- Пашка, - повторил Виктор, замолчал и стал расстёгивать рубашку. - Тапа, я тут привёз тебе кое-что. Возьми…. Пожалуйста.
На стол одна за другой легли шесть плотных зеленоватых пачек. С каждой купюры, снисходительно улыбаясь, смотрел самый известный на планете президент. Кухня сразу стала выглядеть по-другому, и даже захламленный стол стал внушительней и чище. Павел повернул голову, обозрел картину, выпустил в потолок дым и снова отвернулся к окну.
- Тапа!
- Много, - сказал Павел, сунул сигарету в переполненную пепельницу и сразу взял другую. - У меня столько не было. Компенсация? Или покупаешь?
- Пашка, ну зачем ты так?
- Пожалуй, компенсация, - по-прежнему глядя в окно, сам себе сказал Павел. - Ты же мне всё чётко разъяснил. Два больше, чем один, три больше, чем два и всё имеет свою цену: дружба, любовь, жизнь.
- Ну зачем ты? - Виктор схватил бутылку, плеснул себе в чашку, выпил. - Да, я поступил, как говно, как трусливая сволочь! Сам знаю. Пашка, я даже не прошу меня простить, ничего не прошу. Только деньги возьми.
- Ничего ты не понял…
- Возьми деньги.
- Да подожди ты! - резко повернулся к нему Павел. - Думаешь, я из-за того, что ты не выдержал, что испугался, что пристрелят, да? Да херня это! Я, может, тоже не выдержал бы. Нет, Витя, дело совсем не в том.
- А в чём?
- Помнишь, ты сказал, что, было б у меня тоже было двое детей, ты бы никогда не сказал про деньги? Я же тебя знаю, Муха, прекрасно знаю. Мне не надо всякой мути с переливанием душ, чтоб понять, когда ты говоришь, что думаешь, а когда так… Ты же действительно так думаешь!
- "Так", "не так" - какая, на фиг, разница? Тапик, возьми деньги и уезжай, пока не поздно. Бросай, что осталось, и уезжай!
- Э, нет! Разница громадная! Принципиальная разница. Одно дело испугаться - смерти не боятся только идиоты. Но ты же не поэтому меня сдал: ты высчитал, кто из нас более ценен. Сидел и взвешивал, кто полезнее для популяции. Так? Так, Муха, так - и поэтому я не возьму твоих денег.
- Не возьмёшь? Как хочешь.
Виктор встал и стал медленно собирать деньги. Положил одну пачку на другую, поправил, сверху положил ещё одну, опять поправил. Павел понаблюдал, хлебнул ещё из чашки и отвернулся к окну. В то же мгновение Виктор выбил у него из рук костыль, отшвырнул его в сторону и бросился в прихожую. Он даже успел снять куртку и потянуться к замку. Но не больше.
- Стоять! - послышалось сзади, и на плечо легла тяжёлая рука.
Виктор попробовал освободиться, рука сжала сильней, превратилась в стальные тиски.
- Стоять! - повторил Павел, развернул его к себе и сунул в куртку деньги. - Ты забыл.
Виктор глянул на него и понял, что всё напрасно: слишком хорошо знал он этот взгляд. Упрямый, не желающий ничего понимать и ни с чем смиряться взгляд максималиста. Сердце пропустило несколько ударов, бухнуло и застучало, как пулемёт.
- Дурак! - прошипел Виктор. - Ну, да, я сволочь и предатель, а ты кто? Да, две жизни всегда больше, чем одна, и ты сам это знаешь! Знаешь, но не хочешь признаваться! Максималист! Пусть я муравей, но я хоть пытался, а ты… Чистоплюй хренов!
- Всё?
- Не всё! Ты мне доказать хочешь? Считай, что доказал - я муравей, приспособленец, животное…что там ещё? Доказал! Боишься принципы свои растерять - тогда для Игоря возьми! Для Ани! Для Ани возьми, Тапа! Или, давай, я сам ей отвезу? Скажи адрес, тебе же тогда даже поступаться не придётся. А?
- Не ори! - дёрнул его за руку Пашка. - Это ты мне доказал. Теперь я знаю, почему помчался к тебе в 91-м. Потому, что ты и твоя семья ценней для популяции ровно вдвое. Правильно, Витя?
- Осёл упрямый! - опять перешёл на шёпот Виктор. - Вон от боли морщишься, а всё равно…. Сейчас Русик придёт, мы тебе деньги всё равно всучим. Отпусти!
Павлик убрал руку, подтянул здоровой ногой костыль, поднял.
- Не стоит. Во-первых, даже сейчас вам не справиться со мной, не обольщайся. А во-вторых, втягивать сюда Руслана подло даже для тебя. Ты иди, Витя, иди. Уезжай, а то, кто его знает, что завтра будет.
Виктор приходил ещё несколько раз, но Пашка больше не открыл дверь. Не открыл, не смотря ни на что: ни на уговоры, ни на оскорбления. По телефону он говорить тоже не стал, а Руслану заявил, что если он ещё раз вмешается, то "пусть идёт в жопу вместе со всеми мухами и муравьями". Через день самолёты стали летать над городом почти целыми днями, сбрасывали ракеты на окраинах. По-телевизору, нагнетая психоз, крутили то кадры с разрушениями, то пленных, то бушующий митинг. Создавалось ощущение, что пружина сжимается всё сильнее и сильнее, и когда разожмётся, рванёт так, что не останется никого - ни правых, ни виноватых. Скоро Виктор уже физически ощущал, что ещё день или два, и грозненская удавка затянется на нём так, что разжать её уже будет невозможно. Где-то там, в совершенно другом мире, ждали его Петька, Наташа и Светлана. Им было трудно без него, ему было трудно без них. Он был нужен им, реально, без всяких дурацких принципов. А он торчал здесь, торчал абсолютно бессмысленно, и виной тому был его лучший друг. Человек, который из-за собственного упрямства, из-за того, что мир оказался не таким, как он его представлял, готов был бросить в топку всё и всех. Кретин! Максималист! Идеалист! Пашка. Тапа.
