- Маккриди был женат дважды, - продолжала она. - Оба раза развелся. У него двое детей от первого брака: Джил, двадцати семи лет, и Алан, двадцати четырех. Алан работает на корпорацию в "Даллас Комет" в рекламном отделе.
- Отлично, - сказал Таунсенд. - Маккриди - наш человек. Его ждет звонок от старого приятеля.
Хитер улыбнулась.
- Сейчас же позвоню ему. Будем надеяться, он еще трезвый.
Таунсенд кивнул, и Хитер вернулась в свой кабинет. Владелец 297 журналов, которые читали свыше миллиарда человек во всем мире, ждал, когда его соединят с редактором колонки мелкой газетенки в Огайо с тиражом меньше тридцати пяти тысяч.
Таунсенд встал и, шагая по кабинету, формулировал вопросы, которые нужно задать Маккриди, и их последовательность. Кружа по комнате, он скользил взглядом по самым знаменитым заголовкам своих газет, вставленных в рамки и развешанных на стенах.
"Нью-Йорк Стар", 23 ноября 1963 года: "Убийство Кеннеди в Далласе".
"Континент", 30 июля 1981 года: "Счастливы навеки" над фотографией Чарльза и Дианы в день их свадьбы.
"Глоуб", 17 мая 1991 года: "Ричард Брэнсон лишил меня невинности, утверждает девственница".
Он бы с радостью отдал полмиллиона долларов, чтобы прочитать заголовки завтрашних газет.
Телефон на столе пронзительно зазвенел. Таунсенд тотчас сел и схватил трубку.
- Малкольм Маккриди на первой линии, - сообщила Хитер.
- Малкольм, это ты? - произнес Таунсенд, услышав щелчок.
- Точно, мистер Таунсенд, - ответил удивленный голос с заметным австралийским акцентом.
- Много времени прошло, Малкольм. Пожалуй, даже слишком. Как ты?
- Хорошо, Кит. Очень хорошо, - уже увереннее ответил тот.
- А как дети? - спросил Таунсенд, взглянув на листок, который Хитер оставила на столе. - Джил и Алан, верно? Слушай, ведь Алан работает на компанию в Далласе?
Последовало долгое молчание, и Таунсенд даже подумал, что их разъединили. Наконец Маккриди ответил:
- Все верно, Кит. У них все хорошо, спасибо. А твои как? - Он явно не мог вспомнить, сколько их и как их зовут.
- У них тоже все хорошо, спасибо, Малкольм, - ответил Таунсенд, умышленно копируя Маккриди. - А как тебе в Кливленде?
- Нормально, - сказал Маккриди. - Но я бы с удовольствием вернулся в Австралию. Мне не хватает игр "Тигров" по субботам.
- Ну, это одна из причин, почему я тебе позвонил, - сказал Таунсенд. - Но сначала я хочу спросить у тебя совета.
- Конечно, Кит, все, что угодно. Можешь всегда на меня рассчитывать, - заверил его Маккриди. - Но, пожалуй, мне лучше закрыть дверь своего кабинета, - добавил он, догадываясь, что все журналисты в редакции уже поняли, с кем он говорит.
Таунсенд нетерпеливо ждал.
- Итак, что я могу для тебя сделать, Кит? - спросил слегка запыхавшийся голос.
- Тебе что-нибудь говорит имя Остин Пирсон?
Вновь наступило долгое молчание.
- Какая-то большая шишка в финансовых кругах, так? По-моему, он возглавляет один из наших банков или страховую компанию. Подожди минутку, я проверю по компьютеру.
Таунсенду опять пришлось ждать. Если бы его отец сорок лет назад задал подобный вопрос, думал он, на поиски ответа ушло бы несколько часов, а может быть, даже дней.
- Нашел, - через пару минут сообщил человек из Кливленда. - Теперь я вспомнил, почему мне знакомо это имя. Года четыре назад, когда он стал президентом Производственного банка Кливленда, мы писали о нем статью.
- Что можешь рассказать о нем? - спросил Таунсенд, не желая больше тратить время на любезности.
- Немного, - ответил Маккриди, глядя на экран и изредка нажимая на клавиши. - Похоже, он образцовый гражданин. Поднялся из низов, пройдя все ступени банковской карьеры, казначей местного Ротари-Клуба, светский проповедник-методист, тридцать пять лет женат на одной женщине. Трое детей, все живут в городе.
- Что-нибудь известно о детях?
Прежде чем ответить, Маккриди нажал еще какие-то клавиши.
- Да. Один преподает биологию в местной школе. Вторая работает медсестрой в городской больнице Кливленда. А младший только что стал партнером в самой престижной юридической фирме штата. Если ты собираешься вести дела с мистером Остином Пирсоном, Кит, ты можешь быть доволен - у него, похоже, безупречная репутация.
Таунсенда это отнюдь не обрадовало.
