– Ну?! – Николай был явно не в себе.
– Ты знаешь… – Петр медленно сел. – Ты… это… иди к нему сам… и всё-всё расскажи! Так лучше будет…
Коля сжал зубы.
– Та ты ж нэ сказав ему ничого… – процедил он.
– Только давай без истерики! – вскинулся старпом. – Без истерики! Ты понял?!.. Тебе лучше самому рассказать. Ты мне поверь, я Григорьича знаю…
Коля прикусил губу и как то сник.
– А що он тебе-то сказав?
– Не важно. Иди, слышишь? И всё подробно расскажи…
…В два часа ночи по местному времени на судне прозвучала команда "полундра!". Все свободные от вахты матросы собрались в кают-компании. Николай, как провинившийся школьник, стоял рядом с капитаном, изредка бросая на команду отчаянные взгляды. Николай Григорьевич коротко объяснил суть дела.
Некоторое время стояла нехорошая тишина, которая с каждой секундой нравилась стармосу всё меньше и меньше – никто не решался заговорить первым.
"Та вы чого, мужыкы?! – хотел крикнуть он. – Неужели з вас нэ любив никто? И никогда?"
Но молчал. Во рту у него пересохло, язык прилип к гортани. Коля чувствовал – еще секунд десять такого молчания – и он начнет задыхаться за частоколом непроизнесенных вслух пословиц, выражающих "житейскую мудрость" и наиболее рациональный взгляд на жизнь: "Моя хата с краю", "Мне что, больше всех нужно?", "Своя рубашка ближе к телу", "Инициатива наказуема" и тому подобных.
Наконец радист, молодой парень, бросил фразу, которая как-то сразу сняла у всех запущенный механизм недоверия и задела в загрубевших душах моряков какие-то потаенные струны, что-то чистое и детское…
– А давайте попробуем, а? Назло всему! Наляжем всей командой и… у нас должно получиться!
– Я в этом не участвую, – заявил парторг, – но и препятствовать не буду. – Интуитивно почуяв нечто, невыразимое словами, Захаров принял свое решение. Он уже знал, что расскажет на берегу, а пока… – Под вашу ответственность, Николай Григорьевич.
– Напишите мне к утру план действий, – лишь обмолвился тот. – Если план реальный – действуйте, если успеете, конечно…
Николай Григорьевич поглядывал на экипаж своего судна спокойно и даже строго, но те, кто ходил с ним в море не первый год, уже разглядели в уголках его глаз частые морщинки – у Григорьча они появлялись в те моменты, когда он хотел скрыть улыбку.
…Двадцать пять человек остаток ночи "вычерпывали море" [44] – решали нерешаемое, сдвигали несдвигаемое, изобретали невозможное – кают-компания сотрясалась от хохота, ругани, а в открытый иллюминатор вытягивало табачный дым такими клубами, будто это была пароходная труба.
Наутро капитану был подан план. Он взял листок и закрыл дверь каюты.
…Одна бредовая идея сменяла другую сумасшедшую, а порой и преступную, и он даже не знал, как реагировать на это. Однако положительный момент всё же присутствовал: он больше и с разных сторон узнавал свой экипаж – и узнавал о нем немало для себя нового.
Среди предложений значилось:
1. Задержать судно в порту, симулировав неисправность силовой установки.
2. Получить согласие родителей и выплатить отступные владельцу кабака.
3. Обвенчаться в церкви, что автоматически даст девушке право на выезд.
4. В случае проблем с регистрацией брака взять справку о том, что девушка… беременна!
(Я, уважаемый читатель, привел только самые рациональные предложения, опуская совершенно фантастические по степени идиотизма советы.)
Николай Григорьевич находился в прострации – он не знал, смеяться ему или плакать, но и идти против всей команды не решался.
Капитан побрился и умылся холодной водой, чтобы скрыть следы бессонной ночи; зачем-то сменил рубашку долго поправлял перед зеркалом галстук, а затем, посмотрев на фотографию жены и детей, скомандовал по громкой связи:
– Через час боцман Тарасов, с ним (он назвал фамилии десяти человек), – в таверну на переговоры! Для убедительности, представительности и сдерживания естественной агрессивности. Но без мордобоя! – повысил голос капитан. – Иначе всё дело испортите. И привести себя в порядок, форма – парадно-выходная!
Таким образом, план действий был капитаном утвержден и принят к исполнению.
Хотько не верил своим глазам и ушам: совершенно нереальная, безумная идея, пришедшая ему в голову, воспаленную желанием той девушки, которую он увидел на сцене ресторана, начала воплощаться в жизнь…
Глава 3 Мы будем вместе
Ровно через час двенадцать моряков с советского судна решительно направились с восьмого причала к южным воротам порта. Белоснежные матросские рубашки и белые брюки с отутюженными до остроты лезвия стрелками слепили глаза на ярком мексиканском солнце. Кожаные ремни с начищенными до золотого блеска пряжками аккуратно стягивали статные торсы моряков. В большой спортивной сумке лежала "Столичная", стеклянные баночки с синей крышечкой, матрешки и "командирские" часы, собранные со всего экипажа.
