IV
Наконец-то мне открылась трагедия Базлыкова и его жены. Я не думал уже об Ордыбьеве как об олигархе; меня волновало другое: знает ли он о том, что подло натворил его подручный "граф" с двумя своими "холопами"?
Судя по всему, не знает… Иначе не взял бы Базлыкова на службу, потому что рано или поздно, но это обязательно всплывёт, - в яви быта при ссоре, при пьяном хвастовстве: да, десятки вероятностей! А ему при нынешнем стремлении к респектабельности подобный скандал, причём, вне сомнения, кровавый, совершенно не к чему.
Однако не исчезало и подозрение: знает! На это намекали детали: чересчур трусливое поведение Силкина, когда появился чёрный "мерседес"; упрямое умолчание самого Ордыбьева об антикваре; дотошность, с которой он выпытывал всё о Ловчевой - "сумасшедшей кляузнице"…
Что-то тревожное наполняло душу, и теперь я жалел, что чересчур откровенно изложил Ордыбьеву свои взгляды на будущее России и особенно русского народа. И больше всего жаждал побыстрее освободиться из его цепкого, властного, паучьего гостеприимства.
Глава тринадцатая
Претендент на царство
I
- Откуда вы едете? - спросил Ордыбьев. - Действительно из Москвы?
- Да нет, конечно. Из Старой Рязани.
- О, из Старой Рязани?! - оживился он. - Эти места мне хорошо знакомы. Да, да, - кивал он и неясные для меня воспоминания осветили его лицо. - Ополье, Заполье, Пустополье - какие древние названия, а? И какие точные! А имена деревень? Прямо из тьмы веков - Шатрище, Расбердеево, Ордыбьево.
- Не ваше ли родовое?
- Возможно, возможно… А само Городище?! Валы, сцементированные кровью. А поднебесная плоскость - княжий стол! Какой чудо-городок там размещался, а? Конечно, ныне пустырь, пустота… Одно разнотравье! Но какое богатейшее, какое неисчерпаемое - на той, когда-то залитой кровью земле, а? Ковыль аж в человеческий рост! А тымьян-трава? А разрыв-трава? А донник? Духмяное поднебесье! Где ещё такое? А окоём, окоём… Магнетический, дурманящий окоём! - восклицал он. - На целых три поприща! Ока серебристая внизу извивается… И этот зеленый цвет лугов - сочный, густой. Как наше священное знамя! Представляете, несчётные конские табуны, а? Стада, отары… Нет, вы только подумайте, как восторженно доносили о той древней Рязани батыевы лазутчики! А он, властелин полусвета, умён был, мудр. Девять лет кочевал - готовился! Всё предусмотрел, даже то, чтобы зимой двинуться на Русь - по льду! Тогда - спасения никакого… Закон войны - закон победы!
- Вы прямо-таки поэму пропели… Нет, не Рязани, а Батыю.
- Да! Моему пра, пра - не менее семидесяти "пра"-дядюшке, - со счастливой улыбкой, с угольно горящими глазами восклицал Ордыбьев.
- Выходит, вы чингисид?
- Да! Конечно. Сам Чингисхан не успел покорить Русь. Но это сделал его внук Бату. А мой прародитель Орду был одним из его сподвижников.
- Вы потомок Орду? Значит, ханского происхождения? Как прикажите теперь вас величать?
И хотя всё услышанное казалось фантасмагорией, однако желание Ордыбьева быть ханским пра… правнуком представлялось вполне реальным. Ведь отыскали в Монголии наипрямого потомка Чингисхана не то в 74-м, не то в 85-м колене, а президент бывшей социалистической республики издал указ о строительств мемориала, посвященного Великому хану.
- Всё же, - продолжал я шутливо, - какие эпитеты нужно употреблять, обращаясь к вам?
- Ах, бросьте! Пока чингисиды не вернут себе власть, они остаются заурядными обывателями. Хранителями памяти - и не более того! - как бы обрезал, оборвал разговор Ордыбьев.
Я попытался перейти на монгольскую тему; он оказался в деталях обо всём осведомленным, но о перспективах, о будущем отказался рассуждать. Мы продолжали путь молча, думая каждый о своём, и направлялись от Утятного озера к Оке, к Возвратной излучине.
Пропетая Ордыбьевым величальная песня древней Рязани и восторженное восхищение легендарным батыевым походом наводили меня на грустные мысли. Странно всё-таки, думал я, вот мы одинаково относимся к красотам погибшей Рязани, но совершенно по-разному, в непримиримой противоположности воспринимаем батыево нашествие. Для него - это героика и торжество, а для меня - изначальный погром Руси. От которого и столетия спустя мы не оправились…
Два века не прекращалась, не ослабевала жестокость завоевателей: рабство и смерть; смерть и рабство… Угонялись в полон, в Золотую Орду, а при малейшем сопротивлении истреблялись все лучшие… Истреблялось и всё лучшее: древний закон и русский порядок, а точнее - русская правда! И когда всё же воспряли, то это была уже другая, новая Русь… И не Русь вовсе, а Московия - по-татарски хитрая, деспотичная; по-азиатски терпеливая, безгласная… И если бы Золотая Орда сама по себе не развалилась, то вряд ли бы и мы воспряли из пепла…
Грустные, очень грустные мысли тревожили мою душу. Ордыбьев возобновил разговор так:
- Скажите мне всё же: отчего вас потянуло в Старую Рязань? Вроде бы никаких юбилейных дат: 900-летие Новой Рязани, то есть Переяславля Рязанского, отметили, а ничего другого не припомню.
