Но на это геофизик, находящий выход в любых полевых ситуациях, не знал, что ответить. Он держал ее руку, пытаясь хоть как-то передать ей свою силу. А она потихоньку уходила в забытье. А перед ее глазами возникал белый снег и торчащие из нор жизнерадостные заячьи морды.
До поселка и больницы было 200 километров бездорожья.
Два залива
Они знали, что это будет длиться долго, поэтому были спокойны.
В конце залива в скалистом берегу были маленькие бухточки-углубления, куда они иногда уходили загорать из отеля.
В 11 часов солнце выходило из-за скалы и лучами касалось белых с зеленоватым оттенком камней. Море было красивое, но враждебное, и к нему надо было привыкнуть, как надо было привыкнуть и друг к другу.
– Мне нравится Хемингуэй, это мой любимый писатель, – почему-то сразу при знакомстве сказал он. По типажу он походил на его героев.
Далеко за горами, окружающими бухту, была его Родина. Он долго жил на Чукотке, работая в районной больнице. У него лечились чукчи, эскимосы, русские, приехавшие жить в этот суровый край. Иногда привозили с приисков заболевших геологов.
Внезапно из-за туч выглянуло и загорелось солнце. И он вспомнил, как на севере после полярной ночи люди радуются его первым лучам.
Она кого-то напоминала ему. Она была очень похожа на одну женщину, которую много лет назад в его больницу привез на вездеходе бородатый геолог. Геологи были москвичами и приехали в залив Креста на полевой сезон. Операция была несложной. Оперировал его друг, а он был за анестезиолога, поэтому при обходе она не могла его видеть. Почему он запомнил ее, лежащую на операционном столе, сказать трудно.
В ту ночь, когда ее привезли в больницу, было первое полярное сияние. Это было так неожиданно рано. Он шел домой после операции, а на небе ненадолго появились зеленые переливающиеся столбы света. Он остановился и несколько минут смотрел на них. Хотя он видел это явление много раз, почему-то часто вспоминал именно этот момент. Дома его ждала лайка по имени Джек и холостяцкая комната с минимумом удобств. Он приехал на Чукотку после окончания московского института. Почему сюда? Наверное, это было связано с модным тогда романом Куваева "Территория". Времена Хемингуэя уже прошли, да и герои его жили совсем в других мирах. Жизнь его была без особых событий. Он быстро принял простые отношения между жившими здесь людьми и тот ритм, который диктует северная природа. Он не боялся медведей, ходил на рыбалку, откапывал заметенный снегом вход в дом, ждал первых лучей солнца весной и первых заморозков осенью. Но делал это как-то отстраненно, не отдавая всего себя этому. Его жизнь была больше в нем самом. Он любил книги и вместе с героями проживал чужие жизни. В больнице он оперировал в основном травмы, правда, иногда приходилось делать сложные полостные операции, когда нельзя было отправить больного на материк. Почему он запомнил ее? Она была из другого, уже забываемого мира.
Как и героям Хемингуэя, ему нравилось море. Но в заливе Креста оно отталкивало своей холодной зеленой красотой. Он мимоходом смотрел на воду, когда шел в больницу, которая стояла на окраине поселка. Большую часть года залив покрывали льды. Здесь, на юге, море окружали скалы, покрытые лесом. И теплое сине-зеленоватое море переливалось и искрилось под лучами солнца. Ему хотелось переплыть бухту и он начал готовиться к этому. С утра он стал уходить на противоположный берег и долго плавал вдоль скал. А она в это время шла в свою бухточку на другом берегу. По дороге на камне ее всегда ждал баклан. Потом баклан перелетал к нему и смотрел, как ему казалось, злобными глазами.
Каждый день на берег в одно и то же время приходил старый рыбак. Он был чисто одет и всегда приветлив. На обратном пути в отель она заглядывала в его полиэтиленовый мешок, куда он складывал пойманных рыбешек. Однажды она захотела их потрогать, но рыбак схватил ее за руку – у маленьких рыб на спине были пестрые колючие плавники.
Она постепенно привыкала к морю, а они друг к другу.
Отель был населен совсем чужими людьми. Их спокойный, замедленный ритм жизни никак не вязался с чувством свободы и радости, которые испытывали они. Это она поняла, когда, сидя в баре одна, стала смотреть вокруг. В большинстве в отеле были пожилые семейные пары. Отель принадлежал немецкому владельцу, и сюда приезжали в основном немцы и австрийцы, и очень мало англичан и голландцев. Старые немцы не говорили по-английски, их внуки уже начали учить этот язык. Слово "Россия" для старых немцев было незнакомым. "Русланд" – так называли они его страну. Страна, населенная русскими.