Отбирая "переговорщиков", капитан учитывал разные факторы: внешний вид, способность произвести чисто эстетическое впечатление на саму девушку и на возможного "противника", а также умение орудовать матросским ремнем с пряжкой так ловко, что он превращался в весьма опасное оружие. Ну и, конечно, способность подбирать наиболее убедительные аргументы – переговоры всё же предстояли трудные. Боцман Тарасов, с положенным по форме кортиком на поясе и всеми полученными за годы службы значками на груди, шагал впереди, на ходу обсуждая с Николаем тактику переговоров. Впрочем, обсуждал, собственно, один Тарасов. Коля же помалкивал, вспоминая вчерашний разговор с девушкой и, главное, с ее хозяином, и тяжело вздыхал…
Да и можно ли было назвать это разговором? Говорил только Коля, с трудом подбирая английские слова. Прежде всего, он выяснил, как ее зовут. Кар-ме-ла! Конечно, у девушки, похожей на Певицу, имя должно быть красивое. Безо всякого вступления (его словарный запас не позволял далеко отклоняться от главной темы) Хотько объяснил, что Кармела ему очень нравится, и он хочет на ней жениться. Затем в двух словах рассказал о себе: матрос, мол, из Советского Союза, человек не бедный, свою пятисотку в месяц заколачивает, жилплощадь имеется…
На Кармелу же Николай произвел впечатление весьма сильное. А надо вам заметить, что мексиканцы в массе своей… довольно некрасивы. Особенно это касается простого люда. Приземистые, коренастые фигуры, круглые лица, широкие носы и выступающие скулы, прямые и жесткие черные волосы – всё это характерные черты как мужчин, так и женщин. Внешность Кармелы, с ее национально неопределенными чертами лица, была скорее исключением, чем правилом.
А Хотько?! Высокий, бледнолицый, статный богатырь с усами, одетый с иголочки… Кармела не то чтобы влюбилась в него – она интуитивно почувствовала, что может допустить его до себя.
Ночью, удобно устроившись в своей кровати, она обхватила колени руками, положила на них голову и принялась рассуждать, как умела: "Такой человек, пожалуй, был бы хорошим мужем. Он здоров и поэтому сможет быть отцом моих детей. Он увезет меня за море, в чудесную страну с названием "Союз". Он обеспечен, он сам это сказал! Я смогу посылать семье много денег, – и мама перестанет наниматься на плантацию, а отец бросит ловить креветок. Сестрам я подарю что-нибудь к их свадьбам, а близнецы выучатся и уедут из Теокуилько. Они найдут хорошую работу… – Девушка улыбнулась своим мыслям. – И… он тоже живет у моря! Как это хорошо!..Наверное, у него есть вилла? Интересно, а есть там неподалеку ресторан? Возможно, я смогла бы петь там… Не ради денег, конечно, а для удовольствия. А еще – когда он будет ужинать, я тоже хочу ему петь!..А еще – он настроен так серьезно, что даже подрался с Рональдо! Неужели Хорхе меня отпустит?!"
…Хорхе ворочался, вставал курить, а затем кругами ходил по комнате, засунув руки в карманы пижамы. Лаура, так и не добившись от мужа внятных объяснений, ушла спать в свою комнату. Наконец, уже под утро, он лег в постель и закрыл глаза…
Ему вспомнился… памятник. Двое мускулистых обнаженных мужчин тянут из воды обнаженную же грациозную красотку…
– Этот памятник символизирует мужскую силу моряков города Веракрус: любая попавшая в сети женщина будет вытянута на берег, даже если она сама того не желает, – пояснил им проходивший мимо сеньор.
Хорхе довольно расхохотался и попросил его сфотографировать их с Лаурой на этом фоне. Как это было символично! И как он был счастлив… тогда. Какая великолепная женщина попала в его сети! И он не выпустил ее из своих рук – вытянул на берег. Справился один.
А сейчас? В его руках еще одна женщина… впрочем, какая женщина – это почти ребенок… И он не выпустит ее из своих рук!
…Это дело дракой не закончится. Тот пронырливый и нахальный русский обязательно вернется и попробует отнять у него Кармелу. Хорхе чуть не задохнулся от негодования при этой мысли: "Пусть только попробует! И не таких отшивали…"
Наутро он занял место за стойкой, рядом с Хосе.
Калейдоскоп из лиц и, главное, статусов этих лиц промелькнул у него перед глазами… Все они хотели его Кармелу. Обошлось.
Но, может быть, это произошло потому, что сама Кармела не хотела их? И роль его, Хорхе Эрнандеса, была в том не такой значительной, как он себе это представлял?
Но сейчас всё было по-другому. Он видел ее глаза. И глаза этого моряка…
Внутри у него всё похолодело – перед глазами возник памятник.
…В заведение зашел матрос – высокий бледнолицый блондин. Затем еще один. И еще. По одному они проходили в зал, и их становилось много – невыносимо, нестерпимо много. Их лица были напряжены и сосредоточенны. Они явно пришли сюда не за развлечениями.
Они пришли за его Кармелой.