– Не засиживайся на кухне. Эта режиссерка Наташка – не ровня тебе. Она там у Наташки застрянет на два часа. Будет секретничать. Любит ее. Она же прислуга, а для Оли… будто медом намазана. Зачем ей она? Наталья – просто домработница. Не нашего круга человек. Оля неразборчива в знакомствах. Вообще неразборчива. Для нее, дуры, МГИМО открыто, а она, упрямица, в Плехановку рванула. Занимается танцами. Диско, хастл – разве туда придут мальчики из хороших семей? Что ей так нравится крутиться с плебсом? Теперь этот папик. Я ей квартиру купила, машину подарила, а она: "отстань от меня, мама, не лезь в мою жизнь, не твое дело". С отцом при этом – душа в душу. Как это понять? Вон у тебя девочка – и замуж вышла за мальчика из хорошей семьи, и в аспирантуру поступила, и ребеночка уже завела.
– Зря ты ругаешь дочку. Мне твоя Оля очень даже понравилась. Взрослая, самостоятельная, интересная. У тебя что-то не получается, а ты на ней вымещаешь.
Анна вдруг вскочила, качнулась:
– Дддай-ка твой стакан!
– Хватит, ну, боже мой, хватит уже. Ведь меня ждут в Ассоциации биатлонистов… Как я за руль сяду… Витчанин – очень приличный парень, я не могу его подводить.
– Позвони, отмени встречу, скажи, что тебя изнасиловали в подъезде. Ну, хватит ломаться, давай стакан!
– Не надо, Анечка, нет, нет, нет! Ну, право слово. It’s enough, I’m fed up! Подмораживает, а у меня резина лысая. Если я…
– К чертям собачьим, пусть весь мир замерзнет. Звони подружка-пампушка. Скажи, что беременна, что у тебя схватки. Что ты уже умерла, что сейчас оформляешь свидетельство о смерти, завтра обязательно предъявишь… Ну, давай стакан.
– Ты как вихрь, как ураган! Где мой мобильник?
– Куда-а-а, куда-а-а… забра-а-ался этот него-о-одник? – пропела Анна и, пританцовывая, двинулась с пустыми стаканами в сторону кухни. – Где этот маленький, замечательный, перламутровый, мобильненький телефончик?
Повернувшись спиной к Ире и расставив руки со стаканами, она стала медленно покачивать бедрами, будто соблазняя невидимого кавалера. Ира хихикнула…
* * *
Прошло три с половиной часа после приезда Иры.
– Ты не знала настоящего Беленского, – мечтательно говорила Аня, лежа на ковре в расстегнутой рубашке, в колготках без юбки, закинув одну ногу на колено другой и держа стакан с ликером на голой груди, как раз посредине между двух округлых заманчивых холмиков. – Как он умел смешить меня! Я хохотала до слез. Помнишь тот последний вечер в Планерском, шел дождь, и ребята поставили кастрюли там, где протекала крыша. Мы тогда смеялись, ржали как бешеные, когда эта сумасшедшая Любка выскочила танцевать топлесс в одних прозрачных кружевных трусах, а черный бюстгальтер она держала в руках и крутила им над головой.
Ира Гнатова громко хрюкнула… Она растянулась на диване, откинув голову и опираясь подбородком на подушку, чтобы лучше видеть Анну. Стакан с "Адвокатом" стоял на полу рядом, и она придерживала его рукой.
– Женечка, Женечка, как же ты умел меня рассмешить. И при встрече. И по телефону. Он и письма мне писал. Я хохотала до упаду, когда читала. Из него это просто выскакивало, получалось как бы само собой. Подружка-пампушка, подкинь сигаретку несчастной, всеми брошенной, пожилой женщине.
– Э-э-э, – закряхтела Ира, напряглась и снова рухнула на диван. – Не дотянуться! Извини, мне не дотянуться.
– Хрен с ней, с сигаретой. – Аня уставилась стеклянными глазами в потолок. – Я грохнулась в ванной и сломала предплечье. Он отвез меня в больницу, и доктора наложили гипс, рука на привязи оттопырилась как крылышко.
И он сказал мне: "бедный, бедный гусенок – сломанное крылышко". Так и сказал – "бедный, бедный гусенок". Какой он был милый, этот Женечка Беленский.
– Чувство юмора, будто только у твоего Жени… У Феди что, нет чувства юмора?
– У Феди?
– Да, у Феди.
– Кто его знает этого Федора. Любит смотреть "Крокодил", "Работницу", смеется. Карикатуры любит. Если не на начальство, – Аня сняла стакан, приподняла голову и отпила глоток.
– Этого мало, это еще не все, – сказала Ира.
– Чего мало?
– Если человек веселый и умеет смешить.
– Как это мало? Это как раз то самое. Что мы с тобой в монашки записались? Живем, Ириха! Надо жить весело, что еще надо?
Ирина захохотала:
– Не, чесна, ты меня уморишь, уже уморила…
– Боже мой, мама моя, ты говоришь, я тебя уморила? А вот он на самом деле был уморительный, до чего же он был уморительный! А иногда – ласковый и нежный, очень даже ласковый. Не липкий и назойливый, как все эти прыщавые студенты. Однажды мы ехали сидячим поездом в сторону Рыбинска. Это случилось как раз перед его поездкой в горы. Вагон не отапливался, и мы укрылись моим пальто. А на мне – пушистые вязаные рейтузы, помнишь, такие серые толстые рейтузы?
Ира кивнула, но Аня даже не обратила на это внимания.
– И вот его рука очутилась у меня на животе. Само так получилось – прямо внутри рейтуз. А он и говорит: "У тебя животик жирненький, но до чего сладкий. Прямо фуа-гра – сломанное крылышко". Но у меня тогда рука уже была совсем целая. А я спрашиваю: "Почему фуа-гра?". "Потому что у тебя белая длинная шейка, как у гусенка, а сама ты такая вкусная – так бы и съел". А потом вошел проводник, подозрительно посмотрел на нас и почему-то погрозил пальцем. А Женя вдруг как закричит: "Выпрямитесь, стойте прямо, подтяните живот, раз уж вы надели железнодорожную форму. Где ваше достоинство? А не можете – идите работать кочегаром!" Вот так он отчитывает проводника… но руку из рейтузиков не вынимает. Проводник вдруг скис, спекся, как говорят, и отвечает так растерянно: "Ну, если все в порядке, я пошел, спите, молодые люди".
После некоторой паузы Аня добавила:
– Конечно, это неважно, что он говорил. Важно – как, это действительно важно.
– А ты своему Федору рассказывала об этом?
– Феде? Вообще-то, он знает о Женьке. Что был такой знакомый. Упоминала, даже фото показывала. Ну, не там, где мы вместе. А Федька… Знаешь, что он спросил? Кем тот работает? В смысле должности.
– А он закончил тогда универ? Да? Ну, и кем он работал?
– И ты, подруга, туда же…
– Ну что ты, к слову пришлось…
Аня рассмеялась. Смех у нее был очень женственный… Звонкий и одновременно грудной и глубокий.
– Женя считал, что он, вообще-то, продвигается по службе, но почему-то в обратном направлении. Перед самой той поездкой в горы он и вообще потерял работу в лаборатории, работал истопником в котельной, потом спасателем на лодочной станции. Много свободного времени… Ему это нравилось, читал разную литературу. Он сказал как-то, что если считать его военнослужащим от науки, то из знаков отличия у него осталась только одна медная пуговица на пузе и следы от погон на обгоревших плечах. Так он сказал.
Аня посмотрела на Иру, та даже не улыбнулась.
– Разве не смешно?
– Почему не смешно? – смешно, – мрачно сказала Ира. – А почему ты ничего не рассказывала о Женечке своему Федору?
– Почему – потому! Этот Федя – деревянный тупица. Ходячая схема, а не мужчина. Вегетарианцем заделался, все свободное время… Капусту, морковку трет. Ему бы только морковь есть – в кролика превратился, скоро глаза красными будут. А ты, пампушка, небось, деловой себя считаешь. Я – невеста, я – невеста! – передразнила она подругу. – Если еще раз выйдешь замуж, никогда не говори мужу о своих увлечениях. Поняла?
– Это еще почему?
– Слушай меня, я плохого не посоветую. Говори, что угодно. Очень откровенно. Можешь даже цинично. Но только не правду. Правду – никогда, ни за какие пряники, даже под пытками. Предположим, ты рассказываешь, что был роман с хорошеньким мальчиком – скажи, что он был слащавым, если с могучим мужчиной, скажи – просто конь, бык-производитель, если с умным, скажи, что мужчина никакой, веселого назови балаболом, поэтичного назови наивным, смелого – развязным, решительного – авантюрным. А не скажешь – муж не простит, будет всю жизнь вставлять тебе шпильки. Выслушает тебя с умным видом, а потом будет пинать и попрекать при каждом удобном случае. Не верь, что он умный. Как бы он ни прикидывался. Не ведись. Держи свою линию. Иначе твоя жизнь превратится в ад. Вот так вот, деловая ты моя малышка. Жизнь прожила, а в мужиках разбираться не научилась.
Ира расстроилась, погрустнела, подняла голову с диванной подушки и оперлась щекой на ладонь руки. Мысли путались, она напрягалась, но ей никак было не разобраться в "мудрых" советах подружки и совсем непонятно, в чем это она так и не научилась разбираться?
– Ты хочешь сказать, что твой Федор на голову слаб?
– А что еще я могу сказать?
– А разве он не умный? – пропищала Ирочка невинным голоском.
– Слушай, давай не будем портить друг другу настроение. Что попусту мусолить? – умный, неумный – пустая болтовня…
– Чего же ты его охомутала?
– Боже мой, Господи, что она такое мелет? Да я-то почем знаю, почему я за него замуж пошла. Говорил, что любит Толстого и Паустовского. Что это его любимые писатели, и они очень сильно повлияли на его жизнь. А потом оказалось, что ни одного их романа не прочел. А любит Николая Островского и Фадеева. То, что в школе впихивали. Вот, мол, написано о жизни настоящих людей. Только бы покрасоваться – "вот это люди, вот это эпоха, потрясающая литература!"
– Тебе лишь бы гадости о муже говорить. Твой Федя – очень приличный человек. А литература эта… Что в ней плохого? "Как закалялась сталь", "Молодая гвардия". Конечно, прошедшая эпоха, но ведь это наша история…