"Дира редкисна" [41] , – подумал про себя Николай, стараясь идти по теневой стороне улочек и тоскливо поглядывая на убогие витрины. Навстречу попадались немногочисленные прохожие, все невысокого роста и, как казалось, неопределенного возраста – из-за морщинистых, выжженных солнцем лиц. Прошвырнувшись по захолустью, Коля не нашел ничего интересного для себя – портовая окраина Веракруса была похожа на район Херсона, где он родился и вырос, что, впрочем, не тронуло его сердце ностальгией…
"Ну й дира ж, твою мать!" Изнемогая от жары, он уже направился назад, на судно, к спасительной прохладе кондиционированной каюты, но его внимание привлекла ссора около заведения с пошловато-сладеньким для русского уха названием "LAURA".
"Чи бордель, чи ни… а-а, рэсторашка, по-моэму… Хм, а морды по пьяни бьють, як у Херсони!"
Николай едва успел ухмыльнуться про себя, проходя мимо, как двери распахнулись, чтобы выпустить очередного нетвердо стоящего на ногах мачо, и… Коля тотчас непроизвольно остановился – из ресторана доносилась такая знакомая ему теперь музыка!
"Ничо ж соби, треба ж, и тут крутят ие песни!" И ноги сами повели его туда, куда стармос обычно избегал заходить, опасаясь за свой желудок.
Подойдя к двери, увидел торчащий из окна радиатор кондиционера – в заведение стоило зайти хотя бы поэтому! Там было в общем-то довольно многолюдно, а из за того, что кто-то постоянно ходил между столиками, да и на танцполе несколько человек лениво пританцовывали, создавалась иллюзия еще большей заполненности зала.
Мелодия, знакомая до мельчайших подробностей интонации и аранжировки, такая родная, окутала его целиком. Моряк направился к стойке, намереваясь купить текилы, а также попробовать… ну, что-нибудь экзотическое, но не очень опасное для русского желудка. Задача непростая.
Однако ей не суждено было решиться.
По пути он мельком кинул взгляд в сторону певички на небольшой сценке, украшенной разноцветными лампочками, как на дискотеке в клубе какого-нибудь колхоза под Херсоном.
…Земля поплыла из-под ног Николая, словно палуба телепающегося в океане судна. Рывком он продвинулся ближе к певичке – и его жадный взгляд вмиг точно поглотил ее всю!
Сомнений не было.
На сцене стояла его любимая певица, его "Певица"! Идентичная прическа, наряд и макияж; те же танцевальные движения…
Господи, помилуй – три часа назад он смотрел это по видео: всё совпадало до мельчайших подробностей!
Коля напрочь отказывался соображать. Ошеломленный, он не сразу понял, что это всего лишь копия с оригинала: он явственно видел в ней ту самую певицу – его душа отказывалась верить разумным аргументам! Коля быстро вышел из ресторана, и жара навалилась на него опять, а мелодия исчезла. Он зажмурился и потряс головой: "Ч-чертовщиня якась, такоа просто ни може буты!" Он рывком отворил дверь и – всё повторилось вновь! Он опять подошел к сцене…
Его певица продолжала отдавать всю себя прокуренному залу.
Его Певица , с образом которой он провел столько ночей, наполненных спокойным умиротворенным сном, чьи концерты он десятки часов внимательно изучал на видеозаписях, с воодушевлением выступала перед полупьяными простолюдинами в дрянном мексиканском кабаке, в котором он оказался совершенно случайно!
Наяву, а не на экране он видел непередаваемое сочетание неправдоподобной красоты и пластики. Фигуру, достоинства которой были подчеркнуты искусно изготовленным платьем, тщательно подогнанным под каждый изгиб ее соблазнительного тела. Профессиональное исполнение, к которому, по его мнению, не придрался бы ни один самый строгий музыкальный критик…
Всё это просто сводило его с ума!
"Но як же бриллиант мог оказатыся у такой оправи?! Що Вона робыть у цей забегалоуке? – прошептал Коля, не сводя глаз с певицы. – Да це ж нэ Вона… Но ведь я ж можу поспорить, шо це ж – Вона! Як схожа! А если?.. Що, "если"… Що це за бред, Коля…"
Хотько был весьма неглупым парнем, но сейчас его мозг просто отключился из-за перегрузки, в голове не было никаких мыслей. Кроме одной: " Це ж усе мое , я непременно хочу узять це соби!"
Николай почти бегом направился на судно – он не хотел терять ни секунды!
Одна надежда на старпома – они были "не разлей вода", а тот, в свою очередь, был женат на дочери капитана, потому, собственно, и стал старпомом…
У Кольки голова начинала кружиться, когда он представлял, что всё уже как-то получилось, сработало, срослось: Петька придумал, как вывезти ее из Мексики, Григорьич согласился, и в результате – Николай, обнимая свою "Певицу", так неожиданно воплотившуюся в реальную мексиканскую девушку, сходит по трапу в своем порту! От таких картинок его просто шатало, как после пол-литра выпитого, – трезво рассуждать он уже не мог, да и не хотел.
Петр же, выслушав сбивчивый рассказ Николая, похлопал его по плечу.
– Да ты че, парень, ох…л? – ласково начал он.
