Около часа во мне шла борьба между благоразумием и авантюрным планом - махнуть назад, в Крым, - при этом, авантюрные мысли, подогреваемые романтической встречей, наседал довольно мощно, а благоразумие, опираясь на слабую волю, оказывало чисто формальное сопротивление. Короче, соотношение сил явно клонилось в пользу авантюризма и исход поединка был ясен. Заехав домой, я выгреб из стола все деньги, три сотни одолжил у соседей и на такси понесся в аэровокзал. Мне повезло - на вечерний рейс было одно свободное место.
В Гурзуфе я появился поздно вечером. Тани с подругой дома не оказалось и я заспешил на набережную в открытое кафе.
Они сидели с какими-то парнями; полуголый, черный от загара, красавец, развалившись, небрежно обнимал мою Таню, а она прижималась к нему и гладила его шею.
Я остановился в пяти шагах от их столика, спрятался в тени деревьев и, стиснув зубы от ревности и злости, стал наблюдать за компанией. А та, ради которой я совершил почти подвиг, уже целовала красавца в плечо, в щеку, покусывала его ухо… несколько раз оборачивалась и тускло смотрела на набережную; в какой-то момент заметила меня, но даже не дрогнула и отвернулась - или не рассмотрела в темноте, или не узнала.
Я окликнул ее. Она прищурившись посмотрела в мою сторону, встала, что-то шепнула красавцу и медленно, покачиваясь, подошла.
- Это ты?! - ее глаза расширились, потом снова сузились; на губах появилась усмешка. - Давно не виделись. Так ты, оказывается, не улетел… И не думал улетать…
- Пойдем, поговорим, - задыхаясь, проговорил я - меня прямо всего трясло, в полном смысле этого слова; я даже спрятал руки за спину и подумал - хорошо, что не надел шорты, в брюках не видно, как колени трясутся.
Мы вышли на набережную, я закурил и сбивчиво рассказал все как было.
- Не верю… Не думала, что ты так поступишь… Можно тебя спросить - для чего нужен был этот розыгрыш? - кусая губы, она бормотала какую-то ерунду - то ли, действительно, не верила, то ли нарочно изображала негодование, чтобы не оправдываться за свое новое увлечение.
А я был настолько взвинчен, что жалел лишь об одном - что оставил ее записку в Москве - так хотелось швырнуть ей в лицо то лицемерное признание. Швырнуть, повернуться и уйти. И улететь из этого чертового Гурзуфа.
Далеко за полночь, устав от взаимных обвинений, мы пришли к ней на террасу, легли в постель, но все уже было не то: она обнимала меня бесчувственно, как бы по необходимости, я был с ней откровенно, по-мужицки груб, хотя и понимал - эта мстительная акция не даст удовлетворения, не пригасит злость.
Я ушел, когда она уснула; ушел не оставив записки и, не дожидаясь первого автобуса, направился по шоссе к аэропорту.
Второй случай произошел, когда мне было около пятидесяти. В то лето я впервые за время пребывания в Союзе писателей, решил поехать в Дом творчества "Планерское". Написал заявление, что мне хватит и полсрока, даже неделя, и неожиданно получил путевку. Я поехал в Крым не работать, а просто развеяться после некоторых домашних неприятностей, и не настраивался на что-то феерическое - всего лишь на беспечный отдых, ну и на легкий роман, если таковой подвернется. Поехал еще и потому, что мой друг и постоянный собутыльник писатель Юрий Коваль уехал по делам в Данию, и без него в Доме литераторов, где мы просиживали все вечера, мне стало скучновато.
Оказаться в Доме творчества все равно, что попасть в богадельню, только вместо дряхлых стариков (хотя и их полно) по аллеям важно прохаживаются классики с женами, малоизвестные литераторы с любовницами и разная окололитературная публика - работники литфондовской поликлиники, ателье.
Одно- и двухэтажные корпуса располагались в парке, среди цветников; тишину нарушали, вернее, подчеркивали, только цикады. Мне выделили жилье, о котором я и не мечтал: со всеми удобствами, в комнате - стол, шкаф, три кровати, три тумбочки, три графина - номер был рассчитан на трех простых смертных - их поселяли, когда заканчивался летний сезон.
Во время завтрака я осмотрел столовую - ни одного знакомого лица не увидел. За моим столом восседала дряхлая старушенция (мать какого-то писателя) и полная женщина (зубной врач поликлиники) с мужем (мрачным художником).
- Вы отметили крестиками в меню, что предпочитаете на обед? - обратилась ко мне врачиха.
- Мне все равно, - проронил я.
- Как же так? - врачиха недоуменно подернула плечами. - Мы едим только паровые котлеты, а из заказных блюд - витаминный салат. Это море положительных эмоций.
Дальше из разговора врачихи со старушенцией я понял, что после обеда они "часик" отдыхают, перед сном совершают прогулки для "вентиляции легких", а на ночь ставят очистительные клизмы, "чтобы вывести шлаки" и глотают бинты, "чтобы стерилизовать пищевод".
