ВОТ ОН Я - В КРУГУ И ЗАДЫХАЯСЬ
Вот он я - в кругу и задыхаясь. У них был обычай - кажется, я о нем уже упоминал - выходить из своих комнат и неожиданно, без всякой подготовки или предупреждения, собираться вокруг меня и танцевать, образуя круг сцепленных рук, и раздражающих улыбок, и ласкательных слов. Это случалось не в какой-либо определенный день или по случаю какого-либо события, а просто так, безо всякой особой причины - ни с того ни с сего они вдруг собирались вокруг меня, каждая из своей комнаты и со своего места, и вот уже они танцуют, сцепив руки, их ноги движутся, и животы смыкаются вокруг меня, как стены.
Наши Мужчины, поскольку они висели в ряд, пригвожденные к стене и заключенные в квадратные рамки, никогда не окружали меня. Они смотрели прямо перед собой, и я шел от одного к другому, возвращая им взгляд. Но Наши Мужчины были мертвы, и поэтому я все чаще и чаще оказывался во дворе, в пещере и в обществе Авраама, который был еще живой, невзирая на дарованный ему мною титул дяди и брошенный Бабушкой вызов: "Сначала пусть умрет, тогда поговорим".
Я говорил ей:
- Но ведь ты же сама сказала, что Рыжая Тетя тоже не наша родственница по крови.
Бабушка отвечала:
- Она - это другое дело.
Я говорил ей:
- Чего ты от него хочешь? Дядя Авраам уже такой старый!
Бабушка отвечала:
- Во-первых, Рафинька, он никакой не дядя. А во-вторых, не такой уж он старый. А в-третьих, он и молодой был уже дурак.
- Ну и что! - сказал я. - Мне с ним хорошо.
- А с нами тебе так уж плохо?!
- И с вами хорошо. Но с ним это другое хорошо.
- И Рафаэлю тоже иногда нужен мужчина, - поддержала меня Черная Тетя. - Не только нам.
- Насчет мужчин ты уж говори, пожалуйста, только за себя, - сказала Мать.
- Хоть ты и грызешь целый день свои облатки, а все равно ведешь себя, как монашка, - сказала Черная Тетя.
- Какая тут связь? - спросила Рыжая Тетя.
- Ясно какая, с тмином в ее облатках тут связь, - ответила Черная Тетя. - Ты что, не знаешь, что тмин вызывает желание?
- У тебя даже простокваша вызывает желание, - сказала Мать. - Есть на свете что-нибудь такое, что не вызывает у тебя желание?
- Хоть бы кто-нибудь почистил тебе наконец ржавчину в твоей памушке! - улыбнулась Черная Тетя. - Поверь мне, ничего тебе не будет. Это не только приятно, это еще и для здоровья полезно.
Мочки Маминых ушей зарозовели и вспыхнули, сигнализируя о растущем раздражении.
- Лучше ржавчина в памушке, чем "Добро пожаловать" на входе, - процедила она с тем своим затаенным злобным ожесточением, откровенный взрыв которого всякий раз удивлял меня заново.
- Тише, вы! Что это за разговоры при ребенке?! - крикнула Бабушка и велела мне выйти из комнаты.
- Здесь у всех месячные, - успел я услышать слова Черной Тети. - Я уже соскучилась по тем добрым дням, когда каждая из нас получала свою порцию в одиночку, а не все вместе, как сейчас.
Когда я немного подрос, сестра рассказала мне, что Мать и обе Тети имели месячные одновременно.
- Из-за того что они живут вместе, и дышат одним и тем же воздухом, и едят одну и ту же еду, и вспоминают одни и те же воспоминания, и плачут у одной и той же стены в коридоре, вот так оно и происходит. Теперь ты понимаешь, почему ты не можешь привести сюда свою подружку? - И добавила: - Ты только представь себе, каково это, Рафауль, когда каждый месяц нам выпадает такая сволочная неделя, причем всем вместе и в то же время каждой в отдельности, потому что каждая получает вдобавок еще и свою особую порцию - Рыжая Тетя свою депрессию, Мама - грелку на животе, а Черная Тетя - такой кошачий жар в заду, что у нее матка из ушей вылазит.
- Ты знаешь, кстати, что у нас в иврите слово "матка" мужского рода?
- Чего вдруг?
- Вот так это в иврите, мужского. И женская грудь тоже. Забавно. Два главных женских органа - и оба мужского рода.
- Вот, пожалуйста, создай здесь семью из одних женщин, с таким дурацким языком, - сказала сестра.
- А ты? - спросил я.
- Я - женского рода.
- Да нет, что с твоими месячными, дебилка?!
- Мои месячные? Ты ведь жил здесь когда-то. Ты что, слепой был? Не понимал, что вокруг тебя происходит? Когда я присоединилась наконец к нашей женской компании, они все скакали от радости, а когда я осталась последней знаменосицей, они словно с ума посходили от злости. Ну, а сейчас уже ни у кого нет ни "тинков", ни "тонков", только Рыжая Тетя по сей день продолжает делать вид, будто у нее еще что-то есть. А поскольку у нее нет ни месячных, ни тампонов, потому что она их ненавидит, она каждый месяц забивает нам всю канализацию ватой.
