Тогда я посчитал водосточные трубы и стал их множить на бабок у подъезда…
- Коля, кого ты высматриваешь? Уж смеркается…
Отошел я от стекла подальше и думаю: куда ж деваться? На диване лежал, по телефону говорил, у окна сидел… Не квартира, а капкан.
- Хочу, Мария, придумать уголовный кодекс…
- Уж придуман давно.
- А я новый. Убил птичку - год тюрьмы, убил кошку - три года, убил собаку - пять лет, убил человека - расстрелять, а убил время - повесить.
- Коля, - вдруг говорит она пожухлым голосом, - а ведь ты сегодня не брился.
- А для кого бриться-то, Мария?
- Хотя бы для меня.
- Мы с тобой друг друга и небритыми уважаем.
- Коля, а люди?
- К людям мне путь заказан.
- Да что ты говоришь-то?..
- А давай разберемся. В ресторан возможно старику пойти?
- А то я тебя не кормлю.
- На танцы меня пустят?
- Господи, танцевать захотел…
- А в этот, в бар? А на песенный концерт?
- Туда всех пускают.
- Сам не пойдешь, поскольку сидит там юная поросль. Вот и говорю, что теперь я вроде уцененного. Одно местечко для меня, правда, есть - по кладбищу гулять.
- Коля, в твоем возрасте люди еще работают.
- Тут составлен акт на мое списание в форме пенсионной книжки…
Мария вдруг поднялась, вся побледнела, пальцем в сторону окна ткнула да как закричит матом. Благим, конечно. У меня, пропади оно под сваю, аж щеки защипало от ужаса.
- Что с тобой, Мария?!
- Там, там!
- Да что там-то?
- Видение было, видение!
- Какое видение?
- Дикая рожа за стеклом, Коля…
Я подошел к окну, выглянул на балкон - нормальное бытие жизни. Не то чтобы сумерки, но от заслоняющих домов вечереет.
- Какая рожа-то?
- Жуткая, с боков приплюснутая и улыбается.
- Хорошо хоть улыбается…
- Как бы ухмыляется. Господи, к чему это?
Надел я свое ватиновое и шапку зимнюю, поскольку
на летнюю форму еще не перешел.
- Коля, ты куда?
- Вокруг дома обойду.
- Зачем?
- Углы от чертяк перекрещу.
Мария моя женщина добрая, но категорическая - намеков да поскоков не уважает. Говорит - так прямиком, смеется - так с хохотком.
- Не знала, что ты нечистой боишься…
- Не боюсь, а на всякий случай. Вон Рухлядеву, водителю, было через стекло видение, которое он оставил без ответа. А на второй день козу самосвалом подмял.
- Коля, не эту ли рожу ты ждешь с утра?
- Мария, окстись! Третий этаж, тут физическое явление невозможно.
- Ну сходи, прогуляйся.
И глянула Мария на меня, будто я та самая рожа и есть.
8
Вышел на улицу и вздохнул - как из шахты вылез. Мать честная, благодать какая… Травкой пахнет, земелькой, речушкой, хотя кругом асфальт да камень. Прилетело с загорода, что ли? Или асфальт весне не преграда? И почему эта весна даже стариковского сердца не щадит? Чем она берет-то его? Не травкой же муравкой, не водичкой-светличкой… Видать, сжимает прошлым. Весной, как никогда, вспоминаем мы молодость и впадаем в грусть. Осень-то что - осенью все помирает, и никому не обидно. А весной, когда земля в цвету, только ты да телеграфный столб не зазеленели. И скребет на душе - в таких случаях поплакать облегчительно. Да мои слезы давно кончились, а столбу все слезки-смолки пропиточным составом выжгло.
Обогнул я дом и двинулся было по улице. И вдруг рядом, как бы пристроившись к моему шагу… Мать честная! Шел по улице блондин, иностранный господин. Высокий, в светлом плаще с кушаком, в шляпе велюровой, в ботиночках кремовых - и ухмыляется.
- Часом, не Эдик будете?
- Здравствуй, Фадеич!
- Что поделываешь в моих краях?
- В спортивный магазин заходил. А ты куда?
- А я выполз размять пенсионные кости.
Пристроился он таки к шагу. А мои скулы сводит
горечь со сладостью, будто я съел ложку меду перченого. Радость от встречи, да и горечь от встречи. Эдик, парень из моей бригады, а столкнулись на улице, как чужие.
- Фадеич, в следующем месяце отдам деньги.
- На кой они мне теперь… Лучше скажи, как дела в бригаде.
- Кочемойкин ввел коэффициент трудового участия.
- Что за зверь?
- Теперь получаем в зависимости от квалификации и конкретной работы каждого.
- Ну и как?
- Матвеич с Николаем в деньгах теряют.
- А ты?
- У меня хорошо выходит.
- А чего ж тогда хмурый?
Только это я спросил, как привиделась мне за стеклом гастронома натуральная рожа - рот до ушей, крутые лохмы, шапки нет… Хлопнул я глазами - рожа и пропала. Что это сегодня нам с Марией упыри являются?.. Только это я додумал ранее приведенную мысль, глядь, эта рожа стоит передо мною, как черт перед трубою. Когда увидел, что она, рожа-то, держится на длинном жердеобразном теле, я осознал перед собою Валерку-шинщика.