В бар с рюкзачком за спиной, который он носил постоянно, иногда заходил доктор. Он был еще молод, но усталость и некоторая отстраненность от окружающего мира как-то выделяли его. Он был красивый, с серыми глазами, спортивный, с легкой походкой. Как правило, в отеле они встречались в ресторане – за завтраками, обедами и ужинами. Но эти встречи носили мимолетный характер приветствий, отдельных слов и взглядов. Но была какая-то сила, которая иногда сводила их вместе в местах, где встречи не предполагались. И они наступали в тот момент, когда не должны были состояться.
Вечерами в глубине бухты разноцветными огнями загорался турецкий город. Доктор часто сидел на открытой веранде над морем и пил чай с лимоном. Справа от него высвечивались яхты, пришедшие в бухту на стоянку со всего света. Их, как и многие другие на протяжении сотен лет, бессменно охранял бакенщик Деде, чья могила находилась на насыпи, перегораживающей бухту с запада. Доктор был спокоен.
В последний день отдыха они пошли загорать вместе, и, когда они были вдвоем, баклан не прилетел на скалы.
После ночью над заливом сверкали, освещая море, молнии, гром низвергался на отель и окружающие горы. Он резко проснулся и решил, что не будет говорить, что знает ее уже давно.
Сейчас он жил в Москве, работал в известной клинике, и как оказалось, жил на одной с ней улице. Но это его уже не удивило.
– Мы завтра же созвонимся, – сказал он в аэропорту, когда они вернулись домой.
В городе он носил на лацкане пиджака маленький значок, который давали участникам лыжного полярного марафона. На значке были изображены две лайки и лыжник. И они без устали все бежали и бежали. Как бежали уже их дни, когда они узнали друг друга.
Алексей Контарь (Смирнов)
Родился и живет в Москве. В 1999 г. окончил Московский государственный геологоразведочный институт. Кандидат технических наук, опубликовал более десятка научных статей. Играет на фортепьяно, увлекается парусным спортом. Имеет спортивный разряд по подводному плаванию. Выпускник ВЛК 2011 г.
Со всеми это кончалось одинаково
Дождь шел, не ослабевая, без остановки, несколько дней. Просто шел, шел и шел. Монотонный дождь. Холодные капли били по листьям и падали на землю. Ни птиц, ни животных, только вода. Вода была везде. По склонам бежали ручьи, в ложбинах собирались лужи. Ночью была гроза. Нервозность висела в воздухе.
Через два дня дождь закончился, тучи рассеялись, и появилось солнце. Стало тепло, запели птицы, ожили комары.
Снайпер спустился с граба, где провел последнюю ночь. Внизу было ущелье. Вдоль грунтовой дороги шумел Терек. "Метров триста", – машинально подумал снайпер и осмотрелся. Днем эта прекрасная, но дикая и опасная местность выглядела восхитительно. На западе виднелись горы, за которыми скрывалось мирное Ставрополье, на востоке – Каспийское море. Склоны ущелья поросли густым смешанным лесом. Но красота природы, ее причудливые рельефы не интересовали снайпера.
Хрустнула ветка. Винтовка съехала с плеча, повисла на ремне, нырнула под мышку, снайпер присел, снайпер исчез. Опять хрустнула ветка. Одна пара шагов. Человек. Прошелестел затвор. Нервозность сменилась напряжением. Опять хрустнула ветка.
– Свои, кукушка, – сказал баритон.
– Свои дома сидят, – ответил снайпер и появился. Винтовка была на плече.
Теперь их было двое. Снайпер и наблюдатель. Опытная группа. Старики. Двадцать пять лет и двадцать шесть лет. На войне с восемнадцати.
Солнце поднималось все выше и выше. Парило, начиналась жара. До цели оставалось не менее трех часов. Снайпер вышел из тени деревьев, снял "лохматого", распустил берцы, разложил мокрые вещи на торчащих из земли поросших лишаем камнях и сел рядом. Снайпер закрыл глаза, его лицо было спокойно и блаженно. Винтовка стояла рядом, прислонившись к соседнему камню. Солнце жарило ему плечи и спину, пот струился по шее и груди.
Наблюдатель осмотрел местность, подошел к снайперу, разделся по пояс и сел рядом.
– Жара, – не открывая глаз, сказал снайпер.
– Место открытое, – сказал наблюдатель.
– Жрать охота, – ответил снайпер.
– Ты когда в отпуск?
– Как вернемся, так сразу, – ответил снайпер, не открывая глаз. На лице появилась улыбка. – Домой. Домой. Что там только делать? Я на курорт, в санаторий. Эээх. Бабу там себе заведу…
– Медосмотр…
Разговоры об отпуске и курорте расслабили снайпера. Полусидя-полулежа, вдалеке от цивилизации отдыхал он на склонах Кавказа. Перед глазами пробежало детство. Всплыли образы родителей.
"Как они там? – спросил у себя снайперь. – Они умерли", – ответил он себе.
Он получал письма от сестры матери, но сам отвечал редко. Он не знал ее достаточно хорошо, чтобы писать что-то личное, да и вообще он не знал, что ей писать.