Встанет у винного магазина незаметная, но специальная личность со жгучим взглядом. Только это мужик вынес бутылку "Крепкого плодоягодного", как она у него в руках от жгучего взгляда лопается наподобие перегоревшей лампочки. Мужик, конечно, опять в магазин, теперь уже за бутылкой "Портвейна розового". А она тоже, значит, от жгучего взгляда рассыпается в труху. У мужика нет выхода, как плюнуть на это дело и купить бутылку пепси.
- А ежели гражданин приобрел поллитру боржоми? - заинтересовался я.
- Культурные шаги надо поощрять.
Спрашиваю я потому, что вот идешь так по улице,
навстречу гражданин как гражданин, а глянул на твою бутылку с подсолнечным маслом - и она вдребезги. Нарвался я однажды на такого… Взял в ларьке кружку пива, стою, жду, чтобы пена осела. А он, телепат-то, глядит на мою кружку красными и мокрыми глазами. И что вы думаете - пена осела, а пива нет.
Короче, лектор столько порассказал, что выходил народ поеживаясь и карманы прикрывая. Не знал я о впереди меня ждущем…
Жара вдруг такая накатила, каких веснами и не бывает. Я в своем ватинном с векшиным воротником пришел домой мокрый, наподобие сосульки. И только это разделся, как гроза ударила страшенная, первая и небывалая. Неба от черноты не видать. Гром такой, что антенны на домах зашатались. Ливень хлобыстнул тропический…
Я скаканул к балкону, чтобы дверь закрыть, Марией оставленную…
Вдруг что-то блеснуло, но не молния, а как бы металлическое, как бы плоское. Стены шатнулись от шквального ветра. Меня как бы отбросила от окна неведомая сила…
И вижу, обомлев от страха, так-растак, этого лектора… Да не лектора вижу! Влетела через окно "летающая тарелка" и опустилась на пол. И не как бы, а натуральная. Небольшая, из белого металла. Вращается, как волчок, посреди комнаты, пропади она под бампер! Я и не знаю, что делать: в Академию ли наук звонить, милицию ли вызывать, дуть ли на нее или этого лектора искать…
В дверь-то уже звонят. Открыл я, а там стоит сосед:
- Отдай миску!
7
Утром вышел я на балкон, на раннее солнце, на синее небо, на запах талой землицы… Что за радость у портного, коль штанина не готова. Это я про себя, поскольку весна. А весна есть расцвет первой сущности для второй, то есть земли и зелени для души нашей.
И то: сердце мое екает от предчувствий. Да не как в гадании, когда пытаешь, не ждет ли тебя судьба с колуном за каким-нибудь углом. А сердце екает с радостью и надеждой. Что у меня будет?.. Что меня ждет?.. Что там, дальше, за грянувшей весной? Боже, и это в шестьдесят.
Выходит, жду. Я-то, который этих ожидалок терпеть не перевариваю. Да ведь и знаю, что будет впереди, - завтрак…
Значит, так. Мария подала кашу из овсяных хлопьев на молоке, лучок зеленый в сметане да чай с сушками. Ну и хлеб трех сортов. Ложечку я взял и ведерочко умял.
После еды завалился на диван с книжкой - мне ее киоскерша присоветовала. Называется "Похлебки мира". Там и про шашлыки есть, и про прочие люля-кебабы. Один суп очень форсист: в миску вливается литр белого вина и толчется сыр. Люди всякое едят, включая несъедобное. Но разные народы уважают бутерброды.
Потом я почитал в журнале о прошлых веках - мне его студент из второго парадного дал. История про крепкий сон, именуемый летаргическим. Схоронили одну графиню в частнособственническом склепе, а граф забыл взять с нее клочочек волос на вечную память.
Пошел он с ножницами в склеп и только поддел волосики, как графиня и говорит, зевнув: "Милый, это же парик". Само собой, граф со страху усоп, но уже не летаргически. Теперь графине надобен его локон. И тут случись ужасная закрутка: граф лысый. Будет продолжение в пяти номерах.
Потом я почитал о токаре - Генкина книжка. Этот токарь план дает, жену любит, детей растит, зубы чистит… А закавыка у него - бригаду не сколотить. Нормальный мужик, но в его бригаду я бы тоже не пошел, поскольку пресен он, как вареный кальмар - рыба такая глубоководная. Ни о чем не думает, кроме виденного под носом, - не кальмар, а бригадир. Эка заслуга - хорошо работать. А народная перспектива, а решение никак не решенного, а заботы души?.. А война и мир? А вторая сущность? Кто обо всем об этом будет страдать? Вот, говорят, кислород на планете убывает…
Все ж таки обидно. Придешь в библиотеку, стоят там книги классиков и прочих писателей - версты полок. Про дворян, князей, рыцарей, королей, ученых, героев… А о простом человеке за все века написано с гулькин нос. Это о тех-то, кто в основании всего сущего. Да и верно - что писать? Смену отвкалывал, пришел домой выжатый, поел да спать… Неинтересно. То ли дело личность значительная - она и то, она и се. Или возьмем женщин… Коли изменяет, то о ней и роман; коли пошла в прачки, то потей себе с богом да корми деток. И верно: с мужиками-то страдать веселей, чем у корыта.
