В этот раз за окном плавали унылые зимние сумерки. Там было то ли раннее утро, то ли поздний вечер. За Васильевским островом из тумана медленно показалась застывшая стрелка Невы. Беляков сдернул с себя шарф и присел на скрипучую кровать. Картинка за окном подернулась легкой дымкой. Но городской пейзаж не исчез. Только еще быстрее замелькали питерские набережные. В последнем отпуске Гриша побывал и в реальном Питере. Остановился, как всегда, у институтского приятеля. По привычке зашел и в бывший свой институт. Там ему не обрадовались. Похлопали, конечно, по плечу, посочувствовали, но как-то очень неискренне. Про возвращение в аспирантуру никто даже не вспоминал. Впрочем, Гриша и сам понял, что дороги назад уже нет. И Питера, который он любил студентом, тоже нет. И если даже занесет его судьба еще раз в славный город Ленинград, то нужно будет ограничиться прогулками по улицам и музеям…
Пол под ногами качнулся. Беляков резво вскочил с кровати, уперся плечом в стену и тут только заметил, что шкаф начал оплывать по углам. Сквозь полупрозрачные дверцы уже видна была одежда. Он сфокусировал взгляд, и шкаф опять приобрел прежнюю твердую форму. Правда, стал при этом чуть ниже. Но на такие мелочи Грише было уже наплевать. Все равно его эксперимент можно было считать удачным. На ручном управлении он чувствовал себя намного увереннее и даже немного свободнее. Да и Гольдберга заодно заставил поволноваться. Тот появился встрепанный, с каким-то слегка перекошенным лицом.
– Гриша, где вы были? – Гольдберг явно пропустил момент, когда Гриша поднялся на Высоту.
– Заблудился на взлете. А что такое? – ехидно поинтересовался Беляков, неспешно вынимая из тумбочки серый конверт. – Вы куда-то торопитесь?
– Эх, Гриша, Гриша… – При виде конверта Гольдберг сразу повеселел. – Неужели, Гриша, вы не испытываете ко мне ни капельки добрых чувств? Или таки вы антисемит?
– Только вот этого не надо! – отрезал Беляков. – Ваша национальность, Роберт, меня интересует в последнюю очередь. Я – интернационалист. Просто меня раздражает ваша привычка постоянно врать…
– Вы опять про старое, Гриша…
– Да, я все о том же, – согласился Беляков. – Я все еще уверен, что водить меня за нос не было никакой необходимости. Обо всем нужно было говорить прямо. И тогда мне не пришлось бы тогда разыгрывать этот дурацкий карнавал с участием полкового особиста.
– Разве тот капитан из КГБ вас все еще беспокоит, Гриша?
Беляков промолчал. Терещенко действительно исчез из его жизни незаметно и без всяких последствий. Бах – и нет Терещенко. Даже странно. Поговаривали, что его перевели в другую часть, но даже если так, то этот перевод все равно был каким-то подозрительно поспешным. А новый особист, прибывший в полк на смену Терещенко, делал вид, что Гришу вообще не замечает.
– Таки да или таки нет? – продолжал допытываться Гольдберг. – Может, я не все знаю?
– Все вы прекрасно знаете, – пробормотал Беляков. – Забирайте ваше послание и проваливайте…
Гольдберг возражать не стал. Бережно взял серый конверт и попятился. Правда, перед уходом все же успел подбросить шпильку.
– Кстати, – сказал он, уже стоя в дверях. – Исключительно хороший и последний на сегодняшний день совет: не увлекайтесь русской водкой. Такое хобби, Гриша, очень вредит и здоровью, и карьере…
Вернулся Гольдберг через час. И опять был предельно краток. Передал Белякову очередной конверт, внимательно проследил, как тот сунул его в специальный внутренний карман и глубокомысленно поднял к потолку палец.
– Мой вам совет, Гриша…
– Вы же обещали, что предыдущий совет будет последним, – перебил его Беляков.
– Тогда считайте, что это самый последний из последних на сегодняшний день советов. Если вам очень интересно, что там внутри, то попытайтесь об этом не думать. Берите пример с меня. Взял, принес, передал. И никаких вопросов. Вы же понимаете, о чем я?
