Давно не виделись
Я за собой замечал не раз, что время от времени совершаю необдуманные поступки - сам не знаю, почему так получается. Взять хотя бы два случая, связанные с отдыхом у моря. Первый произошел в Гурзуфе, когда мне было лет тридцать.
В то время я представлял из себя настойчивого, решительного дылду с короткой стрижкой (на фотографиях тех лет моя голова похожа на горшок с кактусом) - дылду, который бурно волочился за девицами, особо не утруждая себя всякими церемонными ухаживаниями. Не желая усложнять свою жизнь, боясь привязаться, попасть в зависимость, я, бестолковый, относился к девицам небрежно, разговаривал нарочито-грубовато - короче, вел себя как последний эгоист с террористическими замашками. Но, странное дело, это не только не отпугивало слабую половину человечества, но даже притягивало (понятно, в основном я общался, не то что с легкомысленными, но с современными, раскованными особами), потому-то и сделал красноречивый вывод - в большинство женщин порок заложен изначально. Именно такой вывод и сделал - дескать, тут и говорить нечего.
Мой друг, с которым я отправился на отдых, наоборот, являл собой застенчивого романтика, с девицами был, до смешного, предупредителен и откровенен, в каждой находил что-то такое, что отличало ее от других; когда влюблялся - а это с ним случалось частенько - на него было жалко смотреть: он то впадал в глубокое уныние, то старался казаться равнодушным - что, естественно, выглядело по-дурацки, и я потешался над ним с нескрываемым торжеством.
Крым встретил нас жгучим солнцем и чистым небом - на горизонте виднелось всего два-три облака - и те, невесомые и розовые - откуда-то с экватора. Странно, но романтический розовый цвет, вернее, все его оттенки, окружали нас целые две недели, которые мы провели в Гурзуфе: розовыми были горы и дом с террасой, в котором мы сняли комнату - такие дома с нависающими над улицами террасами, есть в каждом уважающем себя южном поселке, они колоритная часть пейзажа, - розовыми были смоковницы и магнолии, и сочные вяжущие плоды инжира, и, конечно, розовые от загара приезжие девицы (у местных кожа давно приобрела медный цвет).
Разумеется, чтобы кадрить девиц, совсем не обязательно ехать на крымские пляжи - это можно успешно осуществлять и в Москве, и так же не обязательно отправляться на юг, чтобы почувствовать жару - она и в средней полосе бывает приличная, но море, южное море! Попробуй отказаться от него!
Что касается жары - в Крыму действительно было жарко, но не безумно жарко, а вполне терпимо - не то, что на Кавказе, где стоит сокрушительный зной - раскаленный воздух, помноженный на влажность, создает труднопереносимую парильню и от духоты нет спасенья; это не может не сказаться на умонастроении отдыхающих - они только и способны потягивать прохладительные напитки, да вести душещипательные беседы.
А сами кавказцы? Они еще более горячие, чем местный воздух. Их суета, неистовая жестикуляция, безумолчная говорильня не способствуют спокойному отдыху. Да и какой отдых, если на одну отдыхающую душу приходится сотня таких суетников?! Приезжих мужчин осаждают разного рода любители выпивки и трепа, а то и "голубые", женщинам просто-напросто опасно появляться без сопровождающих - наглые приставания в порядке вещей…
То ли дело в Крыму - жизнь течет размеренно, эмоции и страсти соответствуют климату, количество отдыхающих уравновешено количеством местных жителей, и эти самые жители предельно благовоспитанны (понятно, они, кроме всего прочего, преследуют и коммерческую цель - подзаработать за счет приезжих, но все же и преувеличенная вежливость лучше откровенной грубости). Ну, в общем, в Крыму чувствуешь себя гораздо свободней и комфортней, чем на Кавказе, особенно в Гурзуфе, в который достаточно съездить один раз, чтобы туда тянуло всегда.
Отдыхающие в Гурзуфе женщины делились на две категории: одни, демонстрируя бесстыдство, рассматривали пляж, как сборный пункт цивилизованных дикарей, пространство, которое следовало покорить, а вне пляжа, несмотря на расслабляющую жару, активно предавались любовным играм; другие вели себя несколько стесненно - для них пляж был всего лишь большой песочницей, где можно отдохнуть от семейной жизни и затянувшихся тяжеловесных романов, и при случае, если подвернется достойный партнер, немного легко пофлиртовать. Очень легко. Понятно - их невинные планы моментально рушились, как только появлялись такие, как мы с другом - неисправимый романтик и грозный обольститель.
Ну, само собой, мы были кое-какими личностями, занимались серьезной некрикливой деятельностью - иллюстрировали детские книги, даже с собой прихватили один текст и первую неделю совмещали кропотливую работу и интересное времяпрепровождение. Кстати, книгу мы сделали неплохо, во всяком случае, наши экспансивные рисунки выгодно отличались от холодно отделанных работ маститых мастеров. Повторяю без хвастовства - мы были в некотором роде личностями, то есть обладали определенным духовным запалом, который действовал на прекрасный пол безотказно, особенно на интеллигенток - наиболее уязвимых особ.
