Ну, а вечерами, когда жара немного отступала, они, отбившись от узкоглазых жриц любви, шли пешком, не спеша, туда же, к океану, снова обсуждая непосильное налоговое бремя, но уже так… впроброс… не слишком серьезно… Они шли к пляжному европейскому ресторану, и это тоже был их вечер. Они были одни в огромном зале, и опять были в белом, и окна были распахнуты настежь, и легкий вечерний океанский бриз слегка колыхал свисающую до пола белоснежную скатерть, и вокруг них, как в почетном карауле, застывали восемь официантов - по четыре с каждой стороны, и они снова делали свой мудреный заказ, теперь уже цивильно, через кожаное меню и обязательно снова с чем-нибудь экзотическим, вроде каракатиц или гигантских тигровых креветок. И говорили они по-русски, а держали их все за самых-самых, ну просто за американцев каких или, например, шведов… И платили они щедро, в долларах, не скупясь - по четыре доллара двадцать центов на брата - по счету, и еще по двугривенному, в центах, от каждого - на чай…
И предпоследний их день на океане, был таким же, но с вискарем. В честь завтрашнего отбытия…
- Пьяным? На велорикше? - состроил сумасшедшие глаза Гарька. - А если тормознут?
В отель они вернулись пешком. Проститучья толпа, как всегда, была на стреме.
- У-у-у-х! - Гарик весело растопырил руки и пошел на девчонок. Все испуганно шарахнулись, кроме одной, - не самой молодой и слегка пучеглазой.
Покоренный ее бесшабашной храбростью, пьяный Гарька выставил козу из пальцев и повторил в направлении храбрицы свое "У-у-у-х". С мизинца его свисали ключи от номера. Девушка поняла жест по-своему. Она обрадовалась и быстро-быстро затараторила:
- О’кей, о’кей, вань минить… - после чего благодарно улыбнулась Гарьке и на всякий случай - Юрию Лазаревичу.
- Пошли, - сказал Юра и широко зевнул, - спать охота…
Через пять минут, когда они уже успели раздеться до трусов, в дверь тихо постучали. На пороге стояла пучеглазая проститутка. Она быстро прошмыгнула в комнату и улыбнулась: вот, мол, и я…
Оценив мужские телеса, пучеглазка сказала, глядя поочередно на обоих:
- Файф унд файф… Тен… - и подняла вверх обе ладони, демонстрируя наличие полного комплекта пальцев.
- Ананас будешь? - спросил ее Гарик и почесал волосатый живот. - А то у нас их до хуя осталось. Все не смогли сожрать…
- Тен… - еще раз с улыбкой промолвила проститутка, - тен, плиизь…
Спать хотелось нечеловечески.
- Ладно, - согласно сказал Юрка, - тен так тен. А вообще, знаешь чего, ты… Крупская. Пошла отсюда на хуй… - и угрожающе двинулся в ее сторону.
До пучеглазки что-то начало доходить, а именно, что никто здесь не собирается с ней спать. Она заморгала часто-часто и вдруг разрыдалась.
- Босс, босс, - пыталась она что-то объяснить клиентам в трусах и показала пальцем в окно, куда-то вниз. - Ж-ж-жик! - добавила она и провела рукой по горлу. - Босс…
- На себе не показывай, - строго по-отцовски сказал Юрий Лазаревич. - Нельзя… Ноу… Ананас лучше съешь, а то и вправду пропадут…
- Это она говорит, что ее сутенер зарежет, если она ему чирик баксов не отстегнет, - перевел ситуацию Гарик. Он задумчиво посмотрел в потолок и неожиданно предложил: - А давай лучше сами ее порешим, а?
Он взял со стола нож и, сделав страшное лицо, медленно двинулся к пучеглазой. Проститутка в ужасе отпрянула, споткнулась о журнальный столик, упала, смахнув все со стола, и поползла к двери, стараясь, очевидно, остаться незамеченной.
- Ух, я тебе! - вдогонку ей хохотнул Гарик.
Девчонка взвизгнула и выскочила в коридор.
- Все! - подвел итог приключению Юра. - Спать!..
То, что у Юрия Лазаревича исчез бумажник, они обнаружили утром. Бумажник лежал на журнальном столике рядом с недоеденным ананасом - это он помнил точно.
- Вот сука! - огорченно произнес Гарик. - Двести баксов! Лучше б мы ее за чирик на двоих выебли…
Этим же утром, до отхода автобуса, они сходили на толкучку и выбрали для Юры новый бумажник - классный, темно-серый, с тиснеными разводами, плотный и мягкий, - ну настоящее просто портмоне. Торговка с бандитской мордой не уступила ни донга, отсюда они сделали вывод, что кожа - настоящая.
- Элефанть лезя! - гордо сообщила она потерпевшим. - Риаль!
- Переводи, - хмуро бросил Юра в Гарикову сторону, - чего она там?
"На казашку нашу похожа", - подумал он, пока Гарик конструировал перевод.
- Не мучайся, - остановил он Гарькины лингвистические потуги, - слоновья кожа… настоящая… С тебя семь пятьдесят, по курсу… Половина…
Бумажники Юрий Лазаревич терял регулярно, примерно по две штуки в год - не в самый худший.
