За кухней находилась узкая винтовая лестница, которая вела на полуэтаж, состоявший из трех комнат: большой студии с крохотной кухонькой, спальни и ванной комнаты. Кухня была представлена мини-холодильником, плитой с духовкой и раковиной. Изолированная ванная комната была такой же миниатюрной, но в ней все-таки нашлось место для душевой кабинки. В углу маленькой спальни стояла простая двуспальная кровать, а рядом деревянный гардероб. Но сама студия была завидной - около сорока квадратных метров. Старый диван с кремовой льняной накидкой. Простой функциональный стол, более чем подходящий для моей работы. Но особенно мне понравилось то, что вся мебель была из натурального некрашеного дерева, и бесцветное лаковое покрытие лишь подчеркивало эту естественную красоту. В сочетании с белыми стенами это производило впечатление аскетической чистоты. Я вдруг подумал, что это место станет для меня идеальным убежищем, оградит от опасностей, которыми кишели здешние улицы, не говоря уже о берлоге Фитцсимонс-Росса.
Кстати, тем и заинтриговал меня мой будущий сосед. С первого взгляда он мог произвести на любого равнодушного наблюдателя впечатление крайне распущенного типа, да еще и невоздержанного на язык. Но мне достаточно было беглого знакомства с его жилищем и мастерской - собственно, как и с квартирой, которую я собирался назвать своим домом (и которую он явно обустраивал как зеркальное отражение собственного пространства), - чтобы разглядеть в нем утонченную и привередливую натуру. Мне вдруг пришло в голову, что, возможно, он так же, как и я, понимает, что внешняя сторона вещей дает ощущение глубокой уверенности, что дисциплинированный подход к домашнему хозяйству позволяет расслабиться, оторваться на всю катушку в чем-то другом. Впрочем, такой проницательностью я вряд ли обладал в то время. Тогда я видел в Фитцсимонс-Россе эдакого ирландского Ишервуда и человека, который умеет демонстрировать хороший вкус даже при скромном бюджете.
- Что ж, очень мило, - сказал я. - Надеюсь, я потяну ее.
- Где ты сейчас проживаешь?
Я рассказал ему про пансион Вайссе, не преминув заметить, что он меня полностью устраивает.
- Ну, тогда оставайся на Савиньи-плац и пиши о своих соседях - торговых банкирах. Или о галеристе, который делает годовой оборот в пять миллионов дойчемарок. Здесь, в Кройцберге, ты сможешь наблюдать, как наркоманы гадят на улицах, а турки-садисты избивают своих жен. А меня сможешь застукать flagrante delicto с мальчишкой-проституткой или депрессивным финном, которого я сниму в Die schwarze Ecke.
- Я хорошо знаю это место. Вчера ночью туда завалился.
- А вывалился в компании?
- Как вы догадались?
- Потому что это Die schwarze Еске, куда весь Кройцберг ходит выкурить косячок и снять на ночь любого, кто не выглядит законченным психом. Вот такой бордель. Мы все знаем, что это зараза. Но ходим - а куда деваться? Если хочешь курнуть гашиша, доверять там можно только Орхану. Турок-гном, толстый такой. Выглядит так, будто начинал трудиться еще при Белоснежке. Но гаш, который он предлагает… premier cru.
Он закурил новую сигарету. Потом спросил:
- Так ты берешь комнату?
- Сколько вы за нее хотите? Боюсь, у меня не так много денег.
- Хочешь сказать, что ты вырос не в особняке на Парк-авеню, где порхала негритянка горничная по имени Бьюла?
- Я вырос в маленькой двухкомнатной квартире на углу непрестижной 2-й авеню.
- А, понимаю, отсюда и желание что-то доказать миру.
- В этом мы с вами похожи. Но вы так и не рассказали мне, как ваш отец промотал фамильное состояние.
- Может, никогда и не расскажу.
- Так сколько вы хотите в месяц?
- Тысячу дойчемарок.
- Это куда больше, чем я плачу за квартиру в Нью-Йорке…
- Но я же предлагаю полностью изолированное помещение…
- В далеко не самом благополучном уголке Берлина, где можно снять студию за три сотни. Собственно, именно такую сумму я готов заплатить за ваше помещение. Включая отопление.
- Нет, это невозможно.
- Что ж, приятно было познакомиться.
Я развернулся и направился к лестнице.
- Пятьсот, - крикнул он вдогонку.
- Триста пятьдесят. Это мое последнее слово.
- Четыреста двадцать пять.