Поглядел я на часы - до обеда еще долгонько. Оставил лежебокий диван и включил радио. Попал как раз на заявки - рабочие листопрокатного цеха заказали Листа. Ну и я вместе с ними послушал.
А потом дуэтом спела разнополая пара, хотя отличить, где он, а где она, возможности не было. Видать, кто пел с хрипотцой, то она, а кто пел без голоса, то он. Да дело не в хрипотце, - ты хоть кукарекай, а за душу возьми, поскольку все песни от слез или смеха. Люди сперва запели, а потом заговорили. Первый чело-век-то, еще полушерстяной, после охоты на мамонта получит, бывало, свою долю, засмеется, потом весело закричит - глядишь, и запел о своей радости. И этот же полушерстяной опять-таки получил свой кусман, а его и отобрали - допустим, ископаемый ящер уволок; заплакал полушерстяной, потом завыл, да там и запел о своем горе. Вот и песни.
Но в концерте по заявкам меня тоже порадовали - духовой оркестр от души сыграл вальс "Оборванные струны"…
Я пробежался по квартире - туда, значит, и обратно.
- Коля, ты кого ждешь?
- Жду, Мария.
- Кого же?
- Обед.
Было подано все, как и положено. Щи зеленые из щавеля, где бельмом плавало пол-яйца. Котлеты домашние, крупные, с картошкой отварной, рассыпчатой, у совхозников купленной. Компот из слив, свой, Марией закатанный. Ну и хлеб трех сортов.
Поел, сказал "спасибочки" и глянул на часы - до ужина еще далече.
- Мария, хочешь, радио проведу в туалет?
- Господи, зачем же? Погляди лучше телевизор…
Включил я, хотя время для него раннее, неподходящее. Однако просмотрел. По первой программе показывали соревнования на саночках - занятно, сиди себе и катись. По второй меня развлекли мультфильмом про то, как гусь лапчатый сажал лук репчатый. А по третьей программе насладился я умной беседой про математику - мужик в очках толковал про какое-то множество, но множество кого, так и не сказал.
Я бы вернулся на первую программу по новой, но зазвонил телефон. Поскольку Мария всегда ждет звонка от Генки, то мы бежим в переднюю взапуски. Но мужик наверняка обгонит.
- Алле! - спросил я солидно.
- Это квартира Вовкодава?
- Нет.
- А почему?
- Хрен его знает почему, - задумался и я.
После моих откровенных слов трубку положили.
Ошиблись номером. А я впал в тяжкую задумчивость - как это Вовкодав? Вовок давит? Чего ж он не переделается на всем приятного Волкодавова? И пошла тут у меня в голове заковыристая философия насчет фамилий…
Знавал я Каменюгина - весу в нем было сорок кило. Знавал Сухохрюкова, и между прочим, совсем не хрюкал - ни сухо, ни мокро. Марка Баллона знаю - веселый мужик, баллоны со склада выдавал. С Гнидашем знакомство водил - душа человек. А вот у Клещеногова, помню, и верно, ноги фигурный поворот имели…
- Коля, чего у телефона стоишь?
- Надо.
- Звонить хочешь?
- А и хочу.
Будто мне позвонить некому… Да кому захочу. Вот хотя бы старому знакомцу, когда-то работали вместе. Кстати, его фамилия Пещериков.
Набрал я номер:
- Не хотите ль веников, гражданин Пещериков?
- Николай Фадеич?
- Он, как таковой.
- А я на юге отдыхал.
- Силен. Ну а как живешь?
- Кормили хорошо, с витаминами, но без кало-ража.
- Без чего?
- Без калорий, значит.
- Ну а как живешь, Пещериков?
- Морские купанья в закрытом бассейне, сосновый воздух…
- Живешь-то как?
- Ежедневный массаж, минеральная вода, прогулки в горы…
- Ну а живешь-то, живешь-то как, хвост собачий?
Пещериков смолк - видать, из-за этого хвоста.
- Тебе все повторить? - как бы засомневался он.
- Да я не про жратву спрашиваю, а про душу твою!
- Неужели ты думаешь, Фадеич, что при вышеописанной жизни душе будет плохо?
Дунул я в трубку и положил. Ум молчит, а дурь кричит. Я лучше буду в окошко глядеть на уходящий весенний день. И сел к подоконнику…
Двор внизу уже смелой травкой оживился. Березы еще без листьев, а как-то распушились, приготовились. И лужи все просохли.
На скамейке парень сидит с девицей. Уж он ее и так прижмет, и этак. Она от счастья лишь млеет, будто кошка у печки. Детишки ведь рядом играют, присматриваются. А ему, подлецу, отчего-то лестно. Шел бы за бачки с пищевыми отходами, в полумрак. Гаркнуть ему, что ли, с балкона, спугнуть? Да уловил он мое желание, сгреб подругу и поволок к пищевым отходам. Полюбил дурак девицу, разучился материться.
А я нашел другое дело - стал считать в супротивном доме балконы, чтобы перемножить их на лоджии. Вышло двадцать три плюс один домик - мужик на лоджии соорудил.
Потом я на одном балконе десятиведерную кадку с капустой разглядел - тетка из нее тазиком черпала на щи или на закуску. Хотел я крикнуть: как, мол, засольчик?.. Да не близко.