- С весной, Фадеич!
- А чего ты в магазине торчишь?
- Да вот хотел ананасов с артишоками купить…
- Не купил?
- Не завезли.
Теперь пошли мы втроем - я меж ними, как понурый мерин меж жеребцов.
- Валер, изобрел ли чего новенького?
- Сделал, Фадеич, синтезатор соловьиного пения. В филармонию понесу.
- Так ведь натуральные соловьи есть.
- Вдруг передохнут. Еще у меня идея… Берется одноглазый шпион, и вместо стеклянного вставляется глаз телекамеры, которая передает информацию на спутник…
- А как работа? - перебил я.
- Нормально, Фадеич.
- А чего стал тощ, как кошачье воскресенье?
- Вкалываю.
- В филармонию-то свою ходишь?
- На хрена попу гармонь, а бригаде филармонь?
И ухмыльнулся безразмерным ртом, как последний
выжига. Вот оно, значит, как… Пока дул мужик литровку, градус съел его печенку. Это я к тому, что есть микроб и пострашней градуса. С градусом-то воюют вплоть до рукопашной, а с денежным микробом да шмутьем вытрезвитель не применишь и врача-нарколога не призовешь.
Хотел было завести обоюдный разговор, как у газетного киоска приметил крепкого гражданина с бездельной сигаретой. Артист, а не гражданин - покуривает, будто на экскурсию приехал.
- Здоров будь, Василий, - поприветствовал я.
- А-а, Фадеич, - как бы удивился он, пожимая мне руку своими тисками.
- Вот что, ребята… И остальные будут?
- Все, комплект, - заверил Эдик.
- Кочемойкин к тебе не пойдет, - сказал простая душа Валерка, - Матвеич гриппует, а Николай-окрас-чик из бригады уходит.
- Та-ак, - пропел я. - Разобрали легковушку, а собрали погремушку.
Гляжу я на ребят и не вижу их. Они ли, те ли? Те, да не те - лица стали как бы суше, глаза стали как бы уже. Полно таких людишек бредет себе без путеводной нити. А нить та для молодого человека есть думка о смысле своей жизни. Гляжу я на ребят… Да небось живут и наслаждаются. А наслаждаясь, не думаешь.
Постояли мы сумрачно и переминаясь.
- Айда ко мне, поскольку рядом.
- Фадеич, да вот кафешка, - показал рукой Валерка.
И то: кафе через дорогу. Нас четверо - аккурат на один столик. Что и случилось. Заказали мы по гуляшу с пюре, по компоту из сухофруктов и по бутылке пива.
- Чего, ребята, нового на автопредприятии?
- Установили инфракрасные горелки, - сообщил Эдик. - Подогревают бачки с водой под картером, мотор заводится с полуоборота.
- Фадеич, - сказал Валерка. - В Минске заработал автомеханизированный комплекс по ремонту моторов…
- А кузов? А ходовая часть? Нет, бригада нужна, - отозвался я.
- А я женюсь, - показал радостные зубы Василий.
- На ком? - был мой вопрос.
- Да на своей жене.
Выпили пивка. Мне охота и про женитьбу разузнать, и про дела ремонтные, и про Матвеича с Николаем, и про судьбу бригадную… Гуляш не ем - ребят оглядываю.
- Фадеич, давно мы баек не слыхали, - чмокнул губами Валерка.
Байка не червонец - всегда под рукой. Мне ее один водитель рассказал, пока я менял ему крестовину карданного вала…
…Увидал как-то мужик на рынке цветок - три рубля штука. Обомлел от зависти, попросил корневищ да все свои дачные сотки и засадил. А всякую сельде-рюшку с петрушкой извел к хренам. Цветок-то оказался капризен, как баба с образованием. От солнца прикрой, от холода закрой, удобрения положи, сорняк убери… Ломался мужик от солнца до солнца. Зато три рубля штучка. Завел сберегательную книжку - денег куры не клюют. Ну и надорвался. Сделали ему виртуозную операцию. Жена не знает, как и отблагодарить доктора. Советуется с ожившим мужем. Чудаку доктору, мол, ничего не надо, кроме букета голубых роз. Муж-то просит жену денег не жалеть, а диковинных роз добыть хотя бы из южных мест. Эва! Жена сказала мужу: "Эва! Да все твои сотки произросли этими диковинными розами, посему трешка штука и стоит". Ну?
- Он врачу цветов пожалел? - заинтересовался непонятливый Валерка.
- Тут ядрышко в другом, ребята… Вкалывал мужик и копил, а не только жизни - цветов своих не знал и красоты их не видел.
Эдик, головастый парень, упер в меня взгляд, как щуп в автол:
- Фадеич, ты мое материальное положение знаешь…
- А я женился. - Василий тоже раскусил сердцевиночку байки.
- Счастье народа зависит от толщины бутерброда, - вякнул изобретатель.
- Копил он кровные, горбом напаханные, - добавил Василий.