теплая, считалка – неправильная, автомобилей в городе много (хотя суббота), милицейских машин на въезде в город – слишком много…
И увидев машины, вовремя вспомнил, что как-то хотел найти другой путь из Д. к себе, чтобы он шел не по шумному городу, где тебя все видят, а по области – по карте там был большой лесной массив, и дорога через него не должна удлинить мой путь больше чем на три-пять кэмэ.
Я сворачиваю на улицу, на которой о близости города не напоминает ничего. Здесь даже более провинциально, чем в Кратово. Старые деревянные дома, резные наличники, пристанционный дачный поселок, смыкающиеся над проезжей частью липы, березы и тополя. Вой шоссе постепенно стихает за спиной.
Станция. За ней дома побольше, сонный угол спального пригорода, где никто не работает, все ездят работать в город, а тут только спят. С рынка, из церкви, из магазинов не спеша идут немногочисленные люди, и по лени в переставлении ног тоже можно догадаться, что это пригород.
Пустое шоссе по периметру пустого поля, посреди которого трубы и приземистые корпуса неизвестного объекта. Поле, поросшее не пойми чем, без единого кустика. Древний асфальт шоссе – белый, в разъехавшихся трещинах, с обочинами, заметенными пылью, словно с поля на него наступают пески пустыни. После с грохотом проносящегося самосвала пыль (я почти закрываю глаза) закручивается вихрем и оседает на дороге азиатским узором. Жарко.
Другое шоссе. И параллельно – нечто вроде насыпи. Наверх по ней ползет неряшливая тропа. То узкая, то широкая, кривая. По-хорошему, мне туда – наверх. Оставив на боку велосипед, я лезу. По верху насыпи идет железнодорожная колея. Судя по нержавым рельсам – незаброшенная. С другой стороны – низина и лес. Да, мне туда. Только жарко. Прежде чем тащить сюда велосипед, надо бы отдохнуть. Я спускаюсь обратно на половину насыпи и сажусь на горизонтально торчащую из песка шпалу.
Отрывок 58
Я знал, что на них смотреть не надо, а надо в сторону, но так, чтобы их краем глаза видеть. Совсем в сторону нельзя – слишком демонстративно, неестественно, поймут, что боюсь. И когда приблизятся, надо взглянуть на них, потому что не взглянуть – тоже неестественно.
И со шпалы лучше не вставать – сиди, не суетись, пройдут. Они должны понять: ты их заметил, оценил, но больше рассматривать не собираешься, ничего в них примечательного нет.
Двое идут впереди. Один из них что-то говорит тихо и, как мне кажется, кивает на велосипед. Чувствую, что смотрят на меня. И тогда срываю травинку на сухом стебле и засовываю одним концом в рот.
Отрывок 59
Теперь мне люди кажутся странными и чрезвычайно нервными. Они всегда чем-то недовольны и, кажется, просто ищут случай, чтобы выплеснуть свое недовольство на других. Если кого-то случайно задеть – то он наверняка поддаст локтем, да еще так, чтобы наверняка было побольнее… Если вдруг толкнут с одной стороны – то будь уверен, что с другой толкнут сильнее. Общественный транспорт стал неотступно ассоциироваться со спортзалом. И мне было странно думать, что совсем еще недавно я был таким же, как они все.
Я стал избегать ездить в час пик, тем более что стояло лето, а это значило, помимо давки, еще массу неприятных впечатлений (может быть, вы не представляете, что такое час пик летом в метро, а я знаю). Я вдруг вообще обнаружил, что мне, собственно, некуда ездить. Имею в виду не на велосипеде. А если уж куда и приходилось – я выбирался ближе к вечеру, когда спадала жара и в вагонах транспорта было чем дышать.
Отрывок 60
Постепенно я приходил к мнению, что нормальная жизнь наладилась относительно не так давно. Может быть, лет сорок-пятьдесят назад. Когда наконец в основном удалось ликвидировать скученность коммуналок, настроить станций метро и решить транспортную проблему.
Над лестницей висел голубоватый плакат, сообщавший, что метро ежедневно пользуются 9,5 миллионов человек. Наверно, никто не представляет, сколько это на самом деле. Я пытался представить их квадратами людей: в каждом квадрате десять рядов и в каждом ряду по десять человек, итого – сто. Такие квадраты, можно построить большим квадратом, в котором будет сто маленьких, итого – десять тысяч человек. Если из больших квадратов составить, по правилу десять на десять, еще больший квадрат, то в нем будет миллион человек. Таких квадратов нужно представить девять с половиной.
Но для полного счастья городу не хватает еще ста километров метро-тоннелей.
Отрывок 61
Жара возвращается. К ней примешиваются слухи о горящих за городом торфяниках. По утрам сквозь сон бывает ощущение кисловатого дыма.
Почти все дни я сижу дома. Точнее – лежу. В большой комнате, выходящей на северо-запад. Здесь дольше всего сохраняется утренняя прохлада.
Сначала я смотрел телевизор и газеты, которые мне иногда привозят родители со словами: "Почитай, это может быть тебе интересно!" С чего они решают, что это может быть мне интересно? Почему это, а не то? Так же говорила покойная бабушка. Она выписывала много газет и журналов и, когда я приезжал к ней, на столе всегда ждала стопка отложенной для меня макулатуры. Нужные страницы заложены, нужные заголовки обведены.
Я брал подушку, прислонял к подлокотнику дивана и ложился читать. Настроение было скептическим.
Мама часто ругалась и спорила с бабушкой – потому, наверно, мы и жили отдельно. Ее раздражали бабушкины привычки, ей всегда казалось, что та делает все не так.
А теперь она делает то, что делала бабушка. Обведенные заголовки я часто специально оставляю без внимания.