"Ну из слона у меня еще не было… - думал он, трясясь в автобусе, - из натурального элефанта. Может, на этот раз повезет… Если все бабки сложить, что в тех бумажниках были, на пятьдесят вторую акцию натянул бы. Точно…"
Гарик дремал. Юрка толкнул его локтем:
- Слышь, Гарь… Представляешь, приезжаем в Москву, а там слухи: Юрий Лазарич с Игорь Феликсычем во Вьетнаме изнасиловали проститутку, а после - зарезали…
- Не помню, ты ананас утром ел? - вопросом на вопрос ответил Гарик. - А то мне в животе чего-то…
- Ну, ел… - равнодушно ответил Юра. - А чего - "чего-то"?
И в этот момент раздался первый выстрел в самой его живой середине - между пупком и позвоночником. Выстрел был глухой, пристрелочный, но пуля была настоящей… Вслед за ударом он почувствовал резкий спазм где-то еще ниже, вероятно в кишечнике…
- Ананас… - в ужасе произнес Юра, согнувшись пополам, - ананас блядский… По штуке за штуку…
- Ты чего… Тоже? - Гарик по такому случаю открыл глаза. - Тоже живот?
Юра медленно разогнулся. Боль немного отпустила. Справа, за окном тянулись бесконечные рисовые поля, а слева, с их стороны - такие же бесконечные ананасовые плантации.
- Твари… - несколько раз вдохнув и выдохнув, сделал заключение Юрий Лазаревич. - И зачем им столько говна этого… У меня до сих пор губы щиплет…
Вновь тяжелой волной нахлынула боль, как будто кто-то побрызгал внутри из спрея с концентрированной серной кислотой, нарочно разбавленной водой для долгого въедания в кишки. Юрка вновь согнулся пополам.
"А вдруг подохну? - по тупости мысль не уступала боли, но опережала ее по прогнозам. - Каринка ведь все дело наследное угробит, в ту же секунду".
Изображение за окном плавно потеряло цвет и стало равномерно серым. Сквозь пелену эту лишь пробивались ярко-желтые ананасные кучи, сваленные на дороге через каждые полкилометра для заманивания автобусных туристов. Мир вокруг тихо угасал…
"Что же делать-то? - лихорадочно думал Юрка. - И ведь ни куста, ни пригорочка вокруг - один рис да эти… - он уже не хотел обозначать этот плод - ни в мыслях, ни на словах… - Если только жопу в рис под воду засунуть?.."
- А, вот, знаешь… - снова не открывая глаз, предложил новую тему Гарик. - Как ты думаешь, бананы - что такое? Ну, в смысле, там, овощ, фрукт или корнеплод, например, а? - Вновь в животе выстрелило, но на этот раз уже без глушителя и разрывной… В десятку… - Трава! - гордо ответил на собственный вопрос Гарик. - Банан - это трава, если по биологии… Или по ботанике? - переспросил он сам себя и открыл глаза.
- Останови-и… - сквозь зубы промычал Юрка, еле сдерживая кишечные схватки, - останови его, блядь!
Гарик посмотрел на Юрку и то, что он увидел, заставило его вскочить с места и совершить прыжок в сторону водителя, забыв выяснить, кто все-таки блядь - он или водила. Приземлился он у самого руля. Юра так и не узнал, что и как объяснил вьетнамцу Гарька, но автобус плавно остановился, и, к своему счастью, Юрий Лазаревич обнаружил очередное ярко-желтое пятно, но не на обочине, вдоль дороги, а на некотором удалении от нее, метрах в пятидесяти в сторону. Ананасы были исключительно спелые. От кучи вкусно пахло, и вокруг не было никого. Юрий Лазаревич полусогнутым орлом напрыгнул на кучу, скатился вниз, перебрался за нее и сорвал с себя шорты. Освобождение было такой ясной и пронзительной силы, что вместе с уходящей болью он успел рассмотреть, как постепенно проявляется в цветном изображении жизнь вокруг… Он высунул голову наружу, из-за кучи, словно из засады. Вдалеке, по ту сторону дороги, склонились над полем женские фигуры, по колено увязшие в рисовой жиже. На всех были конусообразные соломенные шляпы. Вдоль дороги брел буйвол с крутыми рогами и тощей зубчатой спиной. Он тащил арбу с ананасами, а погонял его малыш с длинной гибкой хворостиной.
"Какая красота… - подумал Юра, - как на старинной гравюре… Надо парочку хороших ананасов Каринке привезти. У нас они не такие… - Автобус пару раз посигналил. - …Бумага!.. - вдруг вспомнил он. - Черт! Бумаги-то нет никакой…"
Он оглянулся. Дело было безнадежным… Тогда он вытащил из шорт новый бумажник, который портмоне, куда не успел еще ничего переложить. Зачем он достал и открыл его, Юрка сам не понял. В бумажнике, в среднем отделении, на самом виду одиноко распластался спасительный американский доллар. Юрка посмотрел в лицо сенатору, а может, и самому президенту, снова освобожденно вздохнул, слегка примял банкноту и использовал по обстоятельствам.
"Были бы донги, по курсу - так на полкило купюр - хоть обосрись…" - отметил он в заключение.
Он натянул шорты, положил в карман бумажник, похлопал его по толстой слоновьей коже и произнес вслух:
- Мо-ло-дец!!!
Относилось это к бумажнику или к освободителю американского Севера от их же Юга, в зеленой овальной рамке, значения для него не имело - его устраивали оба варианта.
…Сначала к нему пустили жену.
- Юрочка, - заплакала Каринка, - как же так, мы чуть с ума не сошли. Господи Боже… Юрочка…