– Понимаю…
Гольдберг покачал головой и направился в конец коридора, где он обычно спускался вниз по пожарной лестнице. Но на улице он так и не появился. Гриша специально прождал у окна в коридоре почти полчаса. Гольдберг исчез. Причем, где-то в общежитии. Точность, с какой американцы работали на Высоте, не могла не впечатлять. Советские высотные машины такую точность пока не обеспечивали. Даже на "Стратосферах", которые только в прошлом году начали поступать на вооружение, Гриша не рискнул бы подняться на Высоту в непосредственной близости от здания. А тем более не рискнул бы задать координаты точки входа внутри массивного объекта. Малейший сбой – и окажешься вмурованным в капитальную стену.
Впрочем, технологическое отставание от американцев Гриша, как и другие пилоты-высотники стран Варшавского блока, считал лишь временным явлением. Неужели в компании "Локхид Аэроспейс" работали лучшие инженеры, чем в советском НПО "Энергия"? Нет, конечно. Просто американцы продвинулись вперед в одном направлении, а наши в другом. "Стратосферы", которые американцы прозвали "Черной молнией", были куда как мощнее всех американских машин. И защита у "Стратосфер" надежней, и полетный ресурс больше, и взлетали они почти на десять процентов быстрее лучших американских высотных аппаратов класса "Челленджер". К тому же, как поговаривали техники в части, НПО "Энергия" уже приступило к испытанию опытных образцов еще более мощной машины класса "Космос", которая вообще была рассчитан на двух пилотов. Так что еще посмотрим, кто останется на обочине…
Конверт Беляков спрятал сначала в тумбочку, но после некоторого раздумья перепрятал в шкаф – под стопку белья. Потом вспомнил, что его мама самые ценные вещи в доме тоже прятала под стопкой постельного белья. Пока ей соседка не рассказала, что все квартирные воры первым делом ищут деньги и сберкнижки именно в бельевых шкафах. Вывод: если хочешь что-то надежно спрятать, то положи это на самое видное место. Гриша – после короткого раздумья – бросил конверт на кровать. А потом еще пару часов нервно измерял шагами комнату. Коля Бобров не подавал о себе никаких известий. Такого с ним еще ни разу не случалось. И когда снизу все же прилетел в стекло камешек, Грише уже хотелось кинуть сверху в Колю Боброва чем-нибудь тяжелым. Но он сдержался…
В этот раз знакомая беседка оказалась в типичной для средней полосы березовой роще. Никакой речки, никакого пруда, как ни странно. И Генсек выглядел даже хуже, чем в прошлый раз. Правда, крепился он изо всех сил и даже остроумно шутил по поводу своего здоровья.
– Недавно еще один анекдот появился. Не слышал еще? – поинтересовался Генсек. – Политбюро ЦК КПСС и Совет Министров с прискорбием сообщили, что после долгой и продолжительной болезни, не приходя в сознание, вернулся к работе Леонид Ильич Брежнев…
На лице Коля Бобров застыла каменная маска. В этот раз он не отходил от Генсека ни на шаг. И сразу бросался на помощь. Даже если нужно было подать газету или подлить в стакан "Нарзан". Беляков запаниковал. Если Колю не отвлечь, то обмен конвертами может вообще не состояться…
– Я к чему веду, – продолжал Генсек, словно не замечая Гришиных затруднений. – К тому, что змея укусила себя за хвост. Подтекст в этом тексте чувствуешь? Я ведь и на самом деле большую часть времени провожу здесь. И работаю тоже здесь. Не приходя, так сказать, в сознание. А что мне прикажете делать там, внизу? Лежать целыми днями под капельницей? Но это, сам понимаешь, – большой государственный секрет. А они его разнесли под видом анекдота на весь белый свет. В общем, опростоволосились. Вчера Андропов собрал своих сочинителей и лично всех разогнал. Мне Щелоков потом рассказал, как дело было. У него, естественно, не одна группа была, а несколько. Одни сочиняли, другие распространяли, третьи контролировали. Вот они и переругались между собой…
Генсек замолчал, задумавшись.
– Вы устали, Леонид Ильич? – напомнил о себе Коля Бобров. – Вас Виктория Петровна не потеряет?
– Дай же мне с умным человеком поговорить, остолоп! – рассердился Генсек. – Никто меня не потеряет. А потеряют, так сразу разыщут…
Конверт Гриша все же ухитрился передать. Воспользовался моментом, когда Коля отошел на полшага и отвернулся всего на полсекунды, поднимая и отряхивая любимую панаму Генсека. Этого времени Белякову хватило. Он сунуть один конверт под стопку газет и вытащить оттуда другой. Когда Коля Бобров повернулся, сжимая в руках панаму Генсека, довольный Гриша уже делал вид, будто отряхивает штанину. И благодарный взгляд Генсека был ему наградой.