Между тем она перевернула сумку и вывалила на землю огромный кусок полиэтилена - укрывать Карлыча на зиму. Вместе с прозрачным покрывалом на землю вывалилась пустая литровая банка с крышкой и журнал "Спид-Инфо" с эстрадной певичкой на обложке. Певичка была в крохотных трусиках и с голой, накаченной чем-то нечестным, грудью. Правой рукой она поднесла ко рту огромную клубничную ягоду и томно приоткрыла ротик в предвкушении будущего удовольствия. Банка от толчка об землю перевернулась, сделала два оборота по дорожке и замерла этикеткой вверх. Строго говоря, белый бумажный прямоугольник, вырезанный из тетради в клеточку и наклеенный на баночный бок поверх фабричной бумажки, этикеткой не являлся. Но зато самодельная этикетка эта несла информацию не менее важную и одновременно пугающую и обнадеживающую, чем этикетка фабричная. "Клубника протертая, 1995" - сообщала тетрадная бумажка. И выведено это было… Любовь-Петровниной… маминой рукой…
Гера вздрогнул.
- Откуда у вас эта банка? - спросил он девушку, затаив дыхание в странном предчувствии.
Девушка смутилась:
- Я… это… нашла ее… Там… - она неопределенно махнула рукой в сторону.
- Где?!! - неожиданно для себя самого, громко и резко вскрикнул Гера.
Девушка сжалась и испуганно посмотрела на Германа:
- Ну, там, у входа… А чего?..
- Пошли! - заорал он. - Покажешь! - и потащил ее за руку в сторону главного входа.
Через пять минут они стояли около кучи кладбищенского мусора вперемешку с опавшими листьями.
- Здесь… - все еще находясь в испуге, указала на кучу девушка.
Гера посмотрел в указанном направлении и… сердце его остановилось… Прямо сверху, посреди кучи, лежала его старая газета, он узнал ее сразу по зачерканному кроссворду. Рядом валялся один из двух пакетиков фосфалюгеля, а еще чуть дальше, немного в стороне от основания кучи, там, где заканчивалась утоптанная земля и начинался асфальт, - разбитая на куски гипсовая урна с прахом его матери, Любови Петровны… Часть маминого праха была рассыпана по асфальту, другая часть находилась на дне недорасколотого днища урны. Вокруг не было ни души…
"Так… - мысленно и внутренне очень сосредоточенно и тупо констатировало Геркино сознание, - совок и бутерброд отсутствуют…" - О блошином кожзаменителе оно почему-то вообще не вспомнило.
Сердце слабо тюкнуло где-то не на своем месте и ритмично подключилось к работе головы.
Ноги у Герки подогнулись, и он мягко опустился на землю…
- Зайка… - тихо промолвил он, обращаясь неизвестно к кому: то ли к маме, то ли к урне, то ли к девушке, то ли к судьбе-злодейке, - зайка моя любимая…
- Это мое… - тихо сказал он ничего не понимающей девушке, указав на разбитую урну. - У меня украли…
Девушка присела рядом с ним на корточки и очень серьезно произнесла:
- Вот и хорошо, что нашлось, иначе и быть не могло. Надо собрать. Ждите меня здесь, я сейчас…
Через несколько минут она, запыхавшаяся от быстрого бега, вернулась с пустой литровой банкой из-под маминой клубники.
- Вот… - она протянула ее Герке, - пожалуйста… ваша банка… для сбора… Я взяла, чтобы на потом здесь оставить, за Борисоглеб Карлычевым памятником, на весну чтоб…
Не вставая с земли, Гера взял банку в руки и задержал ее в ладонях…
К участку они вернулись вместе. Земля была подмерзшей лишь немного сверху. Справившись с тонким твердым слоем, он легко уже, при помощи куска острого штакетника, выкопал небольшую яму для компотной банки с прахом. Девочка тоже закончила уже Карлычеву прозрачную обмотку и крепеж и собралась уходить.
- Ну, вы тут, в общем, хороните тогда… Не буду вам мешать… До свидания…
- Спасибо тебе, родная, - тихо сказал ей Герка, - что бы я без тебя делал… - Он подумал немного и добавил: - И вот еще… Если что, ты не беспокойся… Я за Карлычем тоже присмотрю… Всегда…
- Вот и спасибочки, - просто ответила девушка. Она развернулась и пошла по дорожке по направлению к выходу.
"Даже не познакомились…" - подумал Герка.
Он вздохнул, взял в руки банку и… задумчиво посмотрел на Полуабрамовича…
Но его он не увидел… Памятник отъехал куда-то в туман, а перед ним последовательно проплыли… сначала красотка с обложки с клубничиной у рта… затем коробка конфет "Клубника в шоколаде" на немецком языке… и, наконец, пустая банка из-под клубники с сахаром 1995 года протирки.
Туман почти рассеялся, и вновь в фокусе оказался керамический Борисоглеб Карлович. В какой-то момент, в самом последнем истаявшем туманном слое, Герке показалось, что Карлыч чуть-чуть улыбнулся… Самую малость…
Теперь Герман Борисович знал, что ему следует делать. Точно знал… Он сдернул с банки крышку, затем скрутил кулек из клубничной обложечной красавицы, оставленной девушкой вместе со "Спид-Инфо", и отсыпал полбанки маминого праха в кулек…
На следующий день Гера приехал на не проданную еще мамину дачу. Он взял в сарае лопату и пошел прямо к клубничным грядкам. Выворотив из грядки первый ком мерзлой земли, Герман достал из кармана кулек, свернутый на этот раз из алюминиевой фольги, и подумал: "Рядом с ним, но без них… Половина и половина…"
Он воткнул лопату в землю и сказал:
- Полуабрамович… - а мысленно добавил: "Ценный сосед…"
Он развернул алюминиевый кулек и внезапно подумал, что дачу ведь все равно придется продавать. Рано или поздно…
Тогда он положил кулек на землю и принялся снова копать. Уже гораздо глубже…
Эй!
Казалось, прошла уже целая вечность, но на самом деле, если постараться и припомнить все в деталях, то случилось это не так уж и давно - месяца три тому назад, не больше. Хотя, чего напрягаться - у меня факты перед глазами и высчитать можно с точностью до дня. А факты у меня вообще-то не перед глазами, а перед глазом, - единственно по-нормальному зрячим, хоть и подтекающим иногда густой пахучей жижей, особенно когда на улице мороз. Другой глаз я потеряла не по своей вине и безвозвратно. Тогда, помню, сидели мы с Берингом в подвале, на углу Кизлярской и Третьей Подшипниковой, в сером доме, где гастроном. Замок на подвальной двери там был говно, его постоянно срывали бомжи, наши же, кизлярские, - нужно было всего лишь чуть-чуть нажать, и ушки, слегка наживленные жэковским плотником, сразу сдавались и отваливались вместе со ржавым амбарным замком - поэтому почти всегда там было открыто. А как раз случился прорыв кипятка, и туда спустились водопроводчики, чтобы перекрыть стояк. Они тогда увидали нас и стали прогонять. Я решила быстро отвалить и не связываться, а Беринг, наоборот, не захотел уступать и решил ввязаться и отстоять нашу территорию. Вот тогда-то он и получил разводным ключом по башке и, взвыв не по-человечески, выскочил из подвала, как ошпаренный, и исчез за углом. С тех пор я его не видала, несмотря на то, что между нами тогда в очередной раз началась любовь, и хотя у нас это не было особо принято, Беринг даже частенько делился со мной хавкой и всем прочим. Любовь не любовь, но в жизни этой, в промежутке от Кизлярки до Подшипников, каждый у нас все равно был сам за себя. Правда, он и раньше исчезал, бывало, в неизвестность, от нескольких дней до двух-трех месяцев, за что и получил от Еврея кликуху Беринг, но потом всегда возвращался домой, в промежуток, где все мы обитали не первый год уже: летом - ближе к гаражам и рынку, а зимой - к подвалу и магазину. А Еврей… Нет, про него, пожалуй, я расскажу позже…
Так вот, Беринг тогда отделался легко, просто получил шишку и унес ноги, а со мной все вышло сложней.
- Ну что, сука? - спросил их старший, который долбанул Беринга. - Тоже хочешь схлопотать? Могу устроить тебе, вонючка! - он размахнулся и запустил в мою сторону здоровенной гайкой.
Я таких гаек - в обхват руки - отродясь в подвалах не видывала. Такие только попадались в подземных коллекторах, но туда я лазила всего два раза за все время бомжевания. Первый раз - когда завоняло газом, а после приехали аварийщики, открыли люки и стали раскручивать со здоровенных катушек внутрь, под землю, кабели для установки газоанализаторов. Установили, побросали все и уехали - на выходные дни. Скажу честно - мне там понравилось, в коллекторе. Помню, происшествие это пришлось на зиму, но внизу было сухо и тепло, как в жаркую летнюю ночь, и вообще ничем не воняло, только отдавало в нос сухой ржавчиной. Мы там с Берингом могли б остаться, легко, но испугались все-таки и не решились, - подумали, придавят сверху тяжелым и застрянешь там навечно - крыс кормить, не дозовешься потом людей.