Через неделю, закончив макет книги, мы влились в компанию ленинградцев - трех молодых женщин и поклонника одной из них. Эта компания была неразлучна как связка бананов и на пляже держалась особняком. Мы расположились рядом и мой друг спросил у одной из женщин, которая читала книгу:
- Хорошая книжка?
Из под белой шляпки последовал вначале любопытный взгляд, затем лицо осветила приветливая улыбка.
- Хорошая? Книжка?.. Рассказы датских писателей… В прошлом году мы с Таней, - она кивнула на подругу, которая сидела поджав колени к подбородку и прищурившись смотрела на море, - были в Скандинавии. Это сказка…
- Сказка, - подтвердила Таня, но как-то вяло - возможно, разомлев под воздействием жгучего солнца.
- В Скандинавию надо съездить хотя бы для того, чтобы увидеть, как люди должны жить, - продолжала женщина с книгой. - Но остаться навсегда… нет. В ту жизнь не вписаться… В ней навсегда останешься чужаком.
Таня безучастно кивнула, продолжая смотреть на море.
- Вот именно. Несовместимость культур, - отозвался единственный представитель мужского племени в их компании - он обнимал третью женщину, клал ей голову на плечо, что-то шептал в ухо, а она млела от счастья. - И зачем отрекаться от языка, друзей? Ну, конечно, там прекрасно, но все чужое… В детстве даже перейти в другую школу - трагедия, а тут взрослому поменять всю жизнь…
Дальше разговор плавно заскользил вокруг темы эмиграции; мой друг принял в нем живое участие, я разглядывал Таню.
Она отличалась от подруг редкой грациозностью - и не показной, а естественной; я не мог не отметить, как она красиво сидела и как пластично шла по гальке к морю - худая, длинноногая, с маленькой грудью и прямо-таки точеной попой, и как, раскинув руки, входила в море, и как плавала, высоко держа голову над водой, а вернувшись, стряхивала капли и, присев на полотенце и откинувшись, подставляла тело солнечным лучам. Опытным взглядом я также отметил ее почти прозрачные глаза и большой пухлый рот - это явно говорило о повышенной сексуальности. Чтобы обозначить ее тип женщины, скажу - у подобных особ желания и страсти тщательно скрыты под маской застенчивости. Именно поэтому, ну и еще от палящего солнца, в первые минуты ее темперамент мне показался каким-то пригашенным. Даже когда она несколько раз поворачивалась в мою сторону и наши взгляды встречались, причем она надолго задерживала взгляд и смотрела с некоторым вызовом, но даже при этом ее заинтересованность выглядела какой-то тусклой. Я подсел к ней, и с обычным своим напором, особенно не оригинальничая, начал:
- Какая худенькая женщина. Страшно обнимать.
- А вам и не предлагают, - медленно ответила она, но тут же ее глаза округлились и я почувствовал - в ней началось тревожное балансирование; через секунду она произнесла уже с некоторым укором: - Но зря боитесь.
Я воспользовался ее призывом, обвил рукой узкую талию и она податливо наклонилась ко мне. Мы познакомились, назвав свои имена, и долго говорили вдвоем, отключившись от компании, и она уже проявляла всю свою искрометную эмоциональность. Прежде всего, не смущаясь, объяснила готовность упасть в мои объятия:
- …Здесь сплошные провинциалы, а уж лучше общаться с посредственным ленинградцем или москвичом, чем с самым респектабельным провинциалом. Один их говор чего стоит!.. А вас мы заметили сразу…
Во время разговора я даже не заметил, как мы перешли на "ты", но это доказывает - мы воспламенились, сразу потянулись друг к другу, сразу обнаружили родство душ, и спешили сблизиться.
Спустя два дня, ночью, когда наш роман уже полыхал вовсю, в минуту приятной усталости, прильнув ко мне, она сказала, что "изголодалась", поскольку у нее "давно никого не было" и призналась, что увидев меня, сразу "решилась на все".
Наши отношения имели протяженность в неделю, и контур этих отношений менялся изо дня в день. Я не знаю, что это было - любовь или что-то другое, скорее - эмоциональный порыв с ее стороны, душевное исцеление от одиночества, с моей - увлечение, которое грозило перейти в продолжительную связь. В минуты нежности женщины называли меня по-разному: Ленчик, Леонтий, Леонардо (это особенно звучало!), она звала меня Леонидик.
В тот вечер, когда мы познакомились на пляже, ленинградцы пригласили нас в открытое кафе на набережной, где по их словам "подавали приличное вино и играла приличная музыка" - там они бывали каждый вечер. Из того кафе открывался захватывающий вид на бухту и мой друг романтик прочувственно произнес:
- У меня такое впечатление, что моя душа уже здесь бывала в прошлой жизни.