- Значит, в его прошлом нет ничего, что…
- Мне об этом неизвестно, Кит, - сказал Маккриди. Он быстро просмотрел свои старые записи в надежде отыскать какую-нибудь пикантную подробность и угодить бывшему боссу. - Да, теперь я вспомнил. Он такой правильный, "застегнутый на все пуговицы". Даже не позволил мне взять интервью в рабочее время, а когда я пришел вечером к нему домой, то за все свои труды получил лишь стакан разбавленного ананасного сока.
Таунсенд понял, что зашел в тупик с Пирсоном и Маккриди и нет смысла дальше продолжать разговор.
- Спасибо, Малкольм, - поблагодарил он. - Ты мне очень помог. Позвони, если что-то нароешь на Пирсона.
Он уже собирался положить трубку, когда его бывший служащий спросил:
- А о чем еще ты хотел поговорить, Кит? Понимаешь, я надеялся, может, у тебя появилась вакансия… - Он немного помолчал. - Знаешь, Кит, я согласен на меньшую зарплату, лишь бы снова работать на тебя.
- Я это учту, - пообещал Таунсенд. - Я сразу тебе перезвоню, Малкольм, как только у меня что-нибудь появится.
Таунсенд положил трубку, точно зная, что больше никогда в жизни не будет говорить с этим человеком. Он узнал от Маккриди только одно: мистер Остин Пирсон - воплощенная добродетель. С этой породой людей у Таунсенда было мало общего, и он не очень-то умел с ними обращаться. Как всегда, заключение его экономического советника оказалось правильным: он ничего не мог сделать - только сидеть и ждать. Он откинулся на спинку стула, поджав под себя ногу.
В Кливленде было двенадцать минут двенадцатого, в Лондоне - двенадцать минут пятого и двенадцать минут четвертого в Сиднее. К шести часам вечера он, вероятно, уже не сможет контролировать заголовки собственных газет, не говоря уж о газетах Ричарда Армстронга.
Телефон на столе снова зазвонил - неужели Маккриди обнаружил что-то интересное об Остине Пирсоне? Таунсенд всегда считал, что у каждого человека есть хотя бы один скелет, который он тщательно прячет в шкафу.
Он схватил трубку.
- На первой линии президент Соединенных Штатов, - сообщила Хитер, - а на второй - некий мистер Остин Пирсон из Кливленда, штат Огайо. С кем будете говорить первым?
ПЕРВЫЙ ВЫПУСК
РОЖДЕНИЯ, СВАДЬБЫ И СМЕРТИ
ГЛАВА 3
ТАЙМС, 6 июля 1923 года:
ДЕЛО РУК КОММУНИСТОВ
Если ты родился русинским евреем, это дает тебе кое-какие преимущества и создает кучу неудобств. Но преимущества своего положения Любжи Хох обнаружит еще не скоро.
Любжи родился в небольшом каменном коттедже на окраине Дуски, городка, примостившегося на чешско-румынско-польской границе. Он не знал точной даты своего рождения, так как семья не вела никаких записей, но он был примерно на год старше своего брата и на год младше сестры.
Его мать всякий раз улыбалась, когда брала ребенка на руки. Он был великолепен с головы до пяток, вплоть до ярко-красного родимого пятна под правой лопаткой, в точности как у отца.
Крошечный домик, в котором они жили, принадлежал его двоюродному деду, раввину. Раввин умолял Зельту не выходить замуж за Сергея Хоха, сына местного скотовода, а девушке было стыдно признаться дяде, что она уже беременна от Сергея. Хотя она пошла против его воли, раввин подарил молодоженам на свадьбу маленький коттедж.
Когда Любжи появился на свет, в четырех комнатах ступить было негде, а когда он начал ходить, к нему присоединились еще один брат и вторая сестра.
Отец, которого семья почти не видела, уходил из дому с восходом солнца и возвращался уже затемно.
Мать объясняла Любжи, что он работает.
- А что это за работа? - спрашивал Любжи.
- Он пасет скот, который ему оставил твой дедушка. - Матери и в голову не приходило называть стадом несколько коров с телятами.
- А где папа работает? - интересовался Любжи.
- В полях по ту сторону города.
- Что такое город? - не унимался Любжи.
Зельта отвечала на вопросы, пока малыш не засыпал у нее на руках.
Раввин никогда не говорил с Любжи о его отце, но он частенько рассказывал ему, что в юности у матери было много поклонников - она слыла не только самой красивой, но и самой умной девушкой в городе. С такими данными она должна была стать учительницей в местной школе, говорил ему раввин, а сейчас ей остается только передавать знания своей постоянно растущей семье.
Но из всех ее детей только Любжи откликался на усилия матери - сидел у ее ног, внимательно слушал ответы на свои вопросы, впитывая каждое слово. С годами раввин стал интересоваться успехами Любжи, но с тревогой наблюдал за ним, пытаясь угадать, чьи черты возобладают в характере мальчика.
Первые опасения у него возникли, когда Любжи начал ползать и обнаружил входную дверь: с этого момента он потерял интерес к вечно стоявшей у плиты матери и переключил свое внимание на отца и на то, куда он уходит из дому каждое утро.