- Ну почему же? - возразил я. - А 760-летие батыева погрома Руси? Рязань - первая жертва: даже стонать было некому! Почему же не помянуть, не поразмышлять?
- Вы это серьезно? - недоумевающе вопросил он. - Простите, но это нам, татарам, наследникам великой победы, следует отмечать - хоть ежегодно! - ту славу, то величие. Вы же были стерты с лица земли. До сих пор на месте Рязани - пустырь, жалкие каменья. Да ведь это какой-то мазохизм!
- Почему же? Память об апокалипсисе… Да, именно так воспринимали русичи батыево нашествие! Так скажите, с каких это пор поминовение, покаяние считаются нравственным уродством? То есть мазохизмом?
- Н-ну ладно… Мы просто с разных точек зрения смотрим на события, - примирительно произнёс Ордыбьев. - Между прочим, вы об этом будете писать? Для журнала? Для газеты?
- Для исторического ежемесячника "Звонница".
- Кажется, попадался. Что ж, любопытно. И всё-таки не могу понять!
- Что же здесь непонятного?
- Да о чем вы хотите прозвонить? Это же погребальный звон! Для вас, русских… В чем аналогия? В том, что ныне вы в полном подчинении у Запада? Вновь - крах, катастрофа. Как при Батые? Нет, не понимаю! Ну повторите в стотысячный раз о храбрости княжеской дружины, о Евпатии Коловрате, о татаро-монгольской кровожадности. Но, между прочим, по понятиям того времени террор победителей был системой, принципом. Мир давали только сдавшимся. Этому принципу следовали и римляне, тоже желавшие повелевать Вселенной. А разве нынче не так? Только террор тех же американских победителей малозаметен. Но это для примитивных обывателей. Но вы-то посмотрите: армия развалена, промышленность разрушена. Ежегодно вымирает до полутора миллиона русских - жуткая демография! А держава, а Советский Союз? Ведь рухнул без всякого батыева нашествия! Или там гитлеровского! А отчего? Вы-то знаете? Я вам скажу - пусть и неприятно будет услышать: выродился русский народ! Да, за семьдесят лет интернационалисты-большевики выжгли сердца у русских. И, как вы не пытаетесь их возжечь, они не возгораются. Потому что нет больше пламенных русских сердец! Не способны больше русские держать шестую, а теперь уже седьмую, часть суши. Разве вы это оспорите?
Я молчал. Отвечать не хотелось. Решил: пусть отполыхают, прогорят головешки ордыбьевского костра - проще станет возражать.
- Вам нечего сказать? - возбужденно вопрошал он. - Надеюсь, вы согласитесь, что в нынешней России не только русские обеспокоены будущим? Не только они стремятся постичь то, что со страной происходит, а главное - вызов новой эпохи. Но русская нация в упадке. Между прочим, никогда величие нации не определялось количеством народонаселения, а всегда - силой духа! Так вот, ныне другие нации, другие народы, особенно мусульманские, готовы бросить клич - и тогда уж на просторах России начнет писаться совершенно иная история. Утверждаю: вера в Магомета сильнее веры в Христа!
Я молчал. Головешки ордыбьевского костра ещё не прогорели. Он метнул на меня настороженный, недобрый взгляд: нет, никак не мог усмирить себя.
- Причём здесь батыево нашествие? - возмущался он. - Гибель Рязани? Надо о будущем думать, а не о прошлом. Мы, мусульмане, не хотим жить под диктатом Америки. Или, по-другому, под игом объединенного Запада, этого "золотого миллиарда" человечества. Если Москва сдалась, а с нею и русские, то это не значит, что сдалась многонациональная Россия. Особенно та, которая зелёным поясом тянется вдоль Волги и далее - на юг и восток: до Индийского и Тихого океанов! Та Россия, которая уже не считает себя ни русской, ни православной.
Наверное, вам удивительно такое слышать? - полыхал он. - Однако не сомневаюсь, что вы знакомы с евразийством. Так знайте: теперь это наша теория. Почему? А потому, что первоосновой Российской империи была не Киевская Русь и, тем более, не Владимиро-Суздальская - их мы разгромили, унизили, раздавили, а ко всему прочему, ещё и переродили. Так вот, первоосновой была Великая Татария. Именно так именовалась в Европе величайшая во все времена империя Чингисхана. Вы, естественно, после того, что я слышал от вас, с этим не согласитесь?
- Я хотел бы до конца вас выслушать, - хмуро заметил я.