- Я не стану торговаться. Но в любом случае, спасибо за чай.
- Ну, ты и жидомор.
- Как вас понимать?
- Скупердяй хренов.
Не намек ли это на еврея? - подумал я, но решил промолчать. Разве что позволил себе реплику:
- Знаешь что, приятель… мне совсем не нравится твой тон.
- Тогда триста пятьдесят, - произнес он, и в его голосе прозвучали нотки отчаяния.
Мы ударили по рукам.
- Сделка состоялась? - спросил я.
- Думаю, да. Одно условие: мне бы хотелось получить аванс за месяц, на всякий случай…
- Ты собственник этого помещения?
Он закашлялся, выпустив облако дыма.
- Я - и собственник чего бы то ни было? - Он медленно отчеканил каждое слово. - Какая оригинальная мысль. Квартирой владеет турок, омерзительный тип, настоящий гангстер, весь в золотых цепях, с кучей охраны и черным "мерседесом", на котором он рассекает по улицам Кройцберга. Он презирает меня. Впрочем, это чувство взаимное. Но я снимаю это помещение вот уже три года, и он разрешил мне его отремонтировать в обмен на снижение арендной платы. Но теперь, когда я привел его в божеский вид - не сравнить с тем, что я получил вначале, - он, естественно, повысил плату до четырехсот в месяц.
- Потому и понадобился сосед.
- Боюсь, что да. Только не пойми меня неправильно - на самом деле мне тошно от того, что ты будешь толкаться наверху. И дело не в тебе лично. Просто мне совсем не нужна компания.
Фитцсимонс-Росс очевидно испытывал потребность демонстрировать свое превосходство при каждом удобном случае. Я с самого начала понял, что отношения с этим парнем легкими не будут. Но чувствовал, что его нервозность и потребность соревноваться со мной во всем - в сочетании с мистикой Кройцберга - могут оказаться тем самым стимулом, который так необходим моему творчеству.
- Послушай, ты, как я понял, хочешь жить один, - сказал я. - Что ж, хозяин - барин, можешь и дальше играть в Грету Гарбо.
На этот раз я подкрепил свои слова действием и начал спускаться по лестнице.
- Хорошо, хорошо, - крикнул он вслед. - Я заткну свой поганый рот.
- Я вернусь через несколько часов с деньгами, - сказал я.
- А ты сможешь заплатить мне еще за месяц вперед?
- Думаю, да. В шесть будешь дома?
- Если ты придешь с кэшем, конечно, буду.
Я вернулся в шесть пятнадцать, предварительно заглянув в пансион Вайссе, где взял из чемодана пачку дорожных чеков и обналичил их в местном банке. Просидев какое-то время в кафе, записав в блокнот подробности встречи с будущим соседом, я спустился в метро и поехал обратно в Кройцберг. Фитцсимонс-Росс сообщил мне код домофона. Так что на этот раз мне не пришлось звонить. Подойдя к двери квартиры, я услышал грохочущую мелодию Майлза Дэвиса из альбома его "прохладного" периода "Однажды мой принц придет". Сразу вспомнились заверения Фитцсимонс-Росса в том, что громкая музыка - это не его стиль. Я с силой стукнул в дверь. Она распахнулась. Я вошел.
- Алло? - крикнул я.
Ответа не последовало. Я прошел в мастерскую. Никаких признаков жизни. И тут я посмотрел в сторону его спальни. Дверь была широко открыта - и от того, что я увидел, у меня перехватило дыхание. Там, на кровати, лежал Фитцсимонс-Росс. Он был без рубашки, и бицепс его левой руки был перехвачен толстым резиновым жгутом. Игла торчала из вздувшейся вены в сгибе. Хотя его голос был каким-то потусторонним, в нем все равно звучала осмысленность:
- Принес деньги?
Почему я не развернулся и не ушел оттуда сразу и навсегда?
Да потому что знал, что должен увидеть, чем все это закончится. И потому что уже в тот момент думал: это все - материал.
- Да, - сказал я. - Принес.
- Положи на кухонный стол. И, если бы ты поставил чайник… я бы выпил чашку чая.
- Нет проблем, - ответил я.
Фитцсимонс-Росс поднял на меня глава, которые, хотя и остекленели от наркотического кайфа, по-прежнему сияли арктической голубизной.
- Не забудь: чай нужно настаивать ровно четыре минуты, - добавил он.
- Хорошо, - сказал я.
Я отвернулся от мужчины с иголкой в руке и мысленно произнес:
Добро пожаловать в новый дом.