Через три дня он не выдержал.
- Рус, давай я тебе деньги оставлю, а ты отдашь ему, когда перебесится.
Руслан посмотрел на него долгим взглядом, и радость от найденного решения пропала.
- Я понимаю, Муха, но и ты пойми…. Ты лучше Аню поищи. По-моему, он про Саратов говорил, или про Ярославль.
Ещё через день позвонил Саламбек. Руслан слушал его молча, поблагодарил, а когда положил трубку, скривился.
- Зараза! Говорит, как будто я ему по гроб жизни теперь обязан! Кулёк опять дозвонился. Ехать тебе надо - Света психует, "скорую" вчера вызывали. Давай, я тебя послезавтра отвезу, завтра мне к брату надо смотаться.
Послезавтра не получилось, выехали рано утром через два дня. Напоследок ещё раз заехали к Пашке, долго звонили и тарабанили в дверь, но ответа не дождались. Выезжая из двора, Виктор посмотрел вверх: в окне третьего этажа чуть заметно шевельнулась занавеска.
Про письмо он вспомнил, когда Грозный скрылся в рассветном тумане. Вытащил из кармана помятый конверт, покрутил в руках и протянул Руслану.
- Забыл совсем. Кулёк ему записку написал. Передашь?
Почему-то стало совсем нехорошо, и в голову, спасительной змейкой вползла мысль: "Вот почему…"
Через два дня, ступив на промороженную декабрьским морозом московскую землю, он был уже почти уверен, что во всём виноват Валентин. А когда оказалось, что никакой "скорой" никто не вызывал, что Света выдумала это специально, он закрылся в комнате и выцедил целую бутылку водки. Комната стала расплываться, стены наклонялись, пол ходил ходуном, и отовсюду выскакивали маленькие серебристые самолёты. Сновали вокруг него, разрывали воспалённый мозг диким грохотом. В кабинах сидели малюсенькие лётчики с длинными волосами, корчили рожи и кричали мерзкими голосами: "Муравей! На тебе! На!" Самолётики взлетали выше, лётчики нажимали на гашетки, и в тело вонзались горячие, жалящие словно осы, иголки. В сердце, в мозг, в душу.
- Хорош! - встретил его Валентин и достал из стола коньяк. - Налить?
- Не надо, - сказал Виктор. - Знаешь, Кулёк, я наверное, не смогу больше с тобой работать. Подожди, не перебивай! Точно не смогу. Да и не нужен ведь я тебе.
Валентин открыл бутылку, налил себе, закурил.
- Телевизор смотрел сегодня? Затаились. Ох, не нравится мне это… Письмо передал?
- Да, - соврал Виктор и вздрогнул. - Я сам хочу.
- Передал? Тогда глухо…. Подумал хорошо? Хотя, знаешь, скорее всего фирму придётся закрывать. Ничего - варианты у меня есть. Давай так - подождём пару неделек, я кое-что обмозгую.
- Хорошо, - устало сказал Виктор. - У тебя в Саратове есть кто-нибудь на заводе? А в Ярославле?
Кулеев освободился к десяти часам, уселся поудобнее и включил Интернет. Набрал в окошке поисковика "Павел Тапаров", нажал на "Интер" и приготовился ждать. Соединение прошло мгновенно, на экран вывалилась куча ссылок, слева мигнули картинки. Кулеев всмотрелся, в глазах непривычно щипнуло, экран заморгал и стал расплываться. Он посидел, снял очки и тщательно вытер их платком. Удивлённо усмехнулся, промокнул глаза и снова надел очки.
Экран перестал плыть, засветился ярко, даже весело, словно ждал этого давным-давно. По всей странице, сверху донизу одни и те же буквы слагались в одни и те же слова. "Павел Тапаров. Павел Тапаров, художник. Грозный Павла Тапарова. Тапаров, Тапаров. Тапаров".
- Все знают, - пробурчал Валентин, - а ты нет. Все знают, а я нет. Гад ты, Муха!
Судорожно покрутил колёсико, не зная на чём остановиться, ткнул в строчку с надписью "Персональный сайт" и провалился. Исчез дневной свет, льющийся из громадного окна, исчез привычный шум мегаполиса, исчез даже помпезный кабинет. Экран монитора стал глубоким, как грозненское небо в детстве, и оттуда так же, как и много лет назад, навалилось на него невероятное.
Если бы кто-нибудь увидел сейчас вице-президента, он бы, наверное, очень удивился: небрежно распущенный галстук, расстёгнутый воротник, безумный, вперившийся в монитор взгляд. А может, и не удивился бы - мало ли чем может заниматься высокий начальник. Может, он в игрушки играет? Или порносайт интересный нашёл?
- Переправа! - бормотал Кулеев, яростно щёлкая мышкой. - Вот же зараза! А ты ведь совсем не изменился. А это кто? Боже мой! Ты тоже не изменилась! Как это вам удаётся? Как это у тебя такое выходит, Тапа, сейчас, когда вокруг только одно дерьмо?