– Так ты ж мэни не хочешь помочь?!
Старпом посмотрел Николаю в глаза, и ему стало не по себе. Такого взгляда он у Хотько никогда прежде не видел. Да и выражение лица не сулило ничего хорошего. Первая мысль – запереть его в каюте к такой-то матери, дабы не наделал беды! А вторая…
– Слушай, а она что, действительно сильно похожа?
– Та копия ж! – взвился Колька и, неожиданно для Петра схватив его за грудки и бешено вращая глазами, приблизил к нему свое лицо. – Допоможи мені!!! Якщо допоможеш, будеш братом моїм, я для тебе усе… Дітей моїх хреститимеш! [42]
Коля в запале перешел на украинский. Несмотря на то что украинцем Хотько был лишь наполовину, этот язык жутко нравился ему: мешая его с русским в произвольном соотношении, он иногда добивался своего в споре. (Я подозреваю, уважаемый читатель, что и в разговоре с парторгом Коля применил свой излюбленный прием…)
– Да отстань ты, б…, малохольный! – Ошарашенный Петр оторвал его руки от своей рубашки, оттолкнул и сел на койку. – Не бесись…
Но этот совет уже не требовался Мыколе. Он сел рядом и выглядел совершенно потерянным и опустошенным.
– Тут подумать надо. – Старпом начинал нервничать; ядерная энергия, выходя из Николая, постепенно переходила и к нему. – И примерить даже не семь, а все семьдесят раз… Даже если Григорьич тебе, скажем так, и не будет препятствовать… – Петр сощурился, выставил перед собой раскрытую ладонь и загнул один палец. – Даже если Захаров не заложит раньше времени… а он заложит обязательно… – Тем не менее он загнул второй палец. Помолчал, потом замотал головой, встал и толкнул Колю в плечо. – А ты уверен, что она захочет поехать с тобой?
Николай посмотрел на него с откровенным недоумением. Такая простая и в общем-то здравая мысль даже не приходила ему в голову.
"Ни захочить?! Та разве ж такэ можливо? Ни, ни… Вона захочить! Птому що… Птому що он хочит иё увэсти! И усё! Так що…"
Глядя на его выражение лица, старпом усмехнулся.
– Знаешь что… Иди-ка ты туда опять. – Он еще раз толкнул стармоса в плечо. – Только испанский разговорник возьми… да парадку надень! А я поговорю-таки с Григорьичем…
Честно говоря, Петр и не собирался идти к капитану: он все-таки не воспринимал эту затею всерьез. Попытке полунасильственного изъятия девушки из привычной среды наверняка активно помешают ее семья, хозяин таверны, а возможно, и жених, если таковой имеется. Да и она, небось, не такая уж дурочка, чтоб соглашаться на эту авантюру – размышлял Петр, чистя зубы. Он долго не мог заснуть – ворочался, раздумывал, крутил идею стармоса и так и эдак – но, с какой стороны ни зайди, выходило криво… Но когда наконец Морфей призвал его к себе, в дверь каюты бешено заколотили. На пороге стоял Колька с перекошенным красным лицом, ссадинами на скулах и в порванной рубахе.
– Вона згодна! [43] – только и смог выдохнуть он, ибо всё еще не успел отдышаться.
Подозревая, что порванная рубаха – следствие "разговора", Петр понял, что беседы с капитаном ему не миновать…
– И…ди… К Григ…оричу! – задыхаясь, выпалил Колька. – Прямо щас!
Он плюхнулся на койку Петра и запрокинул голову, упершись затылком в переборку. Петро вздохнул и молча встал. Глядя на его физиономию, он счел за благо не перечить.
Размышляя, с чего начать, старпом обреченно двигался по коридору. Почти час ночи. Нужно еще придумать, под каким предлогом разбудить капитана. А то ведь пошлет по матери, и не объяснишь ничего… Даром что родственник.
Но на его счастье Николай Григорьевич еще не ложился – просматривал вахтенные журналы, обращая внимание на записи о выполненных РР (регламентных работах). В прошлом рейсе из-за "экономии" электриком спирта засбоила сигнализация о повышении давления в одном из контуров охлаждения силовой установки, что добавило ему новых седых волос.
– Ты чего не спишь? – Капитан поднял глаза от журнала.
– Николай Григорьевич, на судне ЧП! – И, не давая ему опомниться, Петр выпалил: – Коля Хотько влюбился насмерть! В местную певичку таверны – и хочет увезти ее в Союз!
Капитан наконец смог вставить слово:
– Ну и что, а в чем ЧП-то? Мы ж завтра вечером отходим. – Ему смертельно надоело разбирать каракули в вахтенном журнале и чертовски хотелось спать. – Ты, это, выпей с ним как следует, я разрешаю. А проспится – мы будем уже в море. Это бывает, ничего страшного, иди… Ну ты что, в самом деле, вчера вышел в первый рейс?
Старпом хоть и был относительно молод, но уже, как говорят моряки, походил…
– Переспал бы уже, да и дело с концом, Ромео хренов, – добавил он в спину старпому.
"Бабник, что ли? – Николай Григорьевич закрыл наконец журнал и потер переносицу. – Вся каюта бабами завешана… Ладно, перебесится. Хотя… поговорить бы с ним потом все-таки надо".