- Глотаете бинты? - переспросил я, не веря своим ушам.
- Обязательно, - кивнул художник. - И раз в неделю я ничего не ем, пью только дистиллированную воду.
- Моему мужу сорок семь, а смотрите, как он выглядит?! - с гордостью сказала врачиха. - На десять лет моложе! А в пятьдесят его кожа будет как у двадцатилетнего… А вы напрасно так относитесь к еде. Наша пища - половина здоровья. Ну и, конечно, образ жизни, - она пристально посмотрела на меня, как бы догадываясь, что я курильщик, любитель спиртного и вообще весь набит вредными привычками.
Чтобы подтвердить ее догадку, я достал сигареты, пожелал "приятного аппетита" и, прежде чем уйти, спросил, есть ли на территории Дома творчества кафе?
- Чайная за кинотеатром, - сухо сказала врачиха и отвернулась, давая понять, что ее презрению нет границ.
В чайной не оказалось не только водки и вина, но даже кофе - один чай с конфетами. "Ну и скукота, - подумал я, направляясь к морю. - Ладно, познакомлюсь с какой-нибудь одинокой женщиной средних лет, с какой-нибудь скучающей интеллигенткой, проведу с ней недельку".
К этому времени для меня в женщинах уже не оставалось тайн и я уже не боялся к ним привязаться и, оценивая внешность, пытался заглянуть в душу. К сожалению, для мужчин среднего возраста существует некий закон превратностей: приезжаешь на юг с женой - вокруг множество красивых свободных женщин, приезжаешь один - красивых нет, есть просто симпатичные, и те не одни. Впрочем, может, это и не закон вовсе, а наше искаженное видение, какая-то устойчивая вера.
Так или иначе, но ни на пляже, ни на набережной одинокой интеллигентной женщины я не встретил. В поле зрения попадались одни бесформенные толстухи - судя по выговору - с Украины; взад-вперед дефилировали крашеные девицы - их вульгарный вид ничего, кроме брезгливости, не вызывал; в двух-трех местах виднелись более-менее привлекательные особы, но они были с мужчинами. Ко времени обеда мое, и без того не праздничное настроение, стало совсем неважнецким.
После обеда (вновь выслушав занудный разговор сотрапезников о еде и здоровье) я присел покурить на скамью перед Домом творчества. Появились пьяные (или одурманенные наркотиками) хиппи (по экстерьеру, вроде, рангом повыше, чем в Гурзуфе, но с такими же пустыми взглядами), запустили на всю набережную дурацкие звуки, задергались, выкрикивая какую-то тарабарщину.
Рядом на скамье примостился сторож Дома творчества.
- Слушай, где здесь можно выпить? - спросил я.
- В ресторане. Но там жуткие наценки. Гуляют в основном "толстые кошельки" да кавказцы.
- А где-нибудь попроще?
- Попроще? По пятницам выбрасывают в магазине… Но можно купить самогон… Вон белый дом на горе.
- Ну и скукота, - вырвалось у меня.
- Есть кафе "Приморское", но там одни коктейли, только просаживать деньги да кишки полоскать…
"Приморское" оказалось заведением, с претензией на эротический интим - на стенах красовались купальщицы в зазывающих позах; названия коктейлей тоже впечатляли, но страшные цены впечатляли больше. Я выпил пару коктейлей и только хотел взять третий, как бармен объявил:
- Работаем до шести. Потом в помещении крутят фильмы.
Я вышел на залитые солнцем улицы, но даже взбудораженный вином и купальщицами, имея остронаправленный взгляд, одинокой интеллигентной женщины не разглядел. На глаза попадались только не одинокие или совершенно не интеллигентные.
Ближе к вечеру я занизил свои требования - решил найти обычную провинциалку с хорошими формами и хотя бы с тенью интеллигентности. Подошел к одной, стоящей у парапета и тоскливо смотрящей вдаль; формы у нее были что надо, особенно верхней части тела.
- Разглядываете Турцию? Наверно, вам так же одиноко, как и мне. А в ресторане, слышите, зажигательная музыка? Почему бы нам не выпить по бокалу вина? - ради необъятных форм я готов был на все.
- Ой, аж напугали! Что вы, мужчина, говорите такое! Я ж для ресторана не в том наряде! - на меня обрушилась широченная улыбка, дремучий говорок резанул уши - интеллигентностью от него и не пахло.
"Ну и пусть, - мелькнуло в голове. - К черту интеллигентность! Зато какие формы!"
- Отличный наряд! Пошли! - я обхватил провинциалку и повел к ресторану.
Она расхохоталась как идиотка.
- Вы, небось, из столицы?! Жуть, какой настырный! А после, небось, приставать начнете. А мне сегодня нельзя. Я аж третий день не купаюсь.
Это сообщение отрезвило меня, но отступать было поздно. "Ничего, через пару дней все будет как надо", - подумалось.
В ресторане провинциалка напилась, называла меня "родненький мой" и лезла целоваться, потом в танце целовалась с одним из "толстых кошельков", а потом и вообще ушла с каким-то кавказцем.