Я вдруг ощутил жгучую потребность в мужчине. Я встал и отправился во двор дяди Авраама.
ОДНАЖДЫ
Однажды, когда я шел из школы и завернул, по своему обычаю, к дяде Аврааму и мы с ним ели тот "бутерброд каменщиков", подобного которому нет нигде в мире, мы вдруг услышали снаружи громкие крики. Крики незнакомого мужчины и крики какой-то очень знакомой женщины, голос которой нам не сразу удалось опознать из-за ужаса, который в нем звучал.
- Предательница! - орал мужской голос. - Курва!
- Зверь, зверь, зверь… - вопил голос женщины.
- Когда наши парни гнили на Русском подворье, ты рассиживала в кафе с англичанами! "Пимс" ты с ними пила, сука!
Я хотел было спросить Авраама, что такое "Пимс", но, взглянув на него, испугался: его лицо так побледнело, что стало белее даже лежавшей на нем каменной пыли, и шея его так вздулась, напряглась и затвердела, что он не мог повернуть голову. "Помоги мне, - прошептал он. - Со мной иногда так бывает, что, когда я сильно злюсь, я становлюсь как камень".
- Чего вы еще от меня хотите?! - визжал тонюсенький женский голос. - Он уже умер, он умер, чего вы еще от меня хотите?!
- Это она, Рафаэль, - прошептал дядя Авраам. Его тело дрожало от не находившей выхода силы. - Рафаэль, помоги мне встать, пожалуйста… - простонал он.
Снаружи послышался звук удара, сопровождаемый нечеловеческим воплем:
- Авраам… Авраам… Авраам… Они опять меня убивают…
- Быстрей, Рафаэль! - проскрежетал он. - Быстрей, дай мне мою баламину!
Жилы на его шее и вены на могучих руках вздулись, как канаты. Опираясь правой рукой на мое плечо, а левой - на толстый стальной лом, он с огромным усилием встал на свои тоненькие ноги каменотеса и заковылял в сторону ворот.
- Тебе не волосы нужно было отрезать, а всю голову! - орал мужской голос.
Я бросился вперед, открыл ворота и выбежал за дядей Авраамом в переулок. Рыжая Тетя лежала на животе на тротуаре, словно раздавленная машиной кошка, и все лицо ее было в грязи, смешанной со слезами, слюной и кровью, что текла из рассеченной нижней губы. Ее платье, то самое, небесно-голубое, было порвано и тоже испачкано, а на ней верхом сидел нападавший, незнакомый мне низкорослый мужчина, и уже замахивался снова ее ударить, когда подоспевший к месту дядя Авраам с силой схватил его за руку.
- А, поганый пес… - прошипел коротышка. - Мы и тебя не забыли!
Бледно-пыльное лицо дяди Авраама напряглось и собралось морщинами.
- Это ты кого тут называешь предательницей и курвой?
Его рука поднялась уверенно и плавно, и баламина, описав в воздухе идеальный круг, опустилась. Свист. Удар. Мои глаза и уши не верят тому, что я помню: мужчина упал на землю с раздробленной лодыжкой.
- Это ты на кого тут поднимаешь руку? - снова простонал каменотес. - На женщину? Сам ты пес!
Мужчина раскрыл рот, словно собираясь что-то ответить, но боль уже ворвалась в его мозг и задушила слова. Он был бледен, как мертвец. Его веки и нога судорожно дергались. Я посмотрел на него и на Авраама и понял, что это не первая их встреча. Что-то отработанное и отшлифованное было и в крике, и в падении, и в ударе, и в наклоне.
- Хочешь и матракой по голове получить, как тогда? Или с тебя достаточно? - спросил Авраам.
У меня вдруг закружилась голова, а дядя Авраам, словно выполняя тайную церемонию, известную всем ее участникам, выпрямился и протянул руку Рыжей Тете, но та отшатнулась от него, откатилась в сторону, поднялась сама и, ни на кого не глядя, побрела, пошатываясь, прочь.
- Куда ты идешь! - крикнул Авраам. - Зайди домой, сполосни лицо, ты не можешь так идти!
Рыжая Тетя обернулась.
- Куда это "домой"? Куда это "домой"? - прошипела она, как змея. - Где это "дом"? Я не хочу от тебя никакого дома, ничего… ты ничем не лучше, чем все они, понял, пес поганый?
И неожиданно бросилась на него с какой-то жуткой ненавистью. Она была высокой, и дядя Авраам, слабые ноги которого не ожидали нападения, упал на спину, и тогда она вспрыгнула на него и стала колотить кулаками по его каменной груди и толстым костям черепа.
- Но он же тебя спас… Ты сама позвала его, и он пришел и спас тебя… - закричал я. - Почему ты не говоришь ей, что это ты ее спас?
Но они не обращали на меня никакого внимания, целиком поглощенные своим делом. Рыжая Тетя била его и плакала с закрытыми глазами, а дядя Авраам, тоже закрыв глаза, молча принимал удары и только время от времени стонал: "Это был несчастный случай…" - до тех пор, пока она не встала с него и пошла, качаясь, по переулку, а Авраам, оттолкнув мою протянутую руку, тоже поднялся, пошатнулся, чуть не упал, выпрямился, заковылял к своему дому и исчез за